Песня кукушки
Шрифт:
— Что?
Пен нахмурилась, явно готовясь к стычке.
— Теперь ты будешь Триста, — заявила она. — Я это решила, пока ты спала. Я спасла твою жизнь, поэтому мне решать, как называть тебя. Ты — Триста.
Вряд ли стоило напоминать, что жизнь, спасенная Пен, не продлится и недели. Вместо этого Не-Трисс молча сидела, обхватив руками колени. Триста.
Она не была уверена, как относится к имени, которое по-французски означает «печальная», но это имя, ее собственное имя. Оно лишено шлейфа вины и боли, которые она ощущала каждый раз, когда Пен обращалась к ней «Трисс». И это намного лучше, чем «фальшивая Трисс».
— Ладно, —
— Что ж… хорошо. — Пен выглядела чрезвычайно удовлетворенной. — Если… если ты будешь хорошо себя вести, я позволю тебе оставить это имя.
— Что ты делаешь? — спросила свеженазванная Триста, всматриваясь в тетрадь.
— Я делаю для нас доказательства. — Пен показала ей обложку. На ней было написано «Руби Уайлз», а ниже — «Школа для девочек Сейнт-Рейнбоу». — Человек, который хотел тебя сжечь, попытается снова нас поймать. Но он не отец, поэтому должен доказать, что мы — это мы, а нам надо доказать, что мы — другие. Нам нужны вещи, на которых есть наши имена, чтобы подтвердить, что на самом деле нас зовут иначе. Теперь я Руби. И посмотри сюда! — Она открыла тетрадку, гордо показывая задачки, перечеркнутые исправлениями. — Я даже вписала сюда несколько упражнений с красными пометками учительницы. Теперь, если я скажу, что я Руби, и покажу это людям, они мне поверят. Тебе тоже надо сделать что-то такое.
Она поколебалась, потом подняла с колен хрупкого вида ожерелье из деревянных бусин, нанизанных на хлопчатобумажный шнурок. Какое-то время возилась с ручкой, делая надписи на дереве.
— Вот! Надевай! — Ожерелье легло в руку Тристы. На шести центральных бусинах старательно было написано корявыми буквами имя Т-Р-И-С-Т-А — по одной букве на бусину.
— Спасибо, — сказала Триста и почувствовала, что потихоньку начинает принимать свое печальное, неуклюжее, придуманное имя.
К огромному облегчению Тристы, Вайолет вернулась в тот момент, когда за холмами по ту сторону реки Эл начало заходить солнце. Едва войдя, она узнала о новом имени Тристы и сразу же бросилась рассказывать.
— Плохая новость заключается в том, что никто, с кем я разговаривала, не знает Архитектора или человека, подходящего под это описание. Кинотеатр, где Пен едва не осталась навеки, закрыт — заколочен досками, так что это, похоже, остывший след. Кое-какие мои друзья разыскивают его «даймлер», но это долгая история. Однако есть и хорошая новость. Я просмотрела все вечерние газеты — «Скандалист», «Эл», «Хранитель», даже «Уэзерхилдский глашатай», — и там нет ни слова о вас. Заскочила в библиотеку полистать утренние выпуски — ничего. Не знаю, пошел ли ваш отец в полицию, но он точно не обращался в прессу. По крайней мере, за вами не будет охотиться полгорода. Если мы будем осторожны, я могу рискнуть отвезти вас куда-нибудь. И еще более хорошая новость: я встретила друга, который в долгу передо мной. Сегодня мы сможем переночевать у него. Собирайтесь, едем.
Вайолет взглянула на Тристу, потом еще раз, повнимательнее.
— Триста, что случилось с твоими носками и ногами?
Триста остро ощущала дыры и отсутствующие пуговицы на своем платье и свежие царапины на коже. Она опустила глаза и обвила себя руками, храня виноватое молчание.
— Ох! — В одном этом коротком слове был целый мир понимания.
— Извините, — прошептала Триста.
— Нет, — спокойно возразила Вайолет, — это… это не твоя вина. Мне следовало бы… ладно.
Триста осмелилась поднять глаза и увидела, что Вайолет смотрит на нее с легкой утомленной улыбкой.
— Я предполагаю, это будет повторяться снова и снова?
С несчастным видом Триста кивнула.
— У меня больше ничего не осталось из вещей настоящей Трисс, кроме этого платья. Белье слишком новое…
— Ты же не будешь есть белье! — в ужасе воскликнула Пен.
— После того как платье закончится, — тихо договорила Триста, — не знаю, что мне делать.
Вайолет пожевала губу и нахмурилась.
— Мы что-нибудь придумаем, — наконец сказала она. — Но когда ты в следующий раз проголодаешься, скажи мне.
Друг Вайолет ждал их на углу Дрессмейкер-лейн — грязной магистрали недалеко от реки. Судя по осанке и вялой походке, он казался человеком средних лет. Но когда они подошли поближе, Триста поняла, что он ненамного старше Вайолет. На нем была темно-коричневая кепка, серо-коричневый пиджак поверх рубашки и серый шерстяной жилет. Недавно его плохо подстригли. Взглянув на него, Триста заметила, что с ним что-то не так, хотя не могла понять, что именно. У него было приятное лицо с сильной челюстью и широко поставленными глазами, но что-то было не в порядке. Блуждающий взгляд. Напряженный приоткрытый рот, словно он ждет подходящего момента, чтобы сказать что-то важное.
Он приветливо улыбнулся Вайолет. Эта улыбка промелькнула и угасла, словно луч солнца зимой. Секундой спустя его лицо снова выглядело потерянным.
— Эльская красавица, — произнес он. Интонации были странные. В них не слышались нотки флирта или галантности. Он говорил так, будто представлял ее кому-то.
— Джек, — произнесла она, — еле тебя нашла. Новый уголок?
— Да. — Вспышка улыбки. — Привычная игра. Все твердят полиции, что они должны покончить с азартными играми, так что им приходится «находить» старый угол. Теперь пару недель они будут притворяться, что не знают о новом. Но ты же не ищешь сенсацию?
— Это не моя игра. — Вайолет не улыбнулась Джеку, Триста это заметила. Но она говорила тише обычного. Прислушиваясь, Триста испытала странное чувство, будто эти двое людей не глядя перемещаются по комнате, полной хрупких вещей. — Послушай, Джек. Твой угол может обойтись без тебя полчаса. Пойдем прогуляемся вдоль реки.
Джек бросил взгляд на Пен и Тристу, потом снова взглянул на Вайолет.
— Сестры Себастиана, — ответила она на его немой вопрос.
Он опустил взгляд и медленно кивнул. Вчетвером они шли вдоль реки по бетонному променаду, наблюдая, как закатные лучи окрашивают Эл в медный цвет. Этим поздним вечером здесь дышали воздухом и другие семьи: матери толкали коляски, гувернантки выгуливали выводок детей. Джек ничего не говорил. Он ждал. Триста начала думать, что он все время ждет, словно каменистый пляж, смирившийся с тем, что на него вот-вот нахлынет прилив.
Когда Вайолет снова заговорила, ее голос был на удивление неуверенным:
— Письма, Джек. Письма, написанные его почерком. Они давно уже приходят, и на них всегда стоит свежая дата.
— Письма к тебе? — Джек бросил взгляд на нее.
— Нет, — ответила Вайолет. — К его семье.
— Скажи им позвонить в полицию, — быстро произнес Джек. — Это ловушка. Наверняка в письмах идет речь о деньгах?
Вайолет втянула щеки, потом словно бросилась в омут головой:
— Я полагаю, нет шансов, что…