Песни народов Северного Кавказа

Автор неизвестен

305. ИНАЛДИ И КУДАЙНАТ ИЗ ЛАРСА

Два всадника скачут из Ларса. Ой, скачут из Старого Ларса. Один для другого и друг и брат, Иналди один, другой Кудайнат, гей! Иналди сказал Кудайнату: «Погляди, — сказал Кудайнату,— Скачут алдары, должно быть, враги. Ой, брат Кудайнат, башку береги, гей!» Подъезжают ближе алдары. «Вы откуда?» — кричат алдары. «Мы оба из Ларса, — им говорят,— Иналди и брат его Кудайнат, гей!» Говорят насильники братьям, Алдары-насильники братьям: «Вы оба из Ларса, а мы как раз Ларсцев поганых и ловим сейчас, гей!» Говорит Иналди из Ларса, Говорит Кудайнат из Ларса: «А мы убиваем злобных людей, Стреляем, коль видим: рядом злодей, гей!» Стоит минарет у Дарг-Коха, Высок минарет у Дарг-Коха. Шепчет Иналди: «Ой, брат Кудайнат, Умрем или с честью придем назад, гей!» Идет дровосек-кабардинец, По дрова идет кабардинец. Взвыл у Иналди, как волк, самопал, У Кудайната завыл, как шакал, гей! На реке у нас половодье. Ой, страшна река в половодье. «Мужайся, брат, — говорит Кудайнат. — С тобой мы в седлах, алдары лежат, гей!»

306. ПЕСНЯ О КУРТАТИНЦАХ

Ну-ка, соберемся, куртатинцы. Белый царь сулит нам дать гостинцы. В горы нам пакет с равнины шлет, Говорит, посланцев наших ждет. Отвечая на такую милость, Всё ущелье наше всполошилось, Замелькали всадники в горах, Лучшие на лучших скакунах. Среди тех, в ком не было изъянов, Был первейшим Ацамаз Калманов. Он

подобно белому орлу Вылетел на черную скалу. Вышли в путь посланцы куртатинские, Миновали горы осетинские И дошли до белого царя. Говорят, они пошли не зря. От царя посланники удалые Унесли с собой дары немалые. Хоть не жадны куртатинцы были, Из гостинцев порох лишь просили. Повезли с собой поклажу многую Всадники обратною дорогою. То дорогой ясной, то туманною, Но везде опасной и обманною. Смотрят, у селения Дурхуд Кабардинские князья их ждут. И столкнулись путники уставшие И князья, разбоем промышлявшие. Встретились, друг другу смерть творя, Кабардинцы, конные и пешие, С куртатинцами, отяжелевшими От подарков белого царя. Многих куртатинцы порубили, В горы кабардинцы отступили, Множество врагов в последний раз, Порубив своею саблей смелой, Распластался сам на бурке белой Удалец Калманов Ацамаз.

307. ХУХА И НАРСАУ

Это дело — дело дней былых, Ой, да это дело, дело прошлого… Куртатинцы для коней своих Не найдут табунщика хорошего. Судят-рядят десять дней подряд На нихасе крытом в Даллагкау. Двое есть достойных, говорят, Цаликовы — Хуха и Нарсау. Храбры Цаликовы сыновья, Но припомнил кто-то осторожно: «Тагауровы они зятья. Наш табун доверить им не можно». Быстры ноги у обидных слов. И приходят жены, чуть не плача: «Вас, как тагауровых зятьев, Не хотят в табунщики назначить!» Говорит Хуха: «Честной народ, Сам себя в табунщики я жалую». День прошел, и вот Хуха пасет Куртатинцев табуны немалые. Ой, несметны эти табуны. Как лихим соседям не позариться?.. И к Хухе приходит брат жены — О делах и о здоровье справиться. Стал пытать жены лукавый брат, Посланный соседскими князьями, Мол, когда едят, когда здесь спят, Зорко ль смотришь ты за табунами? Но в ответ Хуха из темноты Свояку сказал такое слово: «День ли, ночь — я не дремлю, и ты Подобру иди, брат, поздорову». Вновь к Хухе, когда взошла звезда, Шлют соседи свояка-злодея. «Что, Хуха, не спишь ты никогда?» — Тот твердит, как бы Хуху жалея. Говорит лукавые слова, Песнь одну и ту же тянет снова — Мол, не стоит святостью родства Жертвовать из-за добра чужого. Гонит свояка табунщик прочь — Не люблю, мол, говорить напрасно я. Час я сплю, когда проходит ночь, В час, когда восходит солнце красное. Ночь прошла, рассветный час настал. Задремал Хуха в свой час положенный, А злодеи через перевал Тянутся тропою растревоженной. Ой, пастух на зорьке увидал, Как к коням злодеи подлетели, Ой, он на свирели заиграл, И достиг селенья звук свирели: «Куртатинцы, снятся ли вам сны, Может, сны вам очи ослепили? Ой, угнали ваши табуны, Вашего табунщика убили». Песня понеслась за перевал, Вдоль ущелья, ивняком повитого. Первым эту песню услыхал Цаликов Нарсау — брат убитого. Что вдали за облако летит, Расплываясь на четыре стороны? Почему в том облаке парит Птичья стая, кружат черны вороны? Над горой не облако кружит — Пар восходит от коня проворного, И летит земля из-под копыт, А не вороны кружатся черные. Недругов Нарсау победил, С их мечами сталь скрестил булатную, Многих тагаурцев он побил, Мстя им за потерю безвозвратную. Многие отбил он табуны, Убежать заставил рать лукавую. Ну, а брату братовой жены Голову отсек и руку правую.

