Песнь русалки
Шрифт:
Ольга всерьез задумалась над его вопросом. А чего она сама хотела? Было что-то, желание, что мучило ее большую часть жизни, почти каждую минуту. Хотелось ей быть нужной. Не зачем-то, а просто. Не книги приносить или воронов в башне кормить, когда старые кости ноют от перемены ветра, а просто нужной. Не как вещь. Ольга не знала, как это описать. Вот, чтоб кому-то — конечно, в первую очередь, батюшке — было интересно, как она, весело ли ей, и чего она хочет. Но такие вопросы батюшка задавал только когда что-то было нужно от
— Не знаю даже, — пожала плечами Ольга. — Мир посмотреть.
Святослав кивнул, будто поверил.
— Может, сосватаюсь за ветер какой-нибудь, который через тридевять земель летает, — продолжила она.
— Или за волка, которому никакие расстояния не страшны, — подхватил Святослав. Ольга шутливо покачала головой.
— Не люблю браки дипломатические, от них отказаться труднее. Я б по любви выйти замуж хотела.
— Кто б не хотел, — вздохнул Святослав. Ольга удивленно вытянула шею, глядя на него поверх пляшущих лепестков огня.
— А как же ты с госпожой… то есть, просто Милорадой? Разве ж не любишь ее? Она ведь хороша собой, умна… что еще ты там про нее говорил? Колдовством своим твое княжество спасла.
— Ладно, это уж мое дело, — попытался закончить разговор Святослав. Ольга уткнула руки в бока.
— Нет уж, ответь, князь. Чего вам, мужчинам, надо? Неужели тебе чего-то не хватает? Я ж изведусь! Какой должна быть девица, чтоб ее просто можно было по любви женой своей назвать? Красивой? Умной? Мудрой по-женски? Мастерицей у очага? Рукодельницей? Богатыршей?
От каждого ее слова губы Святослава только крепче поджимались. Каждый вопрос отзывался сполохом румянца на щеках, будто Ольга не спрашивала, а пощечины ему отвешивала. Врезались слова прямо в и без того раздутую совесть, обращали последние крупицы самообадания бессилием. Минута, и лопнуло что-то внутри, опустил Святослав голову под весом клятвы, которую дал, которую уж и не знал — исполнит ли.
Ольга зажала рот рукой, подскочила к нему, тронула за плечо.
— Князь, ты чего? Я ж не хотела обидеть. Я просто… Это мне самой обидно, я не хотела, но ты прости, если что.
— Все в порядке, — кивнул Святослав, через силу расправляя плечи. Он положил ладонь поверх тонких девичьих пальцев и сжал их. Заглянул в изумрудные колдовские глаза, чуть улыбнулся. — Я не знаю, как тебе ответить. Пожалуй, и не узнаю никогда. Мне одного будет хотеться, твоему мужу другого, а каждому не угодишь. Обязательно что-то будет не так.
— Получается, можно просто… быть собой? — улыбнулась Ольга, не торопясь убрать пальцы из-под его руки.
— Видимо, так.
— Осталось понять, что это такое.
И засмеялись оба, пытаясь смешками перекрыть повисшую неловкость.
Полог шатра сдвинулся, и внутрь влетел Влас, весь разнаряженный в черное одеяние, шнурами расшитое, с богатой шубой на плечах.
— Ага, отдохнули с дороги! — расхохотался он и встал, давая спутникам вдоволь им налюбоваться. Он взмахнул руками и принялся тараторить. — Я с матушкой поговорил, она конька вам отдаст самого лучшего и мир с Кощеем заключит, как только получится. Она только просит вас на праздник остаться и повеселиться как следует, а наутро уж отправимся в путь.
— И ты с нами? — радостно всплеснула руками Ольга, к своей неловкости вспоминая, что именно с этого начался их со Святославом разговор.
— Конечно, — улыбнулся Влас. — Надо ж начатое до конца довести. Только у меня одна просьба будет. Свят!
— А?
— Научи меня этому княжичьему делу. Я ж вернусь, как мы с Даной разберемся.
И расхохотался, и зарылся пальцами в густые черные вихры. Долго он не мог смириться с тем, что двоедушник, а тут еще и это — княжич он теперь.
Глава 24
Когда на ясное небо начали набегать тени, в поселении волчьего народа зажгли огни. В согревшемся воздухе полились первые напевы, зазвенели и забренчали диковинные инструменты, и гомон голосов расплавился, смешиваясь со странной музыкой обитателей гор. Для празднования прибытия Власа установили навес, под ним разбросали подушки и расставили вплотную друг к другу низкие столы. Все желающие могли подсесть и поздравить счастливую Гордану с вновь приобретенным наследником. Волчья княгиня сидела во главе стола, настолько огромная и высокая, что, казалось, даже под самим небом ей тесно. По правую руку от нее сидел сын, по левую — Матерый. Обернувшийся человеком, симпатичнее он не стал, сделалось только заметнее, как потрепала его жизнь. Сквозь редкие седые волосы просматривались розовые полосы шрамов, один глаз был подслеповат и постоянно щурился, а нос был сломан столько раз, что какая-нибудь ласточка, наевшаяся перебродивших ягод, могла принять его за свое гнездо.
Святослава и Ольгу усадили по правую руку от Власа. Не успели они устроиться и даже взглянуть на выставленные перед ними блюда, Гордана принялась потчивать их брагой и расспрашивать о жизни в Доле и при дворе Кощея. Немало расстроилась женщина, узнав, что старый князь скончался. И нахмурились ее соболиные брови, когда рассказал Святослав о злодеяниях Даны, о нашествии мертвой воды и о жестокости, с какой она мучила бедную Милораду.
— Много мы слыхали об этой княгине-колдунье, — процедила она. — Создала она Алую топь злым колдовством, не на добро направленным. Хотя какое колдовство может быть добрым, если невинные кровь проливают? Но это было и остается одним из самых страшных злодеяний.
— Произошло что-то кроме появления Алой топи? — догадался Святослав.
— Верно, — кивнула Гордана. — В тот день много нитей судьбы оборвалось. Много дыр появилось там, где жизнь со смертью соприкасаются, но не переплетаются. Не переплетались.
— Дана много говорила о том, чтобы жизнь со смертью поженить, но мы не знаем…
И замолчал под пронзительным взглядом янтарных глаз Горданы. Женщина предостерегающе улыбнулась. Мол, не сейчас, потом. Щедрой рукой плеснула еще браги князю и сидевшей рядом с ним Ольге. Рассмеялась, спрашивая: