Песня для зебры
Шрифт:
ФИЛИП: Объединение горнодобывающих компаний Великих озер — мультинациональная корпорация, на сто процентов принадлежащая некому голландскому консорциуму, зарегистрированному на Антильских островах? Хорошо. А консорциум этот называется… как?
ХАДЖ (невнятное ворчание): “Хоген” [?]
ФИЛИП: И какой же политики они придерживаются?
ХАДЖ: Не воевать, а торговать.
ФИЛИП: Да, но кто владельцы “Хогена”? Ты ведь не докапывался. А он принадлежит одному фонду из Лихтенштейна, и по идее на этом след должен обрываться. Однако благодаря удачному стечению обстоятельств мы можем предоставить тебе полный список действующих лиц.
Имена, которые он перечисляет, мне ничего не говорят, как, подозреваю, и Хаджу.
ФИЛИП: Брокер с Уолл-стрит и бывший помощник президента… Глава нефтяной компании “Пан-Атлантик Ойл” из Денвера, штат Колорадо… Бывший член Совета национальной безопасности США, он же вице-президент золотодобывающей корпорации “Амер-майн” из Далласа, штат Техас… Старший советник Пентагона по вопросам закупок и накопления запасов стратегического минерального сырья… Вице-президент компании “Грейсон-Хэллибёртон Комьюникейшнс”…
Когда Филип добирается до конца списка, у меня в блокноте девять имен. Если он не врет, то, вместе взятые, эти люди представляют собой сливки политической и корпоративной власти в Америке, тесно связанные с правительством, — последнее он подчеркивает с особым удовольствием.
ФИЛИП: Все до единого — смелые, решительные люди, мыслящие прогрессивно. Элита неоконсерваторов, геополитики крупнейшего масштаба. Из тех, кто, встречаясь на горнолыжных курортах, вершит судьбы мира. Их помыслы не в первый раз обращаются к Восточному Конго — и что они там обнаруживают? Приближаются выборы, предвещающие в результате полную анархию. Китайские охотники за ресурсами уже топчутся на пороге. Что же предпринять? В Конго американцев не любят, и это взаимно. Руандийцы презирают конголезцев, и у них железная дисциплина. А главное — они работают эффективно. Поэтому американцы решают так построить игру: поддерживать политическое и экономическое влияние Руанды в Восточном Конго до тех пор, пока оно основательно не пустит корни. Фактически они нацелились на бескровную аннексию, ну и ЦРУ, если что, пособит по-товарищески. На сцену выходит твой дружок Мариус.
Если уж у меня голова идет кругом, то у Хаджа, наверное, и вовсе вот-вот взорвется.
ФИЛИП: Ладно, допустим, Мвангаза заключил грязную сделку с Киншасой. Но разве он первый из политиков в Конго, кто прикрывает свою задницу? (Хихикает.) И все же он, бесспорно, более приемлемый вариант, нежели руандийское господство. (Пауза. Боюсь, для того, чтобы Хадж успел кивнуть в знак согласия.) Хотя бы потому, что он стремится создать независимое Киву, а не американскую колонию. Если Киншаса получит обещанную мзду, то и вмешиваться не станет. Киву же останется в рамках федерации, где ему и место. (Журчание, позвякивание льда — похоже, доливает Хаджу виски.) Если разобраться, дедуля недурно стартует. По-моему, ты чересчур к нему придираешься, Хадж, честное слово. Он человек наивный, но для идеалиста это нормально. И он ведь искренне желает творить добро, пусть у него и не очень получается. (Резкая перемена тона.) Что ты хочешь сказать? Что тебе надо? Твой пиджак. Вот он. Тебе холодно. Не можешь говорить. У тебя есть ручка. Что еще дать? Бумагу. Вот тебе бумага. (Вырывает откуда-то листок.)
Господи, что же такое случилось с неуемным языком Хаджа? Может, виски в голову ударил? Или электропогонялка? Скрип, царапанье — Хадж яростно строчит что-то на бумаге одним из своих “паркеров”. Кому он составляет послание? О чем? Еще один поединок. Мы снова в апартаментах для гостей, когда Хадж предостерегающе прижимает палец к губам. Мы на каменной лестнице, где Хадж пытается перехитрить микрофоны — и меня. Только сейчас он швыряет Филипу записку.