308. ПЕСНЯ О ХАМИЦЕ ХАМИЦАЕВЕ

Умер, говорят, от прежних ран Или от иной какой-то хвори Старый Тасолтанов Тасолтан В Кабарде Большой, родне на горе. Было у алдара, говорят, Семь сынов и дочка Фатимат. Говорят, он, старый, на прощанье Сыновьям оставил завещанье. Говорят, сказал он: «Коль умру, Рода нашего не обесславьте И свою красавицу сестру Братскою заботой не оставьте!» Он сказал им: «Девушка — цветок. Без любви цветок цвести не станет. Если не сорвет садовник в срок, Пожелтеет лист, цветок увянет. Приглядите Фатимат в мужья Парня-удальца из самых лучших. Пусть сперва соседские князья Право сватать дочь мою получат. После пусть посватаются к ней Храбрые дигорские алдары. А потом средь вольных узденей Поищите — не найдется ль пары. Может, будет всех других милей Кто-нибудь сестрице вашей, гей!» Рвется к Тасолтановым в зятья Много всяких женихов богатых. К братьям все окрестные князья Посылают сыновей и сватов. От гостей чванливых шум стоит В доме Тасолтана, тихом прежде. А невеста запершись сидит, Не глядит на женихов заезжих. Весть про эти странные дела, Весть о том, как некая девица И глядеть на женихов боится, До дигорского дошла села, Там — до Хамицаева Хамица. И тогда на ум ему пришло Тоже взять и попытать удачи. И неспешно старое седло Кинул он на спину рыжей клячи. И поехал на свой риск и страх, И предстал пред окнами девицы В старых самодельных башмаках В шитых-перешитых ноговицах. На него алдары не глядят, Но Хамиц кнутом из бычьей кожи Щелкнул так, что даже Фатимат Мигом встала с шелкового ложа. И сказали братья женихам: «Фатимат тому лишь будет пара, Кто похитит и пригонит нам Сто коней ногайского алдара». Три прошло или четыре дня. Женихи исчезли вдруг нежданно, А Хамиц табун — сто три коня — Пригоняет к дому Тасолтана. Из окошка Фатимат глядит, Видит, на дворе туман клубится. Это не туман, а пар стоит Над добычей храброго Хамица. Роду Тасолтана, говорят, С бедняком случилось породниться. Отдали сестрицу Фатимат Братья Хамицаеву Хамицу. В доме было счастье, говорят. Муж любил жену, и жили в мире. Длилось их согласье, говорят, Года три, а может, и четыре. Молодым счастливо до конца Жить бы, да завистники не дали. Царгасати своего гонца К братьям Тасолтановым послали. И сказал гонец: «Случилось зло, С мужем Фатимат живет неладно. Пьет арак дигорское дзигло, Мучает жену и бьет нещадно». И тогда в Дигорию пошли Месть вершить разгневанные братья, И в глухих горах подстерегли И убили собственного зятя. И к сестре своей пошли потом В дальнее дигорское селенье, Чтоб вернуть сестру в отцовский дом, Чтоб ее избавить от мученья. Вот приходят братья, в дверь стучат И в кунацкую идут все вместе. Будто чует сердце Фатимат, Что пришли они с недоброй вестью. Братья видят на сестре атлас, Тонкий бархат, пояс золоченый, Что мужья спокон веков у нас Покупают лишь любимым женам. Плачут Тасолтановы сыны. Поняли они, что совершили. «Ты прости, сестра, что без вины Мужа твоего мы порешили. Ой, поверили мы на беду Слову Царгасатовых проклятых. Пусть оплакивают в их роду Сыновей и внуков неженатых. Пусть все женихи из рода их Женихами так и умирают, Пусть все их невесты до своих Свадеб никогда не доживают». Фатимат не слышит ничего — Что ей покаянья и проклятья! «Вы убили мужа моего Ни за что, мои родные братья. Не ждала от вас я, братья, зла, Я всегда вас слушала, любила». Фатимат с дубового стола Ножницы булатные взяла, Острием их грудь свою пронзила.

