Песнь пророка
Шрифт:
Глава 2
Идя к машине с малышом на руках, Айлиш подгоняет детей, безмолвно подгоняет себя. Поворачивается и видит Молли, которая молча шагает с пакетами в обеих руках, Бейли играет с тележкой из супермаркета, и ей приходится его окликнуть. Она пристегивает креслице Бена, встречая его сонную улыбку, а Молли, забросив пакеты в багажник, соскальзывает на переднее сиденье, надевая наушники. Айлиш хочется дотронуться до нее, заговорить с ней, пока Бейли, раскинув руки, несется к машине. Он забирается на заднее сиденье, хлопает дверцей и зависает в просвете между сиденьями, изучая мать в зеркале заднего вида. Мам, спрашивает он, а когда папа вернется? Сердце ухает вниз, через все тело, и продолжает падать. Она подыскивает слова, которые не хотят находиться, ловит себя на том, что отводит глаза, чувствует, что Молли тоже за ней наблюдает. Мгновение она разглядывает темнеющую улицу, мимо проходит компания куражащихся друг перед другом подростков, она знает все их ужимки, видя в них будущую Молли и теряя ее, возможно, уже потеряв. Она поворачивается к Бейли, находит и удерживает в зеркале его взгляд. Я уже говорила тебе, милый, папе пришлось уехать по работе, он вернется, как только сможет. Она видит, как ложь срывается с ее губ, невидимая ложь делает свое дело, Бейли, хмыкнув, откидывается на сиденье, принимая ее слова за чистую монету. Он тянет за ремень безопасности, прижимая Молли к спинке, пока та не оборачивается, чтобы стукнуть его по руке. Молли бросает на мать недовольный взгляд, и Айлиш отводит глаза, Молли наверняка догадалась, когда никто не пришел забрать ее с тренировки, безуспешно пыталась дозвониться до родителей, а подруги по команде одна за другой расходились во тьму, пока наконец ее не забрала мисс Данн. Лицо дочери в дверях было багровым от ярости, а потом она замкнулась в себе, и Айлиш пришлось в тот вечер признаться ей и Марку, что ключевых сотрудников профсоюза задержали, мы живем в сложные времена, но властям придется его выпустить, вы должны помнить, что ваш отец не сделал ничего дурного, правительство пытается его запугать, вам обоим следует вести себя осторожнее, вне дома не распускать языки, и ни единого лишнего слова в школе. Видит ужас на лице Молли, просит сохранить это в секрете от Бейли, он еще слишком мал, чтобы понимать. Девичий гнев сменяется молчанием, и Айлиш мнется под закрытой дверью, не решаясь постучаться. Марк воспринимает новость с какой-то странной сдержанностью, только спрашивает, почему отцу не позволили увидеться с адвокатом. Она поворачивает ключ зажигания, боясь будущей лжи, лжи, изрекаемой ее собственным ртом, понимая, что даже маленькая ложь оскорбляет ребенка и ее нельзя взять назад, стоит раз солгать, и ложь так и будет торчать изо рта, словно косноязычный ядовитый цветок. Она едет в густом потоке машин, дети молчат, и почти успевает доехать до дома, когда в ее сумке у ног Молли раздается звонок. Айлиш просит передать ей телефон, просит еще раз и внезапно начинает орать на Молли, сворачивает на обочину, тянется к сумке, вынимает наушники у дочери из ушей, и девочка с ужасом смотрит на мать. Пропущенный звонок с неизвестного номера, какое-то время она смотрит на него, не решаясь набрать. Здравствуйте, это Айлиш Стэк, мне звонили с этого номера.
