Песнь пророка

Линч Пол

Бейли ноет из-за ботинок, Айлиш пытается смотреть телевизор, днем в городе напали на патруль сил безопасности, двое солдат убиты, в окружной суд Корка ночью бросили бутылку с зажигательной смесью, она гадает, о чем еще молчат в новостях, правительство заявляет, что продлит комендантский час. Когда из кухни раздается звонок с нового телефона, Бейли и Молли идут вслед за ней, все хотят поговорить с Марком. Лицо Молли светлеет, она выхватывает телефон у Бейли и выбегает в коридор, где останавливается, разглядывая себя в зеркале, пока Айлиш наблюдает за ней от двери. Мать жестом велит Молли отдать телефон и удаляется в свою спальню. Все еще мерзнешь по ночам? Последние ночи были не так уж плохи, «Ка» сказала, что ты можешь гонять обогреватель сколько хочешь. Некоторое время Марк молчит, и она не знает, как истолковать его молчание. Прошлой ночью я не мог уснуть, говорит он, я не хочу здесь оставаться, есть и другие места. Какие еще места, послушай, мы уже это обсудили, потерпи немного, все будет хорошо. Ты не слушаешь меня, мам, почему ты меня не слушаешь? Я слушаю, видел бы ты лицо своей сестры, младшие и правда скучают, Бейли только о тебе и говорит, знал бы ты, как ты для него важен. А что слышно от Сэм? Я же говорила, никаких имен. Я спрашиваю, что она сказала? А сам как думаешь? Бедная девочка расстроена, она ничего не понимает. На миг Айлиш замолкает, думая о том, чего ему не расскажет, — как Саманта позвонила в дверь, выглядя потерянной в своем мешковатом пальто, как она поняла, что девочка не сомкнула глаз и больше не уснет, с Самантой сделали то же, что сделали с ней, забрав ее мужчину в безмолвие, и все же Айлиш стояла в дверях с каменным лицом, не приглашая подружку сына войти. Мам, ты здесь? Да, здесь, я сказала ей, что тебя не будет некоторое время и что ты позвонишь, как только сможешь. Она стоит у двери в комнату мальчиков, дыхание замирает, голубоватый свет пробивается сквозь жалюзи, свет, что мчится на максимальной скорости, создавая иллюзию неподвижности. Ты ощущаешь присутствие Марка, скомканное одеяло, перевернутые ящики, грязная одежда на полу. Айлиш собирает одежду, садится на кровать с бельем на коленях, видя Марка таким, каким он был на кухне Кэрол, видя нож в его руке, понимая, что совершила — направила лезвие на собственного сына, чтобы его спасти.

Потерявшись в своих мыслях, Айлиш сидит перед ноутбуком за кухонным столом, ночь проникает в открытое окно, город бормочет спящим деревьям. Она смотрит на сына в детском стульчике, его улыбающиеся глазки — из мира, где любят чисто и преданно, светлые волосики перепачканы яблочным пюре с рисом. Айлиш сосредоточивается на своих руках, на почти неразличимой структуре кожи, эти руки уже постарели и еще будут стареть, обвисать, покрываться пятнами, она оттягивает плоть и наблюдает, как кожа разглаживается вокруг костяшек. Молли кричит сверху. Кто-то скатывается

с лестницы, и Бейли вылетает в коридор. Подойдя к окну, она видит машину «Гарда Шихана», светящуюся белым и желтым, и двух полицейских в черном, идущих к двери. Айлиш слишком часто слышала этот стук во сне и теперь не доставит им удовольствия застать ее врасплох. Она быстро идет к двери, торжествуя про себя, видит, как свет выхватывает из тьмы лица, когда она распахивает дверь во влажнейшую из ночей, мужчина и женщина, похожие, как две капли воды, стандартные гарда в непромокаемых куртках. Женщина держится деловито и отстраненно. Добрый вечер, мы из полиции, я гарда Феррис, моего коллегу зовут Тиммонс, мы пришли, чтобы поговорить с Марком Стэком. Айлиш позволяет себе любезную улыбку и бросает взгляд через улицу. Да, говорит она, это мой сын, но его здесь нет. Она всматривается в глаза женщины, ища то, что еще не успело проявиться, но лицо бесстрастно, темные волосы выбиваются из-под фуражки. А вы не знаете, когда он вернется? Мой сын больше не живет в этом доме. Гарда Тиммонс вытирает