Песня для зебры
Шрифт:
— Он женат, дорогой, — с готовностью вставила свое слово леди Китти.
— Жене что-нибудь рассказывали?
Кажется, я ответил “нет”.
— А ты спроси его, зачем он принес с собой магнитофон.
— Да, в самом деле…
— У меня он всегда при себе. Некоторые носят с собой компьютеры. А я — переводчик-синхронист, поэтому у меня магнитофон.
— Притом без пленки, — опять встряла леди Китти.
— Я их вместе не держу, — парировал я.
В какой-то момент мне почудилось, что лорд Бринкли сейчас велит мне вывернуть карманы, и в этом случае я бы уже не отвечал за свои поступки, но, по-видимому, у него все же не хватило духу. Проходя под видеокамерами наружного наблюдения, я испытывал желание повернуть направо, а
В первом попавшемся супермаркете мы купили лазанью и рыбный пирог, салат, фрукты, хлеб, сыр, молоко, шесть банок сардин, пачку чая и две бутылки риохи. В такси я не только сумел вспомнить адрес мистера Хакима, но и сообразил назвать водителю номер дома за пару кварталов до нашего. Беспокоился я не столько о себе, сколько о Ханне. В приступе чрезмерной заботливости я даже предложил ей снова ночевать в общежитии.
— Хорошая мысль, Сальво. Найду себе молоденького красавчика-врача, а тебя оставлю спасать Киву в одиночку.
Правда, когда мы уселись за первую в нашей жизни совместно приготовленную трапезу, настроение у нее заметно улучшилось.
— Знаешь что, Сальво?
— Сомневаюсь…
— Этот твой лорд Бринкли, он, по-моему, из какого-то очень плохого племени, — заявила Ханна, качая головой и смеясь до того заразительно, что в конце концов расхохотался и я.
Часы тетушки Имельды показывали четыре пятнадцать утра, когда Ханна разбудила меня: на стеклянной поверхности стола, стоявшего в эркере, вибрировал мой мобильник. Я включил его перед встречей с лордом Бринкли, а вернувшись домой, забыл выключить. В общем, когда я добрался до телефона, звонивший уже оставил сообщение.
ПЕНЕЛОПА: Твою мать, Сальво! Моя квартира! Это ты из нее свалил, не я. И ты еще имел наглость, бесстыжая твоя душонка… Да знаешь, что я с тобой за это сделаю? Заявление подам, чтобы к тебе применили санкции за антиобщественное поведение! [49] Все мои шкафы… И папин письменный стол… твой, черт тебя дери, стол, который он тебе подарил… все замки поломаны… все твои бумаги по квартире разбросаны… (Судорожный вздох.) А моя одежда, извращенец сраный, на полу по всей спальне… (Еще один судорожный вздох.) Так. Фергюс сюда уже едет. Берегись. Хоть он и не слесарь, но сделает все, что нужно, чтоб ты больше никогда — никогда, понял?! — не открыл эту дверь моим ключом! А потом он из-под земли тебя достанет. И я бы на твоем месте, Сальво, рвала когти хоть на край света. Потому что у Фергюса много знакомых, и не все они душки. И если ты задумаешь хоть на минуту…
49
Эта мера борьбы с асоциальным поведением была введена в Великобритании с 1998 года. Если человек, однажды получивший предупреждение, нарушит приемлемые правила поведения в обществе, ему автоматически присуждают пять лет тюремного заключения.
Мы с Ханной лежали на кровати, восстанавливая цепочку событий от конца к началу. Итак, я выбежал из дома Бринкли в семь двадцать. Секунд через тридцать он уже звонил Филипу или кому-то еще в том же духе. К половине восьмого либо Филип, либо этот кто-то уже установили, что Пенелопа отправилась в вечерний загул по коктейль-барам. Тогда же они разобрались — если не знали раньше, —
— Сальво?