Майкл Гивен обходит всех по порядку, говорить по телефону небезопасно, следует помнить, что тебя могут прослушивать. Она наблюдает, как он бредет на кухню с почти сожалеющим видом, как, усевшись, сплетает желтоватые пальцы, открывает телефон, вынимает и кладет на стол аккумулятор. Айлиш усаживает Бена в креслице и продолжает наблюдать за Майклом Гивеном, скоро докурится до того, что в груди будет тупо ныть вместо кашля. Вид у тебя усталый, Майкл, приготовить тебе чего-нибудь? Длинной рукой он отмахивается, но она кладет печенье на тарелку перед ним, и он вертит его в руке, не собираясь есть. Слушай, Айлиш, ходят слухи, что их хотят переместить. Бездумно наблюдая, как струя воды льется в горлышко, она задерживает дыхание, закрывает кран и ставит чайник. Переместить куда? Говорят о лагерях для интернированных на равнине Каррах, это просто слухи, но арестованных слишком много, чтобы разместить всех в городе, во время войны они держали там тех, кто представлял угрозу государству. Ты хочешь сказать, Майкл, что Ларри представляет угрозу государству? Майкл воздевает руки к небесам. Господи, Айлиш, это фигура речи, термин, который они используют. Ларри задержали по политическому обвинению, Майкл, в этом доме я не желаю слушать подобных речей. Майкл поджимает губы, в глазах детское удивление, он кивает в сторону раковины. Ты же не собираешься оставлять там эту штуку? Айлиш оборачивается, электрический чайник стоит в раковине. Вот же я идиотка, говорит она, насухо вытирает чайник, ставит на подставку и снова поворачивается к Майклу Гивену, ища источник своего гнева, выбрав его жертвой, он похож на желтое насекомое, сидящее за столом. Они забирают людей повсюду, не слышала о Филиппе Брофи, какой-то журналистишка, ПНЕ вконец обнаглели, об этом было во всех мировых новостях, а здесь тишина, они контролируют новостные редакции, но соцсети шумят. Она наблюдает за адвокатом, и ей кажется, что он мягко раскачивается на стуле, усталость волнами колышет его тело, как будто под водой. Мужья и жены, матери и отцы тонут. Сыновья и дочери, сестры и братья скрываются под водой, опускаясь все ниже и ниже. Ей кажется, она задыхается, тянется глотнуть свежего воздуха, выходит в гостиную, копаясь в своих мыслях, а сама берет пульт, находит новостной канал, убирает звук. Это чувство, что отныне живешь в другой стране, ощущение надвигающегося хаоса, готового поглотить их своей пастью. Айлиш возвращается на кухню, ощущая гнев, сжимает ладонями воздух, словно беря проблему за горло. Майкл, говорит она, чего я не понимаю, так это почему тебе запрещают с ним видеться. Я изучила закон, конвенции, и это грубое нарушение международного права, почему им все сходит с рук, почему никто до сих пор не поставил их на место? Ее слова бьются в молчание Майкла Гивена, она всматривается в его лицо, печальное и озабоченное, он как сбитый с толку пес, услышавший команду чужака. Майкл поднимает руки, хочет что-то сказать, но она снова набрасывается на него. Государство не имеет права лезть в частную жизнь, врываться в твой дом, словно людоед, хватать и сжирать отца семейства, как мне к этому подступиться, как объяснить детям, что страна, в которой они живут, превратилась в чудовище? Это скоро закончится, Айлиш, рано или поздно ПНЕ придется сдать назад, вся Европа возмущена… Тогда почему ГСНБ каждый день арестовывает все больше народу, объясняя это чрезвычайным положением, во вторник люди в штатском пришли к нам в офис и забрали Имона Дойла прямо из-за рабочего стола — ученого-статистика, самого безобидного человека на свете… а знаешь, что он попросил, надевая куртку? Чтобы мы позвонили его матери, и все это за две недели до Рождества! Айлиш садится и с силой давит на поршень френч-пресса. Она словно пребывает вне тела, и телу приходится следовать за ней, снова становясь перед телевизором, и она притворяется, что смотрит новости, подавляя рыдания. Майкл Гивен пересказывает слухи о протестах в Корке и Голуэе, которые были подавлены в зародыше, она не слушает, думая о детях наверху, о Марке, который в любую минуту может вставить ключ в замок, перекатить велосипед на задний двор, и ей будет нечего ему сказать. Майкл Гивен возвышает голос, чтобы ей было слышно из гостиной. Они зашли слишком далеко, Айлиш, протестные настроения растут, хотя в новостях ты об этом не услышишь, ПНЕ превращают страну в полицейское государство, ходят