рот рукой, достает из заднего кармана записную книжку и кивает в сторону коридора. Не могли бы мы зайти на минутку, миссис Стэк? На ходу она подхватывает с радиатора кольцо для прорезывания зубов, идет с ним на кухню, полицейские следом, кладет кольцо на стол, снова берет и перекладывает в раковину, приглашает полицейских присесть. Я варю себе кофе, но, возможно, вы хотите чаю? Те кладут фуражки на стол, гарда Тиммонс улыбается малышу, открывает блокнот. Ваш сын не явился по повестке, и мы должны с ним поговорить. Она стоит, положив руки на чайник, медля с ответом, не надейтесь, меня вам расколоть не удастся. Повестка, говорит она, оборачиваясь, так вот что это было, молоко? Мне совсем немного, говорит гарда Тиммонс. Гарда Феррис кивает. А мне можно побольше, люблю, когда много молока, скажите, это официальный адрес вашего сына? Да, он жил в этом доме с рождения, но больше тут не живет. Вы весьма нас обяжете, миссис Стэк, если скажете, где мы могли бы его найти? Босая Молли заходит на кухню, очень долго наливает воду в стакан, затем становится позади Айлиш и обнимает ее за плечи, Бейли подслушивает из-за двери. Айлиш тянется через стол, гарда Тиммонс подвигает к ней сахарницу, она кладет ложку в кофе, разглядывая чашку, она, которая никогда не кладет в кофе сахар. Марк уехал две недели назад, будет учиться за границей, в Северной Ирландии, и останется там, пока тут проблемы, ему всего семнадцать, долгое время он хотел изучать медицину, но после того, что сделало государство с его отцом, решил переключиться на юриспруденцию. Оба стража порядка пристально смотрят на Айлиш, она разглядывает их в ответ, отделяя лица от формы, это не их рты, это форма, государство говорит через форму, будь они в гражданке, вы прошли бы мимо на улице, лишний раз на них не взглянув. Гарда Тиммонс медленно выдыхает и откладывает блокнот. Вы хотите сказать, миссис Стэк, что ваш сын больше не живет в стране? Да, говорит она, именно это я хочу сказать. Айлиш видит, как рука мужчины расслабляется и улыбка смягчает лицо. Что ж, говорит он, потирая руки, нам тут делать нечего. Гарда Феррис берет чайную ложечку, играется с ней, откладывает в сторону. Между нами, сейчас много тех, чьи сыновья покинули страну, и вы должны понимать, что это значит для таких молодых людей, как ваш сын, за отказ служить военные суды выносят заочные приговоры, и, если ваш сын вернется домой или будет установлено, что он находится в стране, нам придется передать его военной полиции, на его арест выписан ордер, однако будет нелишним, если вы сами заедете в участок и сделаете заявление, изложив все факты. Гарда Тиммонс вертит кружку в руке, затем издает вздох, означающий, что пора закругляться. Он наклоняется вбок и прячет блокнот в карман. Могу я спросить, что случилось с вашим мужем? Моего мужа арестовала ГСНБ, отвечает Айлиш, ему было отказано в адвокате, и он был помещен под стражу без суда, мой муж работал в учительском профсоюзе, он просто делал свое дело, но с тех пор мы ничего о нем не слышали, а на следующей неделе собирались в отпуск в Канаду, и дети очень переживают. Говоря это, Айлиш ощущает себя вне времени, на ее плечах древняя ноша, все это случалось много раз до нее, и на лице полицейского читается молчаливое возмущение, он скорбно поджимает губы и качает головой. Боюсь, вы не одиноки, говорит он, но дела обстоят именно так, как обстоят, и, если между нами, это насмешка над нашей присягой, а что касается вашего сына, вы бы прислушались к словам моей коллеги, дали бы официальные показания, власти будут проинформированы, и мы сможем умыть руки, закрыв дело, пока ваш сын не решит вернуться, кто знает, как все обернется, может быть, к тому времени проблем не возникнет. Словно во сне, Айлиш несет вперед, она всматривается в лица, боясь словами разрушить заклинание. Встает со стула, раскинув руки, чувствуя себя невесомой, а дальний церковный колокол отбивает час ночи.

