Песнь Морской Девы
Шрифт:
Меня сменили у штурвала, после ночной смены я почти валился с ног, но я направился к Сэму. Хлопнул его по плечу. От неожиданности он чуть не вылетел за борт. Лицо у него стало таким растерянным, как будто я его только что с того света выдернул.
— А, это ты. — он обмакнул кисть в ведре с лаком и снова принялся обмазывать фальшборт.
— Кто же еще. Эй, тебе бы продышаться, а то от этого запаха пузыри пустить можно. Глянь ты бледный весь, как Дейви Джонс.
— Я в норме. — скрепя зубы прошипел Сэм. Потом вздохнул, кинул кисть в ведерко с лаком и наконец
— Для начала я набью свой трюм, а уж потом пойду вешать глаза на черные метки.
Саманта давно привыкла к морским выражениям. Олаф частенько их использовал, а замечая, что она ничего не поняла, насмехался и только после объяснял их значения. Товарищ ушел в камбуз, а Саманта осталась. Только после захода солнца она закончила работу. Разбудила Олафа, спустившись в кубрик.
— Я все еще сплю, или ты весь зеленый, как водоросли? — я пригляделся к Сэму, видок был, мягко говоря, не очень.
— Меня немного мутит. Морская болезнь… наверное…
— Дурак, ты все-таки отравился! Пошли-ка на палубу.
Я взял юнгу подмышки и потащил наверх. Да уж, тут всюду пахнет треклятым лаком, от этого ему еще хуже будет. Хотя нос то он не красил, там так сильно вонять не должно. Усадил горемыку на табурет, пошел за водой. Зачерпнув полную кружку, напоил Сэма.
И молча сел напротив него, прямо на палубу, скрестив ноги по-турецки. Я молча вглядывался в глаза товарища. Который раз замечаю его по девичьи мягкие черты лица. Узкий подбородок без намека на юношеский пушок, под носом с горбинкой ни волосочка. Ресницы черные как уголь и длиннющие. Аккуратные бровки. Будь он девушкой, и не такой зеленый, я бы может даже влюбился…
Господь, что за мысли мне лезут в голову? Я оглянулся, словно страшась, что мои мысли мог кто-то услышать. На палубе кроме нас было еще несколько матросов и боцман у штурвала.
— Хей, да у тебя лоб горячий. Ты чего это болеть вздумал! Так не пойдет, нука, пошли в кубрик.
Запихнув друга в его гамак, я стал рыться в своих вещах. Достал водку и горчичную мазь.
— На, пей.
Похоже у Сэма кружилась голоса и он переставал понимать, что вокруг происходит. Он взял бутыль, сделал глоток. И, поморщившись, выплюнул спирт. Мне пришлось насильно поить его.
— Так, снимай рубаху, надо намазать грудь и шею. — Я решил помочь ему с этим.
8 [Анабель]
Почему я не задумывалась о существовании других русалок? Казалось бы это первая мысль, которая должна была прийти мне в голову. Но нет, я об этом не подумала. И встреча с ними меня шокировала.
Девицы пели какую-то чарующую песню в несколько голосов. Такую магическую полифонию мне слышать еще не доводилось. При этом каждая занималась своими делами. Кто расчесывал волосы гребнем, кто чистил чешуйки на хвосте, кто-то просто плавал или — как назвать то, чем занимаются та группа русалок? Играют? — а кто-то играл на причудливых музыкальных инструментах.
Но при этом никакой шум не осквернял прекрассную мелодию. Кажется именно эту песню я слышала, когда умирала.
Я, как могла, тихо проплывала по чудесной лагуне. Никто пока не обратил на меня внимание. Я ещё не поняла хорошо это или плохо. Пока я разглядывала дивных, неземной красоты дев, они допели песню.
— Хей, я тебя раньше не видела. — Какая-то улыбчивая русалочка, совершанно обнаженная — да все они тут не заботились о том, что бы прикрыться — подплыла ко мне и стала любопытно рассматривать. — Меня зовут Виола. А ты?
— Анабель.
— Оу, красивое имя. Весьма распростроненное. Особенно среди дворянок. Ты сама себе его выбрала?
— Что?
— Имя.
— Его мне дали родители.
— А-а, значит не стала менять.
— Я не понимаю.
— Ну как же. Каждая русалка в праве выбрать себе имя, какое ей нравится, что бы от прошлой жизни у нее ничего не осталось. Вот меня раньше Ренатой звали. Стой подожди, до меня только что дошло. Ты новенькая?
И тут лицо Виолы преобразилось. И я бы не сказала, что в лучшую сторону. Белк`и ее глаз почернели, впрочем как и радужка. Кожа стала бледной. А когда она с яростным шипением раскрыла рот, я увидела два ряда острых клыков.
— Еще одну утопили. Душегубы! Подонки! Шакалы! — Я даже отпрянула, испугавшись чудовищного лика русалки. На дикое шипение Виолы собрались другие девушки. Они окружили меня и тоже зашумели, с любопытством разглядывая меня и ругая моих убийц.
Прекрасную лагуну заполнили злые визги, шипение и ругань. Будто бы не я, а они хотели отомстить, убить, утопить тех, кто сделал это со мной. Их ярость передалась и мне. Жажда мести снова вспыхнула в моей груди ясным пламенем.
– Я отведу тебя к Карелии. — Сказала Виола, когда все стихло. Взяла меня заруку и мы нырнули под воду.
Дно тут в лагуне было довольно глубокое, но оно все же было и до него доходили лучи солнца. А потому оно было очень красивым и ярким.
— Почему все так рассердились? — спросила я. пока мы плыли. Я уже привыкла, что под водой я не говорю, а шиплю как змея, поэтому не удивилась, когда ответ последовал в подобном созвучии. Наверное и говорить не стоит, что я все прекрасно понимала.
— Эти изверги убили тебя. И все из-за тупой, лишенной всякого смысла приметы. Все мы тут жертвы глупого суеверия моряков. А они не понимают, что навлекают на себя беду как раз тем, что топят нас. Потому что потом мы топим их. Хотели беду? Пожалуйста! Сами же накликали.
Виола снова рыкнула, синхронно с этим ее лицо снова стало чудовищным. Но всего на одно мгновение. Через секунду она снова стала прекрасной девой. Ее каштановые локаны красиво разлетались у нее за спиной, синеватый хвост переливался всеми цветами радуги, когда на него падали лучики солнца. У нее были большие красивые зеленые глаза с длиннющими черными ресницами. Пухлые губы и маленький милый носик.
Мы подплыли к входу в подводную пещеру. Она юркнула туда первой и позвала меня. Я последовала за красавицей и оказалась в подземном просторном помещении. Настолько просторном, что я не видела его конца. И дна я тоже не видела.