слухи, что скоро объявят военный призыв, и это в нашей стране! Люди на улицах только об этом и говорят, они хотят положить этому конец, я сам слышу… Айлиш стоит перед ним, стуча зубами. Говорят-то они говорят, да кто их слушает? Она смотрит на Майкла Гивена, пока его губы не складываются в скорбную гримасу, и он отворачивается. Оглянитесь на себя, говорит она, профсоюзы кивают и молчат, по меньшей мере полстраны поддерживает это безобразие, считая учителей злодеями… Что-то, зарождающееся в ее сознании, обретает голос, и ей страшно, теперь она слышит этот голос и проговаривает слова про себя. Вы проспали всю жизнь, мы все спим, а теперь грядет великое пробуждение. Это чувство неотступно преследует ее по ночам, она думает о Ларри, о том, как он мялся у двери, засовывал ноги в ботинки, сражался с плащом. Он знал, с чем имеет дело, и оставил тебе право сказать «нет», он сел в кресло и предоставил тебе право решать. Ночи сейчас самые длинные в году, вот что ей хочется сказать, глядя на эти желтоватые пальцы. Ты спишь в холодной постели, а пижама Ларри на подушке еще хранит его запах. Айлиш снова оборачивается к Майклу Гивену, вздыхает, садится, не зная, куда деть руки. Если так будет продолжаться, говорит она, я потеряю работу. Ты им рассказала? Ты же знаешь, как это устроено, в компании всегда есть желающие пролезть в руководство, приходится осторожничать, есть там один тип, который ни перед чем не остановится. Ты можешь взять годовой отпуск, Айлиш, не ты первая. Я не могу уйти в отпуск после того, как полгода провела в декрете. Да, но бывают чрезвычайные обстоятельства, в любом случае, у профсоюза есть средства, и, если возникнут проблемы, тебе нужно лишь обратиться. К кому, Майкл, обратиться к кому, если в профсоюзе никого не останется? Некоторое время он молчит, разглядывая длинные желтоватые пальцы, тоскующие по сигарете. Она беспокойно перебирает руками, снова встает, чувствуя свое превосходство. Майкл, я хочу вернуть мужа. Айлиш, мы делаем все, что в наших силах… Ты меня не слушаешь, я хочу, чтобы ты доставил его в суд и судья вернул его детям. Айлиш, в любое другое время мы подали бы жалобу в Верховный суд на незаконное задержание, но право арестованного быть доставленным в суд для пересмотра меры пресечения приостановлено в соответствии с законом о чрезвычайных полномочиях, по сути, государство теперь обладает особыми правами, заставляя молчать судебную систему. Ты меня не слушаешь, Майкл, я хочу, чтобы ты меня выслушал, хочу, чтобы ты кое-что сделал, чтобы ты вернул домой моего мужа. Айлиш, это неразумно, происходят беспрецедентные вещи, в стране истерия, думаешь, можно просто щелкнуть пальцами, и государство кинется исполнять твою просьбу… Мысленно она обеими руками тянется к его горлу, вцепляется в гортань, рывком открывает рот, просовывает ладонь внутрь, хватает трусливый язык, сжимает и выдирает его с корнем. Наблюдает за тем, как он развел на столе руки, без сигареты они робки и невыразительны, они как будто говорят, что адвокат готов сдаться. Майкл Гивен поднимает голову, и Айлиш видит глаза человека, который не спал, и ее охватывает жалость, ибо его руки говорят, что этот человек был обучен играть по правилам, но правил больше нет, и куда человеку деваться? Внутри нее расходится шов гнева. Сходи за ним и приведи сюда, а если ты не пойдешь, я сама его приведу, вот как я поступлю, и я лучше умру, чем буду смотреть, как его отсутствие с утра до ночи мозолит детям глаза. Майкл Гивен встает и долго смотрит на нее, как будто решается. Айлиш, выслушай меня, я не хотел говорить, но вижу, придется, в ГСНБ нам прямо сказали, что, если мы не отступимся, если продолжим ходатайствовать о выдаче судебного приказа, нас тоже арестуют и посадят в тюрьму. Ее рот открывается, но оттуда не вылетает ни звука, она освободилась от тела, став одной черной мыслью, и мысль разрастается, пока не поглощает материю целиком. Когда Айлиш снова ощущает себя внутри собственного тела, с ее губ срывается шепот. Майкл Гивен встает из-за стола, подходит к раковине, моет руки. Говорят, приближается шторм, какая-то «Белла», следующие пару дней держитесь за шляпы. Айлиш смотрит на адвоката, желая обрушить на него свою ярость, но вместо этого отворачивается к окну. Когда она проснулась, вишневые ветки еще удерживали мокрый снег, но сейчас деревья в каком-то безумном заговоре клонятся навстречу тьме.