Айлиш безуспешно пытается вынуть Бена из автокресла, курточка зацепилась за пряжку, малыш орет и молотит по воздуху кулачками, а ее телефон надрывается с приборной панели. В глазах ребенка читается, что она больше ему не мать, а какая-то злобная ведьма, и она поворачивается и рявкает на Молли, которая расчесывает волосы на переднем сиденье. Кто там звонит? В зеркале заднего вида она наблюдает незнакомку, ведьму с ненакрашенным лицом, и Молли перегибается через сиденье, когда телефон замолкает. Это всего лишь дедушка, говорит Молли, положить телефон обратно? Косой холодный дождь, она переносит ребенка через улицу в ясли, прикрывая ему лицо рукой. Спешит обратно, нагнув голову и извиняющимся жестом махая руками двум автомобилям, которым «туран» перегородил дорогу на узкой улочке, включает сигнал и отъезжает, когда телефон снова начинает звонить. Мам, ты бы ответила на этот чертов звонок, говорит Бейли. Следи за языком, отвечает она, сейчас у меня нет на это сил. И тогда Молли протягивает руку и берет телефон. Привет, дедушка, это я, Молли, что случилось? Айлиш молча смотрит на дорогу перед собой, а ее отец молчит, словно слушает их в машине. Тебя везет мама или ты сама едешь в школу? Айлиш бросает на Молли иронический взгляд, и они сдерживают смех. Да, пап, я в машине с детьми, и ты на громкой связи, так что, в субботу, как договаривались? Тяжелый вздох говорит ей, что, возможно, он забыл и ей придется напомнить ему, какой сегодня день, Айлиш останавливается на светофоре, закрывает глаза, так бы и просидела весь день. Ты видела газету? Думаю, что нет. Пап, я с Беном не сплю с половины шестого, только что забросила его в ясли, снова режутся зубки, а сейчас я отвожу детей в школу, нет, никакой газеты я не видела. Она слышит отрывистый собачий лай. А ну успокойся, говорит Саймон. Ты ко мне обращаешься или к собаке? Остановись по дороге, купи «Айриш таймс», седьмая страница. Что там, пап? Саймон кричит на собаку, Айлиш слышит клацанье трубки о пульт, хлопанье кухонной двери, и запыхавшийся Саймон снова на линии. Чертов пес грызет ковер, я тебе перезвоню. Снизив скорость, она въезжает в пробку, поглядывая на затянутое тучами небо, Бейли снова дергает Молли за ремень безопасности, и та отвешивает ему затрещину. Бейли, я же велела тебе оставить ее в покое. Молли указывает направо. Мам, смотри, там заправка. Она предпочла бы не останавливаться, предпочла бы, чтобы ей не указывали, но разворачивается и съезжает с дороги. Гудящий углеводородами воздух, кассир, принимая плату, даже не смотрит ей в лицо, поглощенный футболом на экране телефона. Стоя перед магазином, она выбрасывает в мусорку спортивное приложение, находит седьмую полосу, читать там нечего, официальное сообщение, арфа с герба в шапке и список из сотен имен и адресов мелким шрифтом, список тех, кто уклоняется от призыва. Айлиш поднимает взгляд от газеты и видит, как Бейли присосался губами к стеклу «турана», она задерживает дыхание, пролистывая список и находя имя и адрес сына. Думает о заявлении, которое сделала в полиции, перечитывает имя, и в черном шрифте видит наползающую ночь, видит, как они прокляли ее сына и как легко это обтяпали, здесь, на седьмой странице, в виде официального сообщения, чтобы видели все.

