Песня для тумана
Шрифт:
И Сату действительно поняла. Осознание пришло ярко, как вспышка молнии: нойды путешествуют по мирам, в Верхний или в Нижний, где можно испросить совета у предка, это уж у кого предки какие. Туда ушёл Олли, там гордо несёт золотые рога Мяндаш. И людям-оленям не страшны ни бури, ни чужеземные воины, ни внутренние распри: всегда есть у кого защиты спросить, от кого ждать помощи.
Ульв показал ей Свартальфахейм, в котором родился, но она знала, что прожил Волк там недолго. А Льесальфахейм, откуда происходит заносчивый Альвгейр, так и остался недоступной мечтой, погребённой за колдовской
Худенький нескладный подросток с нездоровым цветом лица сидел на правом, обрывистом берегу реки и лениво наигрывал на тростниковой дудочке. Прямые чёрные волосы юноши были собраны в хвост на затылке, на лбу же перехвачены ремешком, как обычно делают кузнецы Свартальфахейма. Этот-то ремешок и сорвал юный светлый ши, чьи золотистые кудри свободными кольцами опадали на плечи.
— Обручи носят только девчонки! У нас так не принято.
Музыкант отбросил дудочку и вскочил, встав в угрожающую позу. Нескладность его при этом волшебным образом улетучилась, острые локти и колени двигались плавно, ярко-зелёные глаза злобно сверкнули из-под упавшей на них длинной чёлки.
— Не прикасайся ко мне, ублюдок, — презрительно выплюнул черноволосый парень, который хоть и выглядел младше, был примерно ровесником золотоволосого, невольно вздрогнувшего при последнем слове.
— Я Альвгейр эйп Аквиль! — гордо вздёрнул подбородок обитатель Льесальфахейма. — А ты… ты грязный цверг! Землеройка!
— Я-то цверг, — высокомерно подтвердил низкорослый, — и в хрустальном гробу видал ваш Льесальфахейм с его идиотскими правилами и сотнями королей и королев, роящимися, как мухи над дерьмом. В Мидгарде куда веселей.
— Так проваливай в свой Мидгард, тебе там самое место, — выкрикнул Альвгейр, и юный цверг безошибочно уловил фальшивую нотку в его тираде. А потому оскалился, как маленький волчонок, и вкрадчиво повторил слова отца, которым сам не верил ни на грош:
— Я бы с радостью, да матушке родных проведать захотелось. А они, вот незадача, живут именно здесь.
Альвгейр скривился.
— Лепреконы! Как их только здесь терпят, жалких пьяниц!
Лицо юного цверга отчётливо позеленело.
— Твой папаша тоже явно не воды хлебнул, когда на смертную бабу польстился. Я даже не представляю, сколько для такого вылакать надо было!
— Ах, ты! — ши-полукровка стремительным движением заехал насмешнику по высокой скуле. От неожиданности цверг покачнулся и упал, но тут же вскочил, сжимая в руке камень. Черты его слегка вытянутого лица ещё больше заострились, угрожающе заблестели слишком длинные для человека, да и для ши, белоснежные зубы.
— Альв-гейр, — раздельно, нарочно растягивая слоги, произнёс цверг. — Копьё альва. Интересно, какое копьё имела в виду твоя мать, когда давала тебе такое имя? — ухмылка черноволосого была явно глумливой, что только добавляло двусмысленности словам. — То есть, каждый раз, как тебя называют по имени, имеют в виду это самое… твоего отца?
За всю свою жизнь Альвгейр
Цверг запустил в противника камнем. Ши легко увернулся. Казалось, что увернулся. Но камень, вместо того, чтобы лететь, как это обычно делают камни, неожиданно повернул и ударил юношу в грудь. Альвгейр резко выдохнул, но тут же выровнялся, с ненавистью поглядел на цверга и снова вскинул руки.
Подземные ручьи гейзерами взорвали землю. Река бесновалась. Одна долгая секунда, и кусок берега, на котором стоял Ульв, рухнул в воду. Альвгейр был уверен, что цверг камнем пойдёт ко дну, но тот судорожно бился и, кажется, поднимал наверх это самое дно, поэтому водный ши продолжал нагнетать вокруг него собственную стихию, немного просчитался, и вода закрутилась вокруг Ульва исполинской воронкой. Откашлявшись, тот жадно глотнул воздуха и пропел, притопывая ногой:
На подмостки выхожу, Вниз от страха не гляжу, Вам легко смотреть из зала, Как на сцене я дрожу. Ручка ходит не туда, Ножка ходит не туда…Альвгейр почувствовал, что собственное тело ему больше не принадлежит. Руки и ноги дёргались, выкидывая коленца какого-то безумного танца, то и дело ударяя несчастного лбом в дерево или затылком о скальный выступ. Все попытки сопротивления бессильно тонули в накатывающих волнах дикого, звериного страха.
А Ульв почувствовал, как кто-то вывернул ему ухо.
— Сколько раз повторять тебе, паршивец, — прошипел Брокк, — чтоб ты не смел…
Бледный, как мел, Мер эйп Аквиль быстро перебирал пальцами, успокаивая реку, ручьи, разгоняя тучи.
Ульв смотрел на Брокка исподлобья, молчал и избавлять Альвгейра от издевательств явно не собирался. По счастью, помимо рассерженных отцов, тут присутствовал и седобородый старец в просторных одеждах друида. Он достал из потайных складок маленькую дорожную арфу и взял несколько небрежных нот. Альвгейр обессиленно опустился на песок. Увидев отца, попытался слабо улыбнуться, но, перехватив взгляд сапфирово-синих глаз, понял, что буря, вызванная молодым эйп Аквилем, ничто по сравнению с головомойкой, которую устроит ему Мер.
— У вашего мальчика действительно недюжинный талант, — обратился друид к коренастому цвергу, всё ещё державшему сына за вывернутое ухо, которое уже покраснело и разболелось. — По нему школа бардов плачет.
— Ремень по нему плачет, — процедил Брокк. — С пряжкой из сырого железа. Весь Свартальфахейм извёл. Да и в Мидгарде… что ни год — переезжать приходится.
— Думается мне, — довольно погладил бороду друид, — перед нами будущий филид. А то, кто знает, может, и…
Оба цверга одинаково поморщились, так что, наконец, стали похожи на отца и сына.