Ночью она просыпается на той стороне кровати, где обычно спит Ларри. Где-то во тьме ее тела для него горит свеча, но, когда она ищет свечу вне тела, ее встречает темнота. Во сне она слышала завывания ветра, и сейчас ветер носится по дому, словно забыли запереть входную дверь. Айлиш подходит к окну и выглядывает наружу, облака стремительны и оранжевы, облака с тоской смотрят на город. Бродит по неосвещенному дому, чувствуя, как холодеют ноги, чувствуя, что становится призраком своего прошлого. Стоит у дверей детских спален, слушает, как дети сопят, а ветер завывает снаружи. Что может быть невиннее спящего ребенка, пусть дети поспят, а когда он вернется, все будет по-прежнему. Она забирается под одеяло, растирает ноги и просыпается при ярком свете, слушая хриплые завывания, мокрый гравий шлепает по стеклу. Сонно подходит к окну, ей кажется, что дом взлетел и кружит на ветру. На другой стороне улицы мусорный бак Зэйджеков лежит на боку, подъездную дорожку усеивают бумажки, жестянки и коробки из-под пиццы, ветер подхватывает пригоршню дождя и швыряет в голые ивы. Затем она видит ее, одинокую сороку, какое-то время наблюдает, как птица пытается расправить крылья, но остается пришпиленной к ветке, которую гнет ветер, теперь Айлиш видит, что проявлять стойкость придется не ей, а Ларри, это ему предстоит выдержать все испытания, и, чувствуя его силу, она шагает внутрь этой силы и прижимает ее к своему телу.
Утро, она стоит у входной двери, уговаривая Бейли спускаться. Почти двадцать минут девятого, Молли опоздает в школу, и ты тоже… Марк выезжает на улицу, притормаживает, смотрит в небо. Она следует за его взглядом, ощущая покой во взбаламученном воздухе, наблюдая, как он перекидывает ногу через сиденье, мягко трогая велосипед с места, не прощаясь. Погоди, говорит она. Изучает лицо сына, когда он к ней оборачивается и приподнимает бровь под каштановыми кудрями. Она не знает, что сказать, ей не хочется говорить, хочется просто смотреть на него. У тебя отросли волосы, говорит Айлиш, я хочу, чтобы ты с нами поужинал, ты почти не бываешь дома. Марк закатывает глаза, улыбается, говорит, я тоже тебя люблю, мам, разворачивается и крутит педали, удаляясь по улице. Она переходит дорогу, ставит на место зеленый мусорный бак Зэйджеков, осматривает дом, свет должен гореть, входная дверь — быть открытой, а Анна Зэйджек должна загонять детей в «ниссан», но жалюзи опущены, дом выглядит пустым, хотя машина припаркована у двери. Айлиш встречает Молли, выходящую из дома, где твой брат, мы опоздаем в школу, а что, Зэйджеки уже укатили домой на Рождество? Откуда мне знать, пожимает плечами Молли, он не выходил из комнаты и не спускался к завтраку. Айлиш защелкивает детское сиденье и просит Молли присмотреть за Беном. Входит в дом, зовет Бейли, поворачивается и видит в зеркале себя настоящую, бледное, осунувшееся лицо, запавшие глаза, в глазах вопрос, и глаза почти смеются над этим вопросом, свет мой, зеркальце, скажи. На мгновение перед Айлиш мелькает прошлое, застывшее в открытом зеркальном взгляде, как будто зеркало хранит все, что видит, ее сонные хождения, многолетние бестолковые перемещения туда-сюда, как она провожает детей к машине, и лет им то много, то мало, и Марк потерял вторую туфлю, и Молли отказывается надевать пальто, и Ларри спрашивает, не забыли ли дети ранцы, и она видит, как счастье прячется в мелочах, скрывается в повседневной суете, как будто счастье нельзя увидеть, нота, которую ты не слышишь, пока она не прозвучит из прошлого, Айлиш видит, как самодовольно вертится перед зеркалом, пока Ларри изнывает в машине, как он стоит в прихожей, снимая плащ, как, скидывая зеленые ботинки, кричит, чтобы ему принесли тапки. Она зовет Бейли, поднимается и обнаруживает, что сын запер дверь. Дергает за ручку, молотит в дверь кулаком. С каких это пор у тебя есть ключ от этой комнаты, немедленно отопри, а то опоздаешь в школу! Когда ключ поворачивается в замке, она толкает дверь и видит, как в полумраке сын забирается в постель. Айлиш вынимает ключ из замка, кладет в карман, подходит к кровати, откидывает одеяло и нависает над сыном. Ладно, мистер, у вас две минуты, чтобы одеться и сесть в машину. И тут она слышит запах, Бейли подтягивает ноги к животу, пижамные штаны промокли насквозь. Она замолкает, подходит к окну, отдергивает портьеры, и грязный свет разоблачает комнату. Айлиш наклоняется, чтобы поднять одежду с пола, и говорит, не глядя на сына, иди раздевайся и быстро мойся, ты всех задерживаешь. Бейли идет к двери, она начинает сдергивать