Айлиш стоит у стола, не помня, как вышла из машины, сердце застряло где-то в горле. Разворачивается, вешает пальто, хочет снять белый шарф, но вместо этого расправляет его на шее. Затем разглядывает офис, не читает ли кто газету, дверь в кабинет Пола Фелснера закрыта, подходит Сара Хорган, Айлиш могла бы закончить ее фразы, если бы захотела. Да, увы, не смогу, в обед мне нужно кое с кем встретиться. Ищет глазами чего-то необычного, подергивания губ, молчаливого жеста солидарности. И тогда в сумке звонит телефон Марка, но Айлиш решает не отвечать, Сара Хорган смотрит на ее сумку, мобильный Айлиш лежит на столе. Это кто-то из детей, говорит она и, когда телефон звонит снова, отключает его. Обедает в одиночестве на террасе кафе, в зимнем пальто. Есть не хочется, она пьет кофе, выпуская голубоватый сигаретный дымок через нос и вспоминая, как Молли, учуяв запах, задержала ее у задней двери, словно строгая родительница. Не глупи, сказала она дочери, фальшиво смеясь и отворачиваясь. Айлиш исподлобья смотрит на экран телефона, лежащий на коленях, она пыталась набрать Марка, но телефон зазвонил сам. Она наблюдает, как серый призрак усаживается за ее столик, гибкие пальцы суют в рот зажженную сигарету, теребят газету. Она отворачивается к улице, мир вращается, погруженный в странное притворство, бледные бесстрастные лица, в основном государственные служащие возвращаются в офисы после обеда, каждый день новая международная фирма закрывается, придумывает новое оправдание, скоро город совсем опустеет. Женщина за соседним столиком отодвигает стул, неоново-розовые кроссовки под серой офисной юбкой, Айлиш вспоминает, что Бейли нужны новые ботинки, вспоминает, как ночью проснулась от сна, в котором сидела и ела из собственной туфли, красных лоферов, которые ей жмут, только она, вилка, нож и туфля. Когда Айлиш возвращается, коллеги собираются в конференц-зале. Пол Фелснер назначил стратегическое совещание на два часа, она проверяет почту — ее никто не приглашал. Она наблюдает, как люди набиваются в кабинет, как туда с газетой в руках заходит Пол Фелснер. Что-то просыпается внутри, расползается к рукам и ногам от солнечного сплетения, Айлиш пересекает комнату, чувствуя, как холодеют ладони, дверь отзывается глухим стуком, она прокашливается, заглядывает внутрь. Я не получила уведомления о совещании, я вам нужна? Жалюзи наполовину опущены, Пол Фелснер сидит, закинув руку на спинку стула, и читает газету, конференц-зал заполняется людьми, он оборачивается и смотрит на нее, словно изнутри какого-то сумрачного пространства, и Айлиш видит в его глазах себя, извивающуюся, припертую к стенке. Пол Фелснер наклоняется вперед и жестом отсылает ее прочь. Чувствуя себя бесполезной, она стоит в дверях, ей хочется сказать, это же мой клиент, вы не можете продолжать без меня, но слова не идут с губ, рука теребит шарф, и она опускает ее, чертов белый шарф, и зачем только она его надела, тень улыбки скользит по лицу Пола Фелснера. Айлиш отстраняется, давая пройти коллегам, ловит себя на том, что стоит посреди кухни с пустой чашкой в руке, женщина из отдела кадров разглагольствует о безответственных людях, оставляющих тарелки в раковине, ставит чашку в раковину и выходит.

Она передвигается по дому, слушая сына, который говорит с ней с другого конца города, останавливается у двери его спальни, уличный свет, проникший в комнату, похож на призрак зимней луны. Свет падает на кровать, делая белые простыни прозрачными, и Айлиш ложится, накрашенная и одетая, радуясь голосу сына, слыша, как бьется его разум в долгом вдохе. Газовый обогреватель с содроганием выключается, наступает тишина, в которой Марк что-то бормочет, я больше не понимаю, кто я такой, я застрял в этой комнате, и никакая это не комната, а настоящая тюрьма, мам, вот что это такое, как я могу спать, если мне уже дважды снился сон, будто меня ведут по улице в суд, и я иду сквозь толпу, и мне зачитывают обвинение в трусости и обмане, я проснулся посреди ночи, поднял жалюзи и увидел, что в доме горит свет, угадай, кто стоял в свадебном платье в дверях кухни, разглядывая квартиру, как будто она знала, что я за ней наблюдаю, мам, она меня пугает, на днях принесла ужин и не сказала ни слова, просто стояла, глядя в окно, словно меня здесь нет, а потом обернулась и говорит, все в этом мире лишь тень, я спросил, о чем это она, а она посмотрела на меня, улыбнулась и говорит, придет время, поймешь. Айлиш щиплет себя за переносицу, у нее ноет основание черепа. Открывает глаза, садится, спуская ноги на пол. Она не имеет права так с тобой разговаривать. Мам, я больше так не могу. Что значит не можешь? Мам, я скучаю по нему, скучаю по папе, я пытаюсь делать то, о чем ты меня просишь, но мне невмоготу стоять в стороне, люди, которых я знаю, они сражаются, они присоединились к повстанцам. Марк, говорит она и замолкает, ищет и не находит правильных слов. Послушай, ты все еще мой сын, ты подросток. И что это должно означать? Я не знаю, что это должно означать, но я не могу допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Айлиш слышит долгий вздох, затем тишину, как будто дождевую тьму можно услышать, дождь падает из темноты, омывая их всех, темный дождь заливает рот ее сыну.

