Песнь серебра, пламя, подобное ночи
Шрифт:
К концу Последнего царства знания практиков и Ста Школ воспринимались простыми людьми как старые народные предания.
Затем пришли элантийцы и сожгли оставшиеся храмы хинов дотла, уничтожив служащих Императорскому двору практиков, чтобы хинский народ никогда больше не восстал. Несколько оставшихся школ, негласно одобренных императором, пали через несколько дней после завоевания.
Все, кроме одной.
Аккуратно, как будто свиток был украшен золотом и лазуритом, Цзэнь свернул его и спрятал в свой черный шелковый мешочек. Его сделка с Вэем была аннулирована. Старый лавочник обратился на черный рынок Хина
В частности, драгоценных.
Металлов, которые копились и использовались королевскими магами Элантии для заклинаний.
На самом деле Цзэнь не планировал давать старику учебник с настоящими практиками. Какие бы уцелевшие реликвии ни были извлечены из руин Ста Школ, они стоили больше, чем самый лучший нефрит.
«Почему? – размышлял сейчас Цзэнь, рассматривая труп старика. Струйки благовоний клубились вокруг него, как тени. – Зачем тебе понадобилась книга с практиками?»
Что еще более важно, кому владелец магазина планировал ее продать?
Цзэнь предположил: тому самому человеку, что оставил витать в воздухе след энергии инь.
Парень провел рукой по своему черному шелковому мешочку, в котором был надежно спрятан свиток. Если бы только он мог поговорить со стариком.
Цзэнь знал практиков, гораздо более искусных в вызывании духов, чем он. К тому же выполнение подобного заклинания могло лишить его сил. Но даже если бы у него остались силы, создание чего-то большего, чем малейшее колебание энергий, приманит королевских магов, как финики в меду манят муравьев. Призвать духа – то же самое, что подбросить бочонок с порохом в ночное небо и взорвать его.
А для Цзэня, выжившего хинского практика, попадание в руки королевских магов Элантии грозило бы кое-чем похуже смерти… К тому же это разоблачило бы существование устоявшей Школы Практик Последнего царства.
В раздумье он повертел палочки благовоний между пальцами. Благовония не лгали: где-то в этом коррумпированном городе разгуливал практик-мошенник. Правила игры изменились. Теперь Цзэню было крайне важно добраться до этого человека первым. Не только для того, чтобы уберечь его и его навыки от рук элантийцев, но и чтобы выяснить его связь со стариком Вэем. Нужно найти объяснение энергии инь, что витала здесь.
Печать на этом свитке станет ключом к поискам.
Цзэнь наклонился вперед. Глаза старика были все еще открыты, на лице застыл ужас. Лунный свет делал кожу Вэя белой – цвет, характерный для скорби.
Цзэнь снова натянул перчатки и двумя пальцами закрыл торговцу глаза.
– Мир твоей душе, – пробормотал он, – надеюсь, ты найдешь Путь домой.
Затем парень встал, поплотнее запахнул свой черный плащ и покинул разгромленный магазин. Через несколько мгновений поглощенный тенями, он стал не более чем силуэтом в ночи.
3
Хочешь знать будущее – изучай прошлое.
Лань помнила, что именно мама говорила о ее будущем.
«Ты станешь моей преемницей на посту императорского советника, – произнесла она, стоя на фоне вырезанного из розового дерева окна их кабинета и наблюдая, как Лань оттачивает свой каллиграфический почерк. Волосы матери напоминали взмах черных чернил, ее светлое шелковое одеяние развевалось на ветру, который дул в день весеннего солнцестояния. – Царство станет твоим долгом. Ты будешь защищать слабых и обретешь равновесие в мире».
Когда-то все это казалось возможным.
Лань было интересно, что бы подумала ее мать, взглянув на нее сейчас.
К тому времени, как она добралась до чайного домика, вечерние колокола давно стихли. Известный хинам как Мэй’тин ЧаТуань и непосредственно переведенный на элантийский как «Роза», чайный домик располагался под Королевскими холмами, самым богатым районом Хаак Гуна, где обосновались элантийцы.
С того места, где стояла Лань, можно было увидеть иноземные дома, возвышающиеся на горах, обрамляющих восточную границу города: острые, многослойные здания из металла и мрамора стояли, как бледные часовые. С самых высоких точек города они наблюдали за завоеванными землями. С Королевских холмов открывался вид на дорогу короля Алессандра, некогда известную как Дорога Четырех Богов: самый процветающий район Хаак Гуна, полный ресторанов, магазинов и других увеселительных заведений. Это место от заката до рассвета освещалось горящим золотом алхимических ламп.
Тем временем остальная, простиравшаяся ниже вечернего рынка и до залива Южных ветров, часть Хаак Гуна продолжала приходить в упадок, а ее жители голодали в забитых мусором трущобах.
Но как же элантийцы обожали хинскую культуру: достаточно, чтобы сохранить самые красивые ее фрагменты для собственного пользования.
Лучшим примером тому служил чайный домик «Роза».
Лань, спотыкаясь, побрела по переулку, где сточные канавы были залиты жиром и отходами с кухонь. Она свернула за знакомый угол и приоткрыла тонкую бамбуковую дверь.
До нее сразу же донеслись запахи шипящей пищи и горячий пар, поднимавшийся из чанов с кипящей водой. Несколько поваров в серых льняных халатах, стоя на коленях, мыли посуду. Они окликнули Лань, когда та пробежала мимо.
– Извините… Прошу меня простить, повар… опаздываю…
– Девочки, вы опять плевали в мои кастрюли? – проревел появившийся из облака пара повар Ли – потный, раскрасневшийся мужчина.
– Нет! – крикнула в ответ Лань. Это напомнило ей о том, что следует придумать, как поступить с теми деньгами, которые она наскребла, победив других певичек в игре под названием «плевок в горшок». Богатые женщины играли в «плевок» причудливыми колодами карт в золотой оправе, перебирая их пальцами, увешанными драгоценностями; бездомные же бродяги играли в «плевок» при помощи украденных кастрюль и быстро работающих ртов.
Девушка услышала, как Ли что-то крикнул ей в ответ, и, поймав пирог с луком, который полетел ей прямо в голову, оторвала от него кусочек.
– Спасибо, дядя Ли! – крикнула она приглушенно, нырнув за перегородку к ведущей в подвал лестнице. Этот коридор был скрыт от глаз посетителей главного обеденного зала стеной из бумажных ширм, сквозь которые Лань могла слышать болтовню и звон столовых приборов. В коридоре пахло розами – фирменным ароматом чайного домика и национальным цветком элантийцев. Госпожа Мэн могла быть безжалостной и аморальной, но свои дела эта женщина вела превосходно.