простыню, спрашивая себя, сколько раз это случалось с тех пор, как Ларри забрали? Раньше Бейли никогда не мочился в постель. Она оборачивается и видит сына у двери, на лице злоба, он кричит ей, ты же выгнала его, вот что ты сделала, ты просто старая сука! Айлиш видит, как ее руки трясутся, губы дрожат, видит, как она сворачивает простыню и сбегает вниз по лестнице. Она вскроет злобу в его глазах, как нарыв, запрет входную дверь и сядет в машину, а его оставит вариться в своей комнате в одиночестве. Айлиш не двигается с места, опускает глаза, разглядывая свои ноги, и слышит, как слова сами слетают с ее губ, правда о его отце, она рассказывает про незаконный арест и содержание под стражей, про усилия, которые прикладываются, чтобы доставить его в суд, про то, что до Рождества ничего не решится. Сердце сжимается от боли, когда она видит, как мальчик недоверчиво хмурится, отводит взгляд, затем его губы кривятся и он молча оседает на пол, обхватив колени руками. Перед ней идея разрушения порядка, мир тонет в чуждом мрачном море. Она сжимает сына в объятиях, шепотом пытаясь заново собрать старый мир порядка, который лежит в развалинах у ее ног, для чего ребенку мир, в котором его отца можно заставить исчезнуть без всяких объяснений? Мир погружается в хаос, земля уходит из-под ног, хмурое солнце опаляет голову. Молли просовывается в комнату. Что происходит, мы ждем в машине, пора в школу. Бейли выпрямляется и молча проталкивается в ванную мимо сестры.
В десятом часу она слышит слабый стук в дверь. Выглядывает из-за жалюзи и видит машину, припаркованную у дома, гирлянды свисают из-под карнизов, в окнах мерцают электрические свечки, хотя у Зэйджеков по-прежнему темно. Взявшись за руки, Марк и Саманта развалились на диване, с головой уйдя в просмотр, и едва поднимают глаза, когда Кэрол Секстон со смущенной улыбкой проходит мимо, слишком высокая в туфлях на плоском ходу. Айлиш украдкой бросает взгляд на часы, Бейли с Молли уже наверху, и как только Кэрол уйдет, она кивнет Саманте, чтобы тоже шла домой. Кэрол запускает руку в объемную сумку и достает три жестянки. В глазах видны бессонные ночи, голос сдавленный. Прости, что навязываюсь, Айлиш, но мне нужно было тебя увидеть. Гостья осматривается, разглядывает столешницы, она здесь впервые, и Айлиш видит собственную кухню чужими глазами, горы тарелок и чашек у раковины, наполовину загруженную посудомоечную машину с открытой дверцей, корзину с грязным бельем, ожидающую своего часа, позвони Кэрол заранее, у нее было бы время прибраться. У тебя чудесная елка, Айлиш, мне бы такую, я в этом году елку не ставила, мне показалось, не знаю, показалось… Она хочет продолжить, но машет рукой. Понимаешь, вчера вечером мне захотелось содового хлеба, я даже не уверена, что люблю его, традиционный содовый хлеб, а тут распробовала, первая буханка вышла вкусной, вторая
Она выходит из офиса за сорок минут до обеда, кутаясь от пронизывающего ветра, походка стремительна, зимний свет изменчив, в воздухе пахнет снегом. Курьер на велосипеде притормаживает в пробке, балансируя педалями до полной остановки, и на миг у нее возникает ощущение, что город встал, время остановилось, если бы не тень, которая крадется по улице, затем велосипедист просыпается и сворачивает на зеленый. Она выходит на Нассау-стрит, думая, что пора сменить туфли на тонкой подошве, поднимает голову и видит Рори О’Коннора, который держит за руку ребенка. Она хочет перейти улицу, но он окликает ее, и Айлиш оборачивается, разыгрывая удивление. У тебя снова отросли волосы, я тебя почти не узнал. Рори, говорит она, разглядывая рождественские покупки в одной руке и ребенка, который цепляется за другую, не знала, что у тебя есть сын. Улыбается мальчику, узнавая в пухлом свежем личике черты отца, когда-то у Рори были такие же рыжие волосы, а теперь редеющие седоватые пряди, полагающиеся мужчине среднего возраста. Мы редко гуляем вместе, правда, Финтан? Хорошо выглядишь, Айлиш, сколько лет, сколько зим. Финтан, произносит она медленно, размышляя, подходит ли мальчику имя. Сколько прошло времени, Рори, лет десять или больше? Он оживленно болтает о старых временах, а она всматривается в его лицо, торопя его взглядом, отъезжает автобус, выпуская дизельный чад, и Рори отступает назад, шарф сбивается, открывая партийный значок на лацкане. Отпрянув, она сглатывает и зажмуривается, Рори улыбается во весь рот. Как поживает старина Ларри, все такой же? Она не может оторвать взгляд от значка, затем усилием воли отводит его в сторону, смотрит на часики. У Ларри