Айлиш встает из-за стола, снимает с вешалки пальто, обматывает шею белым шарфом, говорит коллеге, что уйдет на обед пораньше. Стучится в дверь Саймона и сначала слышит рычание, затем раздраженный голос спрашивает, кто там? На Саймоне темно-синяя пижама, в прихожей горит свет, только что пробило час дня. Бросив на дочь насмешливый взгляд, Саймон удаляется на кухню. Не понимаю, что ты здесь забыла, я прекрасно справляюсь сам. Пап, я заскочила поздороваться,

выкроила лишний час к обеду. Она выключает свет в прихожей и застывает на месте — в мешанину привычных запахов вплетается новый, ей кажется, это застарелый табачный дым, и она не уверена, что запах исходит от нее. Айлиш прищуривается на отца, Спенсер скулит и кружит у его ног. Пап, ты когда последний раз кормил собаку? Саймон разворачивается и смотрит на пса, челюсть собаки отвисла, в обсидиановых глазах — безжалостность волка. Что у тебя на обед, спрашивает Айлиш, наливая воду в чайник, пока Саймон суетливо роется в стопке бумаг на столе. На обед? Об обеде я еще не думал. Айлиш ловит себя на том, что тихо плачет, садится, вытирает глаза, потом смотрит на отца и улыбается. Прости, говорит она, меня затирают на работе, и я не знаю, что с этим делать, все происходит слишком быстро, это объявление в газете, и с Марком нет никакого сладу, а ты всегда знаешь, как поступить. Она поднимает лицо и замечает рассеянность во взгляде Саймона, его глаза что-то ищут, он медленно встает, словно уйдя в свои мысли, подходит к раковине, открывает кран, снова закрывает, поворачивается к ней с таким видом, словно только что заметил ее присутствие. Пап, ты вообще меня слушаешь? Что тебе от меня надо, спрашивает он. Я задала вопрос, о моей работе, о Марке. Губы Саймона дергаются, словно от удара, он трясет головой, отмахиваясь от вопроса, затем отворачивается и показывает на столешницу. Эта штука, говорит он, как вы там ее называете, она у меня никак не работает. Пап, ты говоришь о микроволновке? Айлиш встает, ставит внутрь чашку, нажимает на кнопку «Пуск», слушает жужжание. Отлично работает, не понимаю, что тебя не устраивает. Эта внезапная печаль, когда, поднимаясь по лестнице, осознаешь, что время — не горизонтальная плоскость, а вертикальное пике к земле. У его спальни она останавливается, снова застигнутая врасплох запахом несвежего табака, и видит старинную латунную пепельницу на прикроватном столике из гостиной, пепельница наполовину заполнена, рядом раскрытая сигаретная пачка. Она хватает пепельницу, пересчитывает окурки, проводит пальцем по подпалине на ковре. Вернувшись на кухню, высоко поднимает пепельницу над головой, затем ставит ее на стол. Что это такое? Какое такое? Пап, с каких это пор ты снова куришь? Ты прожег дыру в ковре, хочешь спалить весь дом? Он отводит глаза и скрещивает на груди руки. Я не понимаю, о чем ты говоришь. Пап, меня тревожит твое состояние, не одно, так другое, мне придется поговорить с врачом. Видит, как в одно мгновение он съеживается, а глаза темнеют, совсем как у собаки. Я уже говорил тебе, что признаю поражение, когда буду к этому готов. У Айлиш перехватывает дыхание, она смотрит ему в лицо и чувствует, как дрожат руки. Папа, ты ведь не куришь, прошло тридцать лет, как ты в последний раз курил трубку. Она наблюдает, как он открывает и закрывает рот, смотрит в окно, словно что-то ищет снаружи. Пап, ты знаешь, какое сегодня число? Недолгое время он неподвижен, затем хитрым