Песнь о Трое
Шрифт:
У него был такой вид, словно его попросили выгрести помойную яму.
— Елена, ты просишь невозможного.
— Невозможного? — ошеломленно переспросила я. — Эней, для тебя нет ничего невозможного! Ты — самый могущественный муж в Трое!
— Я советую тебе выйти за Деифоба и покончить с этим.
— Но я думала… я думала… даже если ты не захочешь меня сам, ты хоть посочувствуешь мне и защитишь!
Он рассмеялся, положив руку на занавес.
— Елена, я ничем не могу тебе помочь. Пожалуйста, пойми это. С каждым днем сыновей Приама остается все меньше, каждый день приближает меня
— Эней, не забывай, к чему приводит такое честолюбие.
Он снова рассмеялся:
— К трону, Елена! К трону!
— Я куплю проклятие специально для тебя, — мечтательно произнесла я. — Я потрачу на него все, что у меня есть. И я попрошу, чтобы ты никогда не сел ни на какой трон, чтобы ты никогда не знал покоя, чтобы тебе пришлось скитаться по всей ойкумене и чтобы ты закончил свои дни среди варваров, живущих в плетеных хижинах.
Думаю, это его напугало. Занавес колыхнулся, и он исчез.
После ухода Энея я еще раз подумала о том, что меня ожидает: замужество за тем, кого я ненавидела, от чьего прикосновения меня тошнило. Потом я поняла, что впервые в жизни могу рассчитывать только сама на себя. Если я хочу выбраться из этого ужасного места, мне придется это сделать без чьей-либо помощи.
Менелай был недалеко, и двое других ворот Трои были всегда открыты. Но у дворцовых жен не было в обычае совершать прогулки, у них даже не было прочной обуви. Выйти из Дардановых ворот и пробраться мимо Скейских ворот к ахейскому берегу было невозможно. Если только… не поехать верхом! Женщины ездили на ослах — просто садились к ним на спину, свесив ноги с одной стороны. Да, я так и сделаю! Я украду осла и поеду на берег, пока город и долина покрыты ночным мраком.
Украсть осла оказалось проще простого. Как и взобраться к нему на спину. Но когда я доехала до Дардановых ворот, которые находились намного дальше от крепости, чем Скейские, мое средство передвижения встало как вкопанное. Привыкший к городу осел учуял чистый воздух открытых просторов, и запахи, прилетевшие с ветром, — резкий привкус приближавшейся осени, дуновение моря — ему не понравились. Когда я отстегала его хлыстом, он принялся печально реветь, и мне пришел конец. Стража подошла узнать, в чем дело. Меня узнали и остановили.
— Я хочу пойти к своему мужу! — рыдала я. — Пожалуйста, отпустите меня к моему мужу!
Но конечно же, они меня не отпустили, хотя несчастный осел уже решил, что, пожалуй, свежий воздух ему нравится. Он взбрыкнул задними ногами и рванул на свободу, а меня вернули во дворец. Но они не стали будить Приама. Они разбудили Деифоба.
Я покорно ждала, пока он встанет с ложа, и, когда он вышел к нам, спокойно на него посмотрела. Он любезно поблагодарил привратников и щедро их одарил. Когда они наконец откланялись, он широко отдернул занавес в свою спальню.
— Прошу.
Я не двинулась с места.
— Ты хотела пойти к своему мужу. Вот, я здесь.
— Мы не женаты, и у тебя уже есть одна жена.
— Какое это имеет значение?
— Приам сказал, мы поженимся через шесть лун.
— Но, дорогая, это было до того,
— Ты не посмеешь!
Вместо ответа он схватил меня одной рукой за ухо, а другой — за нос, силой принуждая войти в спальню. Одурев от боли и не в силах вырваться, я рухнула на ложе. Хуже такого насилия была только смерть. Последнее, о чем я подумала, прежде чем поручить свой разум заботам Великой матери, было то, что однажды я изнасилую Деифоба самым страшным способом — я его убью.
Глава тридцать первая,
рассказанная Диомедом
Вскоре после неудачного нападения троянцев Агамемнон собрал совет, хотя Неоптолема все еще не было. На берегу царило всеобщее воодушевление, ведь теперь нас останавливали только стены, но с Одиссеем, который продолжал обдумывать эту задачу, у нас была надежда преодолеть и их. Мы смеялись и шутили, пока Агамемнон болтал с Нестором, который рассказывал ему вполголоса что-то забавное. Потом он взял жезл и стукнул им об пол:
— Одиссей, полагаю, у тебя есть для нас новости.
— Да, мой господин. Мне кажется, я нашел способ проникнуть за троянские стены, но пока говорить об этом еще рано. Есть кое-что более интересное.
Он взглянул на Менелая, потом подошел к нему и положил руку ему на плечо, слегка его растирая.
— До меня дошел обрывок сплетен из крепости о разногласиях между Приамом, Геленом и Деифобом. Из-за женщины. Если быть точным, то из-за Елены. Бедняжка! После смерти Париса она просила позволения посвятить себя службе матери Кибеле, но Деифоб с Геленом оба потребовали ее руки. Приам решил в пользу Деифоба, который силой принудил ее к браку. Весь двор воспротивился этому, но Приам отказался объявить союз недействительным. Кажется, Елену поймали, когда она пыталась бежать к тебе, Менелай.
Менелай что-то прошептал и, склонив голову, спрятал лицо в ладонях. А я подумал о том, что прекрасная, царственная Елена опустилась до уровня заурядной жены из гарема.
— Все это внушило такое отвращение Гелену, сыну-жрецу, что он предпочел удалиться в изгнание. Я перехватил его у выхода из города в надежде, что его разочарование окажется достаточно велико, чтобы позволить ему рассказать мне о троянских оракулах. Он сидел у алтаря Аполлона Фимбрея, который, по его словам, велел ему рассказать мне обо всем, что я пожелаю узнать. Я пожелал узнать все предсказания оракулов для Трои — утомительное занятие. Гелен пересказал тысячи! Однако я получил то, что мне было нужно.
— Великая удача, — заметил Агамемнон.
Одиссей оттопырил губу.
— Удачу, мой господин, — ровным тоном заявил он, — слишком переоценивают. К успеху ведет не удача, а тяжкий труд. Удача — это то, что случается, когда играют в кости. Тяжким же трудом успех достается человеку, упорно идущему к цели.
— Да, да, да! — Верховный царь раскаивался за неудачно выбранные слова. — Одиссей, я приношу извинения! Тяжкий труд, всегда тяжкий труд! Я знаю, я согласен. Так что там насчет предсказаний оракулов?