все хорошо, по уши в работе, ни минуты покоя, он больше не учительствует в Маунт-Темпл, работает полный день в… Слушай, было приятно повидаться, но мне пора бежать, и тебе всего доброго, малыш Финтан, я безумно опаздываю, хочу заскочить в паспортный стол, на Рождество мы с детьми летим в Канаду, — она выскакивает на проезжую часть перед фургоном и бросается к противоположному тротуару, чувствуя, как подошвы покалывает, видя себя глазами Рори, который смотрит, как она нелепо скачет через дорогу, чтобы ее не заподозрили в обмане. Это ощущение пустоты, когда она сворачивает на Килдэр-стрит, видя перед собой того Рори, которого знала когда-то, — пунцового новичка, смотревшего Ларри в рот, нарастающее чувство двойного времени, как будто ее жизнь развернулась и двинулась параллельным курсом.
Теплый воздух вырывается из двери, когда она входит в паспортный стол на Моулсуорт-стрит и берет номерок, стоит у елки, развязывая шарф, глазами ищет свободное место. У нее столько дел, и она составляет в блокноте список, наблюдая, как тучный мужчина с головой, похожей на яйцо, шаркает к тринадцатому окну, занимает его место и видит, как он возвращается, маленькие глазки удивленно таращатся на анкету. Она прибережет это все на потом, когда увидит через стол лицо Ларри, его отвращение, когда она расскажет ему о Рори О’Конноре, этот всегда был бесполезным идиотом, заметит Ларри. Ей следует позвонить в офис, предупредить, что задержится. На часах четыре минуты третьего, когда ее номер появляется на табло и ее приветствует женщина почти без лица. Я получила это вчера, должно быть, какая-то ошибка. Рукой женщина делает жест, прося показать письмо, затем пальцы начинают стучать по клавиатуре. Ваше удостоверение личности. Айлиш просовывает водительские права под стекло, женщина берет их, откатывается в кресле, встает и отходит в сторону. Айлиш прикусывает губу изнутри, про себя проговаривая слова, которые скажет, когда женщина вернется, поднимает глаза и видит мужчину. Он осторожно опускается в кресло и смотрит на нее бесцветным взглядом. Что ж, миссис Айлиш Стэк, вот ваши права. Он сует права под стекло, продолжая открыто разглядывать ее, и Айлиш отводит глаза. Итак, миссис Стэк, вы намерены покинуть страну? Да, мы уезжаем в отпуск. Уезжаете в отпуск. Да, навестить в Канаде мою сестру, мы уже забронировали билеты на самолет. Билеты забронировали. Да, именно так я и сказала, извините, но я не понимаю, почему вы спрашиваете, я просто подаю заявления на продление паспорта моему старшему сыну и выдачу паспорта младшему. Она ощущает слабый запах ментоловых сигарет. Процедура изменилась, миссис Стэк, теперь перед подачей заявлений вы должны пройти проверку паспортных данных. Она так пристально вглядывается в него, что начинает ощущать свою другую сущность, чувствует, как улыбка отделяется от лица и сползает с подбородка на пол. Поперхнувшись, Айлиш откашливается. Простите, я не понимаю, о чем вы говорите. Никогда о таком не слышала, я просто подаю заявление на выдачу паспорта, как делала всегда. Да, но вы не сделали предварительный шаг, миссис Стэк, теперь перед подачей заявления проводится полная проверка биографических данных в Министерстве юстиции, как предусмотрено законом о чрезвычайных полномочиях, который принят в этом году. Айлиш наблюдает, как мужчина за чем-то тянется, и склоняется над окошком. Вы хотите сказать, что я должна пройти полную проверку биографических данных, чтобы получить паспорта для младенца и подростка? Чиновник позволяет себе слегка растянуть губы в улыбке. Я слежу за новостями, говорит она, и впервые о таком слышу, могу я поговорить с вашим начальником? Мужчина просовывает бланк под стекло. Миссис Стэк, начальник здесь я, мое имя Дермот Конноли, и я прикомандирован сюда Министерством юстиции, вот нужная вам форма Ф.107, вам просто следует ее заполнить и подать заявление на собеседование, в лучшем случае это займет несколько недель, могу я помочь вам чем-то еще? Она ловит себя на том, что смотрит в лицо, которое совершенно не меняется, ни бесцветные глаза, ни рот, ни то, что вылетает изо рта, хотя этот рот и не говорит напрямую: ваш муж, миссис Стэк, арестован, и теперь вы представляете угрозу. И тогда ее настигает чувство, как будто в комнату вслед за ней вошел дикий зверь и теперь расхаживает из угла в угол, она берет бланк, медленно сгибает и кладет в сумочку, наблюдая, как чиновник встает с кресла, она слышит тихую поступь зверя, ощущая на шее зловонное дыхание, боясь оглянуться. Сидящие молча пялятся в экраны телефонов.