309. ПЕСНЯ О ЧЕРМЕНЕ

Будь удачливым, путник, в пути С этой песнею на устах, Пусть тебе будет легче идти С этой песнею на устах. Пусть на северном склоне бугра Дуб растет и ветви шумят. Ни гроза, ни сталь топора Пусть стволу его не грозят! Не рождается пусть на свет, Как Чермен, человек такой, Или пусть его с малых лет Бог от злобы хранит людской! Быть Чермену в светлом раю, А пока что в родном краю Богачи презирают его, Кавдасардом считают его. …Как-то с верной кремневкой в горах Пробродил Чермен допоздна, Воротился — а мать в слезах… «Что случилось опять, нана?» «Ой, Чермен, мой сын дорогой, Нету счастья для нас с тобой! Богачи тебя обошли — Дали худший клочок земли!» «Ой, не плачь, моя старая мать, Ни пред кем твой сын не робел, Завтра утром начну пахать, Самый лучший вспашу надел!» Рано утром, едва рассвело, Потянули соху быки, И Чермен, богачам назло, Лучший клин распахал у реки. Разозлились тогда князья, Всполошились все их друзья. Десять их побежало к реке, Тот с ружьем, тот с кинжалом в руке. Всех сильней Чермен и храбрей, Тяжела у него рука, И решили десять князей Обхитрить одного бедняка. Говорит один из князей: «Потрудись, Чермен, для людей. Видишь — дерево смотрит ввысь, На макушку его взберись, Погляди, не грозит ли беда, Земляков твоих целы ль стада?» Ничего Чермен не сказал, Был он молод и всех сильней, Вместе с поясом снял кинжал, Стал карабкаться меж ветвей. Богачи — бессердечный люд, Силы нет — обманом возьмут, От ствола они отошли, Стали целиться вверх с земли. Ты бессилен, Чермен, против зла. Грянул залп, ты упал со ствола. Сильный был ты, Чермен, и большой, Телом нарт, но дитя душой.

310. ПЕСНЯ ОБ ИЗГНАНИИ КНЯЗЕЙ-БАДЕЛЯТ

Что, баделята пришлые, ограбившие нас? Был страшен ваш приход сюда, но жалок ваш ухо… Напрасно вы, как вороны, слетались в Карагас, Напрасно совещались вы, как вам терзать Кавказ. Изгнали мы из наших гор весь ваш коварный род, Мы, черные дигорцы, трудящийся народ! Вожак их, старый Амурхан, им говорил тогда: «Ну, дети, мы в Дигорию гористую пришли, Дигорцев черных покорив, спасемся без труда. Мы, беки, власть должны хранить, разлад для нас — беда. Погибель наша прогремит по всем краям земли Позорною пословицей на долгие года! Оденет нам пословица ослиные шлеи И потником в колючках покроет навсегда!» И хором клялся баделят презренный, хитрый сброд: «Мы не позволим одевать ослиной шкурой нас! Мы сами обратим в ослов дигорцев черный род. Покорно будут нам они служить за годом год». Так баделята думали. Но зашумел Кавказ. По всем селениям народ поднялся на господ. Решили мы от баделят очистить Карагас, Мы, черные дигорцы, трудящийся народ. Да, баделята злобные, настала власть труда! Мы гнезда ваши хищные разбили и пожгли! И гибель ваша славится по всем краям земли Позорною пословицей на долгие года! Одела вам пословица ослиные шлеи И потником в колючках покрыла навсегда!

311. ПЕСНЯ О ПАСТУХЕ ЧЕРНОЙ ГОРЫ

Ой, пастух горы Черной На свирели играет. Песнь свою обращает К пастуху горы Белой: «Ой, спешат к тебе гости, Раздуваясь от злости. Ой, спешат к тебе гости, Скачут, кони дымятся, Богачи осетинские, Богачи кабардинские. Всех числом их двенадцать. Ой, торопятся гости За твоими костями, За твоими стадами. Береги свои кости, То убийцы — не гости». Ой, пастух горы Черной На свирели играет, Песнь свою обращает К пастуху горы Белой: «Гей, пастух горы Белой, Что скажу, то и делай! Ты пришельцам навстречу Выйди с ласковой речью. Ты не шли им проклятья, А скажи: „Мои братья“. За твоею отарой Валух тащится старый. Ты возьми и зарежь его. Их корми, сам не ешь его. Будет мясо им ядом, А конец будет адом!» Надуваясь от злости, Скачут черные гости. Их пастух горы Белой Ждет с улыбкой несмелой: «Ой, сумею ли, братья, Вас как должно принять я?» Ой, пастух горы Белой Занимается делом. Вот он валуха ловит, Суп гостям он готовит. Варит суп в казане Не на сильном огне. Ой, пастух горы Черной, Ой, пастух горы Белой На свирелях играют, Пот со щек утирая. Бродят, бродят отары, Бредят, бредят алдары, На траве умирая.