движением выворачивает голову, сверяясь с часами на запястье, и торжествующе поднимает глаза. Сегодня шестнадцатое. Хорошо, а месяц? Избегая смотреть на нее, Саймон обводит глазами кухню, разглядывая стену, собаку, раздраженно зыркает на дочь. Я не обязан перед тобой отчитываться. Он снова отворачивается к окну, и Айлиш смотрит в сад, вспоминая, как разодрала колено о металлический штырь и как он нес ее на руках в машину. О Марке, говорит Саймон, мы говорили о Марке и твоей работе, пока ты не отвлекла меня этой ерундой, ты должна посмотреть правде в глаза, во всей стране разворачивается вооруженное сопротивление, солдаты дезертируют и присоединяются к освободительной армии, или как там ее. Перебежчиков расстреливают на месте, количество повстанцев растет и будет расти, Марк хочет присоединиться к ним, он чувствует, это его долг, а что до твоей работы, через три месяца экономика рухнет, так что я бы не беспокоился, самое время начинать шевелиться, пока не ужесточили выезд, хватай детей и беги, в Англию, в Канаду к Айне, они напечатали в газете твой адрес, твоего сына публично опозорили и собираются арестовать. Саймон опускает глаза на свои руки и медленно качает головой. Ты не сможешь остановить ветер, ветер продует эту страну насквозь, но, пожалуйста, обо мне не беспокойся, я справлюсь, кому нужен такой старик.

Она медленно ползет в пробке, когда раздается звонок, на часах без пяти девять, Айлиш выключает радио и слышит голос Кэрол. Алло, Айлиш, это ты? Да, я, еду на работу, только что купила печенье и никак не прожую. Послушай, не знаю, с чего начать, Айлиш, видишь ли, вчера вечером Марк не вернулся. Печенье комком застревает во рту, она проталкивает его внутрь, чувствуя, как будто что-то злобное заползает ей в горло. Ты слышишь, Айлиш, мне так жаль, я не знаю, что сказать, вчера я как завалилась спать, так и проснулась только утром. Ладно, дай мне подумать, я перезвоню ему, уверена, волноваться не о чем. Она дает отбой, тянется за сумкой, роется в ней, вываливает содержимое на сиденье, поднимает второй телефон, набирает Марка, и механический голос сообщает ей, что набранный номер недоступен. Она хочет съехать на обочину, но вдоль канала негде припарковаться, поток машин тянет ее за собой, пока передний автомобиль не замирает на светофоре, чайки пикируют на дорожку у воды. На заднем стекле автомобиля наклейка: «Лучшая защита — вооруженный гражданин», а ниже еще одна: «Покончим с судебным произволом». На перекрестке Айлиш сворачивает и едет на север, к дому Кэрол, рассуждая про себя, что самое простое предположение порой оказывается самым правильным, он куда-то поехал, пропустил начало комендантского часа, возвращаться на велосипеде было слишком рискованно, первая попавшая патрульная машина остановила бы его и тут же арестовала. Она смотрит в распахивающееся небо в поисках хоть какого-то выхода, наблюдая, как ее гнев летит перед ней и как терпит поражение. Занавеска на окне морщится, когда она паркуется у дома, и мгновение спустя Кэрол с нелепым видом стоит перед ней, скрестив на груди руки. При кухонном свете кажется, что она постарела за одну ночь, под кожей на лице проступили кости, под глазами мокро от слез. Не говоря ни слова, Айлиш спускается в коттедж, обнаруживает дверь незапертой, везде прибрано, Марк аккуратно застелил кровать, собрал свои вещи и оставил комнату такой, какой вошел в нее, за исключением прислоненного к стенке велосипеда.

Телефон в сумке молчит весь вечер и всю ночь, всю ночь напролет. Когда Айлиш воскресает на рассвете от сна, который и сном-то назвать нельзя, ее встречает тишина, ставшая какой-то ревущей абстракцией. Ей придется взять себя в руки, натянуть маску и заставить детей позавтракать, затолкать их в машину, уговаривая себя, что нет никаких причин зря их тревожить. В машине Айлиш кажется, что она впервые сидит за рулем, что какой-то автомат механически управляет автомобилем, а она в это время пребывает вне времени, на работе она рассеянна и плохо соображает, день проходит мимо, пока она сидит в одиночестве в какой-то приемной, дожидаясь, когда запертая дверь отворится. Скоро наступит вечер, вечер наступает и проходит, телефон лежит на кухонном столе, лежит у нее в ладони, она не может отвести от него глаз, ожидая, что в любое мгновение он засветится, и так проходит вторая ночь. Айлиш спит, положив телефон рядом с собой на подушку, во сне слышит звонок и просыпается с молчащим аппаратом в руке. Она стоит на середине лестницы с Беном на руках и требует подать его ботинки, когда из спальни раздается звонок, и только на втором сигнале до нее доходит, что ей это не снится, и Айлиш, веля Бейли убраться с дороги, протискивается наверх мимо него. Она закрывает дверь спальни и укладывает Бена в кроватку. Марк, говорит она, слыша приглушенную музыку, бормотание голосов, медленный вдох и выдох, понимая, что он боится заговорить, и ей хочется сразить его наповал, раз и навсегда утвердить над ним свою власть. Почему ты так долго не звонил, мы ужасно волновались, Кэрол не находит себе места, ты не должен был так уходить после всего, что она для тебя сделала. Телефон молчит, затем он вздыхает и прокашливается. Я думал, мы не используем имен. Теперь это уже не важно. Мам, ты хочешь, чтобы я отключился, ты этого хочешь? Мир исчез, унеся с собой эту комнату, этот дом, она висит в каком-то темном пространстве, ощущая только его дыхание, его мысли за дыханием, кляня себя за то, что посмела его упрекнуть. Марк, я с ума схожу от беспокойства, с тобой могло случиться что угодно. Послушай, говорит он, мне жаль, но я не могу этого сделать. Что-то твердое размягчается, это ее сердце скользит, словно гравий. Сделать что? То, о чем ты меня просила, сбежать, это не по мне. А чем ты сейчас занимаешься? Мам, это другое. Какое другое, мы же обо всем договорились, решили, что так будет лучше, а если ты останешься в стране и тебя схватят, тебя будет судить закрытый трибунал, ты будешь полностью в их власти, а потом они отнимут тебя у меня, как отняли твоего отца. Ей кажется, он что-то жует, слышно шипение газировки, потом он глотает. Мам, я в безопасном месте. Я хочу знать, с кем ты. Мам, да все отлично, обещаю, что буду на связи, прости, что долго не звонил. Айлиш закрывает глаза, вспоминая, как во сне бродила по комнатам и звала, но ответа не было, она понимала, что это сон, но проснуться не получалось, она открывает глаза и видит, как ее рука тянется через слепую расширяющуюся пропасть. Марк, говорит она, ты мой сын, пожалуйста, вернись домой, и мы все уладим, я не могу спать, зная, что ты не дома, у меня все еще есть законные права на тебя. Какие права, мам, если в стране не осталось никаких прав? Он повышает голос, и она уходит в молчание. Мам, ты не хочешь признавать того, что происходит. Это здесь совершенно ни при чем, мы договорились, а ты нарушил договоренность. И даже больше, продолжает он, почему ты не видишь очевидного, или ты намерена ждать, пока они придут за нами и выведут одного за другим? Бен прильнул к прутьям кроватки, тянет ручку, его мочевой пузырь переполнен, малыш хнычет. Она подходит к нему, берет на руки, большим пальцем гладит пылающую щечку. Я больше не могу сидеть сложив руки, меня от этого тошнит, Молли от этого тошнит, я хочу в прежнюю жизнь, хочу, чтобы папа вернулся и мы жили, как раньше. Марк, послушай меня… Нет, мама, это ты меня послушай, я хочу, чтобы ты меня услышала, меня лишили моей свободы, ты должна это понять, если мы им поддадимся, то лишимся свободы думать, делать, быть собой, я отказываюсь так жить, и единственная свобода, которая мне остается, это сражаться. Айлиш рухнула с невообразимой высоты, ее слова рассыпались и растворились в земле, она поднимается на ноги и несется во тьме, пытаясь разглядеть своего сына, и не видит ничего, кроме его воли, словно бестелесный свет, скользящий впереди. Она открывает глаза, укладывает Бена в кроватку, ходит по комнате, дергая себя за волосы, понимая, что все случилось слишком рано, она выпустила своего сына в мир, а мир превратился в преисподнюю. Марк становится молчанием, затем — дыханием, и она не знает, что еще говорить. Ты там осторожнее, любимый, слышишь, ничего не предпринимай, мы должны как-то оставаться на связи. Ты не передашь трубку Молли? Она внизу, и я не хочу, чтобы она знала, по-твоему, как она это воспримет, достаточно того, что пропал отец. Послушай, мам, мне пора, скажи ей… скажи, что я тоже скучаю.