На Рождество она с детьми гуляет по побережью, небо смешалось с морем, студеный восточный ветер продувает Булл-Айленд насквозь, зато охлаждает мозг, мешая думать. Бен пристегнут к ее груди, остальные дети разбрелись по пляжу, она ощущает их гнев, узнавая каждого по походке, Молли в одиночестве осторожно ступает по песку, как будто прислушивается к чему-то внутри своего тела, Марк засунул руки в карманы и держится отчужденно, потом внезапно подхватывает с песка прядь водорослей и, размахнувшись, шлепает Бейли по заднице. Разглядывая другие семьи на пляже, свои одинокие следы на песке, она ищет в лицах отражения того, что чувствует сама. Наблюдает за светом над морем, думает, сейчас время света, дни проходят, вбирая и отпуская свет в ночь, и мы тянемся вслед, но ни дотронуться, ни задержать то, что уходит, что кажется уходящим, нельзя, мечту о времени. И все же недавно проклюнулись подснежники. Один, дикий и одинокий, раскрасивший воздух белым, она заметила на стоянке и склонилась над ним, в одно мгновение осознав, чего сейчас лишен Ларри. Она рассказывает ему, как она обернулась, а Бен сидит без посторонней помощи, а на другой день его ручки наливаются силой, когда он сам встает в кроватке. Рассказывает про вечно нахмуренный лоб и про то, как вытянулся Бейли, почти догнав сестру. Время проходит без Ларри, и она видит, что ничего не делает, ни на что не способна, ну а что ты можешь, спрашивает тихий голос, который она ненавидит, что ты изменишь? Майкл Гивен перестал отвечать на звонки. Она написала в министерство, главе ГСНБ, в агентство по правам человека, прекрасно понимая, что ее никто не услышит. Скоро подснежники уйдут под землю, им на смену придут другие цветы. Айлиш возвращается в город, где дома смотрят окнами в море, наблюдая за каждой встречной машиной, пытаясь разглядеть лица за стеклами, которые кажутся жидкими. Они безымянны, лица, ответственные за то настоящее, которое осуществилось, и ничем не отличаются от ее лица, эти лица мельтешат на улицах города, который неустанно выдыхает ночь навстречу следующему дню.