312. ПЕСНЯ О ТАЙМУРАЗЕ

Ой, дзицца, на краю селения Из ружья застрелил оленя я, Застрелил я оленя рогатого — Кабардинского князя проклятого. К нам князья кабардинские прибыли Дань взимать и считать свои прибыли. Закричала мне знать полупьяная: «Не уйдешь ты, дзигло поганое!» Я сказал им: «Князья благородные, Вы с дороги, поди, голодные. Заходите пока, пообедайте, Моего шашлыка отведайте!» Рассердились князья кабардинские: «Нам противны слова твои свинские. Всё здесь наше: бараны, быки твои, Шашлыки твои и кишки твои!» Я сказал им: «Князья благородные, Вы загнали нас в горы бесплодные, Но и здесь вы житья не даете нам, Не с добром, князья, вы идете к нам». Еще утром надел непробитую Я черкеску, матерью сшитую, И ружье свое взял кремневое, Ненадежное и не новое. И подумал я: «Ой, упрямая, Пожалела корову родня моя. Я бы продал ее не задешево — Взял ружье у купца хорошего. Не скотину родня пожалела бы, Сиротину меня пожалела бы. Всё равно ведь придется забить ее, На поминках моих сварить ее». Так подумал я и прицелился, Быть в живых уже не надеялся, Но в то утро ружье кремневое Било, старое, словно новое. Вдоль Кобани, где волны белые, Горько ехать князьям-грабителям, Едут, плачут они, несмелые, Над убитым своим предводителем.

313. ПЕСНЯ ПРО МИСИРБИ КАРАДЗАУТИ

Что за чудо: погожим днем В Алагирском ущелье — гром. Гром грохочет, не унимается. Ой, в ущелье гремит не гром — Мисирби за чужим добром К Алагирским горам пробирается. Белый весь с головы до ног, Иногда Илиа-пророк В небесах грозой разражается. Но сейчас гремит не гроза, А хромой Кубадти Бекмирза Грозной удалью похваляется. Вместо сердца с камнем в груди Мисирби летит впереди. На грабеж спешит, ухмыляется. Всадник, скачущий впереди, Ты не радуйся, погоди, Не случилось бы после каяться. Всадник, скачущий впереди, За чужое добро плати. Ты трофея не взял богатого, Получил ты, чего не ждал — Пулю в голову, в грудь кинжал Бедняка Кудзага Зембатова.

314. ПЕСНЯ О ЦАРАЕ ДАБАЛАЕВЕ

Ой, в Дигории с былых веков Кубатиевы, до денег жадные, За луга Хареса с бедняков Собирали подати изрядные. И на этот раз князья опять Налетели на Харес как вороны, Чтобы из баранов лучших взять, Взять быков, что лучше всех откормлены. Гей, Царай об этом услыхал. Он, бедняк из рода Дабалаева, Черный свой оттачивал кинжал, Отточил почти что добела его. «Что ж сидите, парни наших гор, Что молчите, удальцы окрестные? Чем сидеть, всю жизнь терпеть позор, Лучше умереть за дело честное». Гей, Царай настиг князей в лесу И кинжалом острым, шашкой смелою Кубатиева Хаджи-Муссу Изрубил, как тыкву недозрелую. Гей, Цараю говорят друзья: «Лучше в землю убежать неблизкую. Злобны Кубатиевы князья, Здесь тебя найдут, повсюду рыская». По Дигории назад идут В край родной бесславные воители. На руках Хаджи-Муссу несут — Своего былого предводителя. А Царай кричит им из-за скал: «Ой, князья, охотники хорошие, Бог вам дичь немалую послал, Только обошлась она не дешево. Пусть дорога будет вам легка. Ну, а если вновь сюда придете вы, С божьей помощью наверняка Дичь еще крупнее унесете вы». И ответ Цараю был таков: «Никогда, ой, человек отчаянный, Ворон не ловил перепелов, А на этот раз поймал нечаянно». Как бы ни было, но с этих пор Не совались к горцам их хозяева, И благословляли люди гор Славного Царая Дабалаева.