Песня моей души
Шрифт:
Как-то я загрустил. Уже давно стемнело, край поляны освещал магический огонь. Мы как раз наломали свежих веток молодых сосен, на новую порцию лекарств, улучшенного рецепта, согласно обобщённым исследованиям последних дней – Клён и Стёпка расстарались.
Я отошёл как бы по делу, пока ещё наш отряд примеривался к молодым деревцам. Сел, чтоб меня не видно было, землю погладил, да долго извинялся перед здешним Лесом, что мы пришли его деревьям ветки ломать. И, на случай, если кто-то из людей совсем кого-то сломает, вместе с ветками, тоже извинился. Лес молчал, притихший.
Потом мы заготовляли ветки с сочной молодой хвоёю: наши вычислили, что молодая лучше. Хотя и не сильно излечение ускоряет. Но чем лучше лекарство, тем приятнее нашим душам. Всё-таки, все мы уже этим делом горели. И все хотели с «Проклятьем алхимиков» справиться. Жалко было людей, своих и врагов.
А потом костёр я развёл, магический, большой. Землю не обжигающий, длинный. Мы сидели вокруг, грелись – вечера уже были холодные. Жевали пироги, что Алина и невеста Белотура наготовили нам с собой. Вот, кто-то додумался пироги греть на моём огне. И радостно всем докладывал, что они греются, но вообще не сгорают.
– Даже не пригорают! Ай, чудно!
Все поблагодарили меня, а потом руки с пирогами в костёр потянули.
У меня аппетита не было. Я у Белотура край отщипнул – с его согласия – капустного, но больше не стал.
– Алина же старалась! – строго сказал мужчина.
– И с каким пор так дорожишь бабьим мнением? – хмыкнул кто-то из новодальцев.
Но теперь Белотур за оружие хвататься не стал, только отмахнулся, как от комара надоедливого. Да насмешника ужин больше всего занимал, лень ему было дальше ссориться.
А мне было грустно. Вот ведь, пытался вчера с Мстиславом заговорит о пользе мира, так тот меч выхватил, ткнул концом мне в грудь, но рукою твёрдою, даже рубашки не проткнул. И потребовал, чтобы я «к нему с этой дурью не лез!». Мол, так-то он меня «уважает», но «этого гадства не потерпит».
Рядом со мною подсел Станислав – он иногда с нами ходил на исследования и сбор материалов для лекарства. Он, увы, как-то не спешил поправляться. Вообще. То есть, бывали дни улучшения, а потом всё сначала, будто лекарством и не поили. Ведь мы видели, как он его принимал! И Цветана по моей просьбе за ним следила. Но будто сжирало новодальца что-то изнутри, лишало сил. Но он как будто и не расстраивался.
– Что ты тут с такою мордою сидишь, остроухий? – спросил он, то ли ворча, то ли сочувственно.
– Да грустно мне. Доколе люди будут воевать?..
– Да покуда не передохнут, - он ухмыльнулся.
Впрочем, в лицо моё вглядевшись, посерьёзнел:
– Да ладно тебе! Я понимаю. Хочется хороших результатов. А что сделано кажется малым. Хотя зря ты. Ведь ещё в том году считали, что «Проклятье алхимиков» – это приговор.
– Но всё же… - вздохнул, - Вот мы вместе трудились – и больше проку. Но я боюсь, что ваш вклад люди вскоре забудут.
– Зато мы тебя и Алину не забудем! – он меня похлопал по плечу.
С другого краю костра кто-то, клевавший носом, в обнимку с пирогом, таки упал – соседи из другой страны только отодвинулись. А он как назло приземлился виском о камень. Взвыл от боли. Пирогом подавился ещё.
К нему кинулись Белотур и Станислав.
– Держи его! – скомандовал лекарь, - А я крошки вытрясать буду.
Поначалу несчастный, который и без того был побитый, да ещё и задыхался, выл от боли и вырывался, кровь из носа разбрызгивая. Но вдруг затих. Уже все вскочили, и к нам бросились, взволновавшись, что тот «совсем окочурился». Но нет… тот прокашлялся. И будто уснул. Или сознание потерял.
– Сейчас! – выпустил его лекарь, - Сейчас я отвар принесу…
Но тот спал. Мы даже боялись его трогать, чтобы не навредить ему больше. Да и Станислав сказал, что боится его отпускать. И что мы шумели вокруг, несчастный вообще не слышал. Будто нас не было. Или совсем оглох.
– Слышь, - возмутился уже через час или полтора Станислав, не выдержав паники вокруг и поспешного обсуждения случаев, чем-то напоминающих этот, - Ты не дохни, а? Ладно бы воин на мне подох, на поле брани! Так ведь какой-то лекаришка, да не от моих рук даже!
На него уже зашипели, мол, как он так может! Про напарника-то так злостно шутить?! Ладно бы просто за едой шутил, а то вдруг тот и в правду издох или сегодня совсем Грань перейдёт?
– Друг же! – возмутился кто-то.
– Напарник же! – проворчал другой.
И оба из других народов были, чем пострадавший. Хотя это всё же не то, что должно радовать.
Я уже потом сел потерянно. Голова не соображала уже от усталости – ночь не спал, всё думая, чего надо было тогда Мстиславу ответить.
– Да почему так?! – взвыл, взлохматив волосы. Уши ладонями натёр, яростно, как когда-то советовал мне лекарь из Жёлтого края, чтобы сонному проснуться – и сегодня почему-то вспомнилось, - Да лекарь я или не лекарь?!
– Зря ты, - проворчал Станислав, посмотрев как-то странно на меня, - Я бы на твоём месте радовался.
– Но я ничем не могу ему помочь! И он так внезапно сознание потерял…
Опять вгляделся в лицо несчастного. Опять ничего не понял.
– Но ты же спас кого-то уже. И спасёшь других, - охранник Цветаны вдруг вздохнул, - Я вот прожил около полувека и разочаровался в воинском искусстве. Представляешь, мне доверяет мой король, терпит меня рядом с собой не первый десяток лет, даёт важные поручения, а мне вдруг надоело моё занятие! Опротивело прикасаться к оружию. Куда приятнее видеть улыбку поправляющихся детей, осознавать, что я причастен к их выздоровлению. Полжизни прожил, а для чего? Это мучает меня больше, чем болезнь. Болезнь могла бы оборвать мои мученья, но именно мне она почему-то упорно даёт жить. А ты вон молодой. Больше меня проживёшь. И дело полезное знаешь. Радовался бы.
Если меня не найдут. Если не казнят. Вот зачем я разрушил этот проклятый дворец?!
Опять волосы взлохматил свои, сердито.
Станислав одну руку от плеча парня неподвижного отнял – и на моё плечо положил. Все прочие пока советовались, не слушая нашего разговора.
– А я вообще потратил несколько десятков лет на ненужное дело, - проворчал новодальец.
– Значит, меня понимаешь, - вздохнул.
Какое-то время мы сидели так. На спор напарников и друзей новых внимания не обращая.