Айлиш подходит к отцовскому крыльцу с ключами в руке, и у двери ее встречает рычание. Она в нерешительности останавливается, меж тем рычание переходит в пронзительный лай. Она оглядывается на машину, как бы прося о помощи, но Молли уткнулась в телефон. В голове мелькает смутная мысль, которую нужно не забыть, что-то связанное с Марком, она подходит к двери, звонит в колокольчик, громко стучит в окно, лай не умолкает. Слышен голос отца, сейчас-сейчас, Саймон криками пытается утихомирить пса. Когда открывается дверь, Саймон держит собаку за ошейник, пес темного окраса, откормленный тигровый боксер, решает она, на руках у Саймона садовые перчатки, волосы намокли от недавнего дождя. Эй, чего надо? Эй, повторяет она, проталкиваясь мимо отца и не сводя глаз с собаки, теперь на меня так и будут набрасываться, когда я решу навестить собственного отца, и где только ты его взял? Она наклоняется, поднимает почту с пола, в прихожей пахнет псиной, а когда поворачивается, замечает в стеклянных отцовских глазах недоумение. Пап, я же говорила, что приду, мы собирались свозить тебя за покупками, договаривались еще на прошлой неделе. Саймон выхватывает почту из ее руки и, кажется, приходит в себя. Почему ты не на работе? Пап, сегодня суббота, чья это собака? Саймон пинает боксера в сторону кухни, но пес оборачивается, облизывает черные брыли и замирает в дверях, плотоядно поглядывая на Айлиш. Я решил, это чужой, несколько дней назад ко мне кто-то ломился. Ломился? Я не уверен, трое мужчин позвонили в дверь, мне не понравился их вид, сказали, что они представляют партию, настоящие головорезы, сказали, что меня нет в местных списках и не хочу ли я записаться… Какой партии, папа, ты говоришь про ПНЕ, кто эти люди? Я велел им убираться, но они явились через несколько дней, стучали в дверь, молотили в окно, а когда уходили, один рассмеялся. Айлиш разглядывает хмурую морду пса, который наблюдает за ней с грозным сопением. Почему ты мне не сказал, пап? Я сказал Спенсеру, кивает он собаке, и пес, дважды чихнув, опускается на пол. Значит, Спенсеру, она качает головой, этот пес совсем взрослый, где ты его взял и как думаешь за ним ухаживать? Саймон снимает куртку с вешалки. Оглянуться не успеешь, а они захватят весь сад. Она поворачивается от двери. Кто они? Плетистые розы, я сам их обрезаю, раз уж никто не намерен мне помогать. Пошли, говорит она, сегодня еще много дел, и скоро зарядит дождь, почему бы тебе не попросить Марка, прошлым летом он хорошо помог тебе с садом? Незачем утруждаться, и я сам пока в состоянии, отвечает Саймон.
Асфальт темнеет перед ливнем, она преодолевает автостоянку, мимо шмыгают сгорбленные тени, зато счастливцы, у которых есть зонты, могут расслабиться. Айлиш тормозит, заметив свободное место, наблюдая за лысеющей женщиной, которая, втянув голову в плечи, заполняет багажник и, покончив с этим, забирается в автомобиль, подняв лацканы пальто. Айлиш посылает Молли за тележкой. Бейли, не говоря ни слова, идет следом, на ходу натягивая капюшон парки. Он догоняет сестру, сверкая подошвами, а Молли несется трусцой, поджав локти. Я наняла нового адвоката, говорит Айлиш, некая Энн Девлин, меня свел с ней Шон Уоллес, кажется, она специализируется на подобных делах, ты знаешь, мы не единственные, у нее куча клиентов. Палец Саймона начинает барабанить по приборной панели. Она уже подала жалобу? Мы встречались на улице, мне пришлось оставить телефон в машине, очень толковая, подача жалобы — следующий шаг. Будет кормиться за твой счет, а результат такой же, как с тем горлопаном из профсоюза. Папа, она работает на общественных началах, говорит, что правительство взяло судебную систему под контроль, внедрив своих людей, в этом суть проблемы, как только насажал своих людей, можешь творить что хочешь. Дождь усиливается, и они смотрят, как вода вскипает на асфальте. Айлиш наблюдает, как Молли сражается с Бейли за тележку, девочка отпихивает брата, и он вскидывает руки, устремляя отчаянный взгляд в сторону «турана». Сегодня утром я с трудом вытащила Молли из постели, говорит она, это вторая суббота подряд, когда она пропускает тренировку, Молли у них из лучших игроков, но это продлится недолго, если она будет продолжать в том же духе. Она смотрит в небо, не сомневаясь, что дождь скоро прекратится, и неожиданно он и впрямь стихает. Айлиш тянется к дверце, но Саймон перехватывает ее запястье, в глазах паника. Они собираются проголосовать за них, Айлиш, для нашей страны такое немыслимо… Она бесстрастно смотрит на него, говоря себе, что этого не может быть, что его лицо еще сильнее просело под воздействием гравитации, поднимающие мышцы теряют хватку, глаза едут вниз, кожа неспешной лавиной сползает с костей, подтягивая за собой смятенный разум. Айлиш вздыхает, качает головой, папа, они пришли к власти два года назад. Саймон хмурится, отворачивается к окну, затем трясет головой. Да-да, само собой, я просто хотел сказать… она видит, как его рука тянется к дверце. Пап, подожди минутку, у меня в багажнике есть зонт. Саймон выбирается из «турана» и шагает по стоянке в твиде и странных носках, на ногах садовые сабо, он размахивает руками, тело уверенно движется под дождем, и непохоже, что ему холодно, что он промок или одряхлел, и в нем снова виден тот, кто когда-то брал ответственность за их жизнь.