ФИЛИП: Это что, глупая шутка?!
ХАДЖ (очень тихо, почти неслышно): Умная.
ФИЛИП: Мне не смешно.
ХАДЖ (также
ФИЛИП: Ты с ума сошел!
ХАДЖ: Ты, мать твою, молчи и делай! Вопрос не обсуждается.
Не обсуждается при мне? Он не желает ничего произносить вслух, потому что я все слышу? Это он хочет сказать Филипу? Шуршание бумаги, которую передают из рук в руки. В голосе Филипа звенит металл.
ФИЛИП: Прекрасно понимаю, почему ты играешь в молчанку. Ты что, всерьез рассчитываешь выудить у нас еще три миллиона, просто выписав счет?
ХАДЖ (неожиданно орет): Это — наша цена, сволочь! Наличными, понял?
ФИЛИП: В день, когда Киншаса назначит Мвангазу губернатором Южного Киву, само собой.
ХАДЖ: Нет! Сейчас, твою мать! Сегодня!
ФИЛИП: В субботу?
ХАДЖ: К вечеру понедельника. Или в задницу уговор! На папин банковский счет в Болгарии или где он там хранит свои бабки. Понял?
Он снова понижает голос. Разъяренный конголезец уступает место желчному выпускнику Сорбонны.
ХАДЖ: Папа продешевил. Недооценил свое влияние, и я предлагаю исправить эту ошибку. Цена после перерасчета — три миллиона долларов США сверху, или мы расходимся. Один миллион для Букаву, один для Гомы и один — за то, что подвесили меня как обезьяну и пытали до потери пульса. Так что звони давай своему бесхвостому Синдикату и проси к телефону того, кто скажет “да”.
Филип пытается поторговаться, чтобы сохранить лицо: мол, на тот маловероятный случай, если Синдикат рассмотрит предложение Хаджа, как насчет двух с половиной и не сейчас, а по завершении операции? Хадж второй раз посылает Филипа в жопу и заодно к такой-то матери, если она у него вообще была.
Извини, Брайан, дорогой, я тебя совсем забросила. Как дела?
Голос Сэм доносится из другого мира, но я реагирую спокойно.
В общем, ничего нового, Сэм. Когда я ем, я глух и нем. Наверх-то еще не пора?
Вот-вот начнут, дорогой. Филип вынужден отлучиться, куда и король пешком…
Дверь закрывается, оставляя Хаджа в одиночестве бродить по комнате. Что он сейчас делает? Смотрится в зеркало, пытаясь разглядеть, изменилось ли в нем что-нибудь после того, как он продался за три миллиона долларов к вечеру понедельника — если, конечно, покупатели согласны? Тут он начинает напевать себе под нос. Я этого никогда не делаю. У меня нет слуха. Мне даже в полном одиночестве петь стыдно. Но у Хаджа хороший слух, и он напевает, чтобы приободрить себя. А может, и меня заодно. Песней он гонит прочь свой позор — и мой. Он тяжело топает по комнате в ритм мелодии: шлеп-шлеп-шлеп. А выбрал он нечто совершенно противоположное сложившемуся у меня представлению о его музыкальных вкусах — старую религиозную детскую песенку, живо напоминающую мне о занудных уроках в воскресной школе. Вот мы стоим по линеечке в голубых формах, хлопаем в ладоши и притоптываем — топ-топ, — горланя очередную нравоучительную историю. Песенка Хаджа — про маленькую девочку, которая обещала Господу сохранить свою добродетель, кто бы на нее ни покушался — топ! И за это Господь всегда помогал ей. Каждый раз, когда девочка подвергалась соблазну, Он протягивал десницу свою и возвращал ее на путь истинный — топ! А когда она предпочла умереть, лишь бы избежать домогательств порочного дядюшки, Господь послал сонмы ангелов приветствовать ее у Врат Небесных. Топ-топ!
Колокольчик Филипа звонит, объявляя следующее заседание. Хадж слышит. Я тоже смутно слышу его через микрофон, но перед Пауком не подаю виду. Так и сижу в наушниках, с невинным видом делая пометки в блокноте. Хадж, протопав к двери из номера, распахивает ее и с мелодией на устах направляется к свету. И все время, пока он идет к апартаментам для гостей, расставленные по галерее микрофоны ловят приторную заунывную песенку о торжестве добродетели.
Глава 13