Вот уже час мы молча лежим в полудреме.
— Сальво, почему человек, которого только что пытали, поет детскую песенку? Мои пациенты не поют при болях.
— Может, он был рад покаяться и снять грех с души? — предполагает Сальво, набожный католик.
Не в состоянии заснуть, я на цыпочках прокрадываюсь в ванную с транзисторным радиоприемником, чтобы послушать в наушниках новости Би-би-си. В Ираке взорвался автомобиль, начиненный взрывчаткой. Где-то мятежники убили десятки мирных жителей. Но пока что ни слова о подавшемся в бега переводчике экстра-класса, внештатном агенте британских секретных служб.
Глава 16
— Значит, уйдешь на всю вторую половину дня, чтобы с кем-то там встретиться?! — протестую я, разыгрывая из себя ревнивца, а на самом деле желая лишь отдалить момент ухода Ханны. — Чем же ты будешь с ним заниматься, когда найдешь?
— Сальво, ну что за глупости ты опять несешь! Батист не из тех, кому можно просто позвонить и договориться о встрече. Руандийцы невероятно хитры. Ему приходится без конца заметать следы, даже от друзей скрываться. А теперь отпусти меня, пожалуйста. Мне через сорок минут нужно быть в церкви.
Церковь — пятидесятническая, Вифанийской миссии, где-то у черта на куличках в Северном Лондоне.
— А там ты с кем встречаешься?
— Ты же сам прекрасно знаешь… С моей подругой Грейс и с дамами из благотворительного общества, которые оплачивают поездку и организуют проживание детей из воскресной школы. Ну пусти же, мне пора.
На ней хорошенькая шляпка-“таблетка” и длинное синее платье с шелковым болеро. Мне не нужно ничего объяснять, все и так понятно: в какой-то особый день, может быть, на Рождество или в свой день рождения, оплатив квартиру и отправив тетке ежемесячную сумму на содержание сына, Ханна купила себе в подарок новый наряд. С тех пор она его сто раз стирала и гладила, и дни его сочтены.
— У вас там, видно, молодой красавец-пастор? — сурово допытываюсь я.
— Пятьдесят пять лет, женат на цербере.
Я урываю последний поцелуй, молю о прощении и получаю в награду еще один. Несколько секунд — и она спешит прочь от дома, метя подолом тротуар, а я гляжу ей вслед из окна. Всю ночь мы держали военнолюбовный совет. Иные пары, пожалуй, за целую жизнь не проходят таких испытаний, каким подверглись наши с Ханной отношения всего за четыре дня. Она не поддавалась ни на какие мои увещевания, даже слышать не хотела о том, чтобы покинуть меня, бежать куда глаза глядят, пока еще не поздно, избавиться от обузы в моем лице ради собственного будущего, ради сына, карьеры и так далее. Ее судьба — быть рядом со мной. Все предопределено Богом, гадалкой из Энтеббе и ее сыном Ноа.
— Как это — Ноа? — расхохотался я.
— Я сказала, что нашла ему нового папу, и он ужасно обрадовался.
Иногда я, на ее вкус, слишком сдержан и уклончив, слишком привержен английским традициям. Но порой и она становится недосягаемой, африканка на чужбине, погруженная в собственные воспоминания. После обыска в “Норфолк Мэншнс” я предложил немедленно съехать отсюда, переселиться в другой район. Но Ханна была против, здраво рассудив, что если меня уже объявили в розыск, лишняя суета только привлечет к нам внимание. Лучше остаться на месте и вести себя естественно, сказала она. Я согласился с ее доводами, и мы неспешно и с удовольствием позавтракали в обществе постояльцев мистера Хакима, вместо того чтобы прятаться в комнате. После завтрака Ханна отправила меня наверх, заявив, что ей нужно с глазу на глаз переговорить с хозяином пансиона — этот лоснящийся самовлюбленный колобок был неравнодушен к женским чарам.