Песнь серебра, пламя, подобное ночи
Шрифт:
Лань слетела вниз по лестнице и ворвалась в гримерную, проталкиваясь через группу своих коллег и вызывая волну протестов на своем пути. Не обращая на них внимания, девушка протиснулась в другой конец комнаты и начала раздеваться, снимая липкую конопляную рубашку и намыливая мыло холодной водой, которая осталась в каменной раковине. После еще нескольких взглядов и хмыков другие певички вернулись к болтовне о большом шоу, которое планировалось сегодня вечером. Их разнообразные диалекты сплетались воедино, подобно пению птиц.
– Десять кругов ада, ЛяньЭр, где ты была?
В зеркале под желтым светом
Если и был кто-то, кого Лань не хотела заставлять волноваться, так это Ин’хуа – теперь же просто Ин. Эта девушка была единственным человеком в мире, знающим истинное имя Лань – то, которое было у нее до прихода элантийцев и требования, чтобы хины идентифицировали себя односложным прозвищем. Очевидно, три слога являлись слишком длинными для лицемеров, которые носили имена, звучащие так же отвратительно, как имена богов. Что-то вроде Николаса, Джонассона или Алессандра. Лань часто засыпала, бормоча про себя имена высокопоставленных элантийских чиновников, перебирая языком странные слоги, чтобы произносить их более плавно и быстро. К тому же она всегда могла использовать эти имена по своему усмотрению, что в последнее время значило превращать их в непристойные песни, когда она выполняла различные поручения в чайном домике.
– Днем, в последнюю минуту, Госпожа решила провести репетицию, – продолжала упрекать Ин, начав расчесывать волосы Лань щеткой. – Очевидно, сегодня вечером прибудут несколько высокопоставленных элантийских чиновников. Сами королевские маги. – Последняя часть была произнесена со смесью страха и благоговения. – Мы искали тебя повсюду.
– Правда? – У Лань кровь застывала в жилах при мысли о том, чтобы пропустить одно из распоряжений управляющей чайного домика. – Госпожа что-нибудь сказала?
– Она просто спросила, знаем ли мы, где ты. Я тебя прикрыла. – Взгляд Ин заострился, когда Лань перевела дыхание. – Так где ты была?
– Извини, – сказала Лань подруге, снова ополоснув лицо водой и вытирая его полотенцем, в качестве которого послужила ее собственная рубашка. – Я только спустилась на вечерний рынок.
Ин поджала губы, а ее глаза наполнились неодобрением. Не говоря больше ни слова, она достала из сундука вечерний наряд для выступления и помогла Лань его надеть.
– Не понимаю, почему тебя всегда туда так тянет, – вздохнула она, натягивая шелковый рукав. – Нельзя, чтобы певиц из чайного домика видели там, иначе у нас будут неприятности. К тому же там так… грязно. И ты рискуешь загореть… даже больше, чем сейчас. Потом будешь выглядеть как кто-то из древнего клана!
Лань еле удержалась, чтобы не закатить глаза. Ин любила комфорт и ту небольшую роскошь, которую предлагал чайный домик, но Лань была слишком неугомонной для этого. И все же, наклонив голову, чтобы нанести румяна на щеки и губы, девушка поняла, что иногда сладкая ложь лучше горькой правды. Она не могла рассказать Ин, почему вообще наведывалась к старику Вэю.
Она изучала свое отражение. Ее кожа была на несколько тонов темнее, чем предпочитала Госпожа Мэн. Элантийские стандарты красоты подразумевали, что девушки Хин обладали бледными как снег лицами и гибкими фигурами. Тем не менее Лань не могла изменить ту внешность, с которой она родилась. Девушка решила, что предпочитает стать бельмом в глазах Белых Ангелов.
– В этом нет ничего плохого, – ответила она, высовывая язык. – Кроме того, разве мы все в какой-то степени не являемся потомками кланов?
Даже после завоевания среди хинов считалось чем-то вроде табу говорить о Девяноста девяти кланах, как они когда-то назывались. Лань знала только то, что они угрожали миру и стабильности Срединного царства и были побеждены императором Янь Луном, установившим мир и процветание Последнего царства. Кланы распались, канули в безвестность, а их представители, чтобы избежать преследования, стали маскироваться под хинов.
Скорее всего у большинства хинов среди предков имелась парочка-тройка представителей кланов. Пусть они об этом и не догадывались.
– Поможешь мне с подводкой? – спросила Лань.
Губы Ин изогнулись в улыбке, и она взяла у нее карандаш. Ее пальцы были теплыми и мягкими, когда она с осторожностью провела по линии ресниц Лань. Лань в это время продолжала, напевая, наносить румяна на губы.
– Какую песню ты все время мурлычешь? – задумчиво спросила Ин.
Лань пожала плечами. Она не могла вспомнить мелодию. Ей казалось, что однажды ночью она слышала эту песню во сне. Этот мотив Лань знала, сколько себя помнила.
– Вероятно, это старая колыбельная, – ответила она.
– Хм. – Ин откинулась назад и, поджав губы, осмотрела свою работу. Подруга просияла. – Однажды ты найдешь себе богатого аристократа.
Лань фыркнула, а Ин ущипнула ее.
– Ай, больно! Это ты у нас мечтаешь выйти замуж за красивого аристократа, Ин.
– Можешь перестать извиваться хотя бы пять секунд? И да, именно об этом я мечтаю. – В голосе Ин слышалась напряженность, пока она поправляла несколько прядей, выбившихся из прически Лань. – Нет ничего зазорного в том, чтобы извлечь максимум пользы из плохой ситуации. Знаю, ты этого боишься, но я мечтаю однажды побывать в комнате цветов персика.
Внутри Лань все напряглось. Она часто спорила с Ин о комнате цветов персика. Получившая прозвище «Комната наслаждений», она располагалась на втором этаже, разделенном на уединенные помещения. Вход туда был строго воспрещен. Ходили слухи, что бронирование одной ночи стоило сотню золотых слитков, и если элантийский чиновник или дворянин просил прислать туда певицу, то цена назначалась явно не за комнату. Если повезет, контракт бедняжки также передавался покупателю, а сама она становилась его собственностью.
В противном случае Госпожа присылала девицу на одну ночь, а затем выгоняла ее вон. Никому не нужен сломанный цветок.
«Но, – подумала Лань, изучая себя в зеркале: все еще влажные волосы, пудру и румяна, покрывающие кожу, – у самой певицы выбора не было».
Лучше уж работать в чайном доме, чем голодать на улицах.
Лучше угодить элантийцу, чем умереть от его рук.
Лань дотронулась пальцем до маленького, связанного из конопли мешочка, в котором хранились высушенные и измельченные лепестки лилии. Она всегда носила их с собой. Отказ пахнуть розами, национальным цветком Элантии, был одним из ее маленьких бунтарств.