У погоды есть память. В небесах бушует весна, проворные ласточки, черные стрижи, птицы возвращаются, а годы уходят, время невинности, когда она отважилась, так она думает, взяла протянутый плод и откусила, не почувствовав вкуса, когда, не раздумывая, отвергла преисподнюю. Айлиш в одиночестве гуляет по парку Феникс, пытаясь отвлечься от собственных мыслей, но видит перед собой только их, а лиственные деревья смотрят на нее сверху вниз. Она поднимает глаза, размышляя о времени, которое пролетело под ними, о деревьях, что считают годы, отзванивая в лесах часы, дни проносятся мимо, и она не может их удержать, дни летят, но с ними уходит не время, а что-то другое, и это другое уносит ее за собой. Под холмом на Хайбер-роуд она узнает Ларри в широкой спине мужчины, который держит за руку ребенка, и, когда мужчина обходит багажник машины, замечает знакомую рыжеватую бородку, наблюдает, как мужчина помогает ребенку забраться на сиденье, и воображает, что все эти годы ее обманывали, что Ларри вел двойную жизнь и подстроил свой арест, чтобы заморочить голову жене. Она поднимается на холм к Артиллерийскому бастиону, желая, чтобы это было правдой. Стирает дождевую воду с белой скамьи, отсюда открывается вид на реку Лиффи, садится, студентов-гребцов нигде не видать, воздух холоден, где-то на одной из этих скамеек она сидела с Ларри и вдруг ощутила толчки малыша, которому суждено было стать Марком, ощутила его первые трепыхания, как будто ребенок отращивал крылья, чтобы выпорхнуть из ее тела.

Глава 5

Шум вторгается в сновидения, поднимается вверх и плывет по течению сквозь оба мира, слышен хруст гравия, смех под окном, как будто тень вылетела из сна. Грустное пробуждение в темноте спальни, кровь холодеет, когда Айлиш осознает, что в стеклянную дверь внизу что-то ударяется, гулкий звон разносится по дому, тело замедленно обретает вес, когда она отбегает от кровати. Видит в окне на подъездной дорожке троих мужчин и припаркованный белый внедорожник с включенным двигателем. Что-то швыряют в стеклянную дверь веранды, позади раздается хлопок, дверь спальни врезается в стену, и Молли бросается к матери с криком, что какие-то мужчины пытаются влезть в дом, Айлиш прикрывает ей рот рукой и отходит от окна. Бывает, что мгновение замедляется, открываясь в чистом поле, в другом времени, и она бредет сквозь сгущающуюся тьму, боясь, что волки окружат ее, издалека зовет себя, но не может расслышать своего имени. Не раздумывая, Айлиш вынимает из кроватки спящего малыша, передает его Молли и выводит ее из спальни. На лестнице Молли останавливается, начинает задыхаться, в глазах мечется страх. Айлиш трясет ее за плечи. Прекрати, на это нет времени, ступай в ванную, присмотри за братом и не высовывайся. В спальне Бейли трет глаза, и Айлиш посылает его в ванную, веля им с Молли запереться и не выходить, пока она не позволит. Возвращаясь к окну, она мысленно представляет любые исходы, слышит смех снаружи, если они захотят войти, запертая дверь их не остановит, рука шарит в темноте в поисках телефона, она не помнит, чтобы оставляла его здесь, голос диспетчера службы спасения тверд и отчетлив. Сквозь шторы она наблюдает, как мужчина забирается на крышу «турана», руки и горло в татуировках, другой склонился над автомобильным бортом. Тот, что в татуировках, обрушивает биту на ветровое стекло, достает член и мочится на автомобиль, скалясь как обезьяна, застегивает ширинку и спрыгивает на гравий. Через дорогу в окне спальни загорается свет и снова гаснет, когда внедорожник уезжает.