Песня моей души
Шрифт:
Больше не отдамся.
Даже если только ночь
Была у нашей страсти.
Двадцать пять камней зимы
Между нами сложены.
Поклялись друг другу мы,
Прибежать по снегу новому.
Пробежать по снегу новому.
Встретиться по-новому.
Менестрель почему-то говорил, что не он придумал ту песню. А он только подслушал её во сне. Что за несколько ночей до того, как он сложил своё первое и самое яркое детище-легенду, ему во сне явилась девочка-подросток и просила спеть её песню. Просила «цветы не трогать», добавила ещё, что «я ещё вернусь и заберу венок».
Он отчего-то проснулся в слезах. И песню из сна запомнил. И не сразу вспомнил рассказы о недавней страшной войне. Его, молодого, родившегося уже потом, кошмара тех месяцев не знавшего, как-то не слишком страшно война та занимала. И именно он решился воспеть историю о Лилии и Эндаре. Тогда первый. И поначалу страшно осуждаемый. Но он выстоял. Он не отрёкся от своего творения и извиняться за него стал.
Потом уже новые песни и новые легенды рождались у двух народов. Хотя, разумеется, драконьим менестрелям, малочисленным, не удавалось перепеть эльфийских.
История Лилии и Эндара вошла в сборники лучших легенд эльфийского народа. И затмить её могла, быть может, только история о встрече Лисы и Верена, хотя бы потому, что Лиса и Верен были прародителями эльфийского народа.
Хотя несколько веков назад кто-то из крылатых, покопавшись в своих старинных летописях о мировой истории, чудом сохранившихся при обвале горы – устроенном эльфийской магичкой, потерявшей мать и мужа – рассказал ещё кое-что.
Что истории об оборотнях – это не вымысел. Что не только драконы имеют второй облик помимо человеческого. Хотя их умельцы и их свитки погибли из-за войны. Однако же сохранилось упоминание, что Эндар встретил девочку-эльфийку, которая умела оборачиваться лисой. И прозвал её Лисой. Упомянул, что ей какое-то украшение подарил.
И предположил тот крылатый, растерянный и смущённый, что той девочкой, которую Эндар звал Лисой – была та самая Лилия. А что Эндар был тем самым, убитым предводителем драконов – это уж точно. Драконы не любят повторяться. В каком-то юном возрасте, когда их уже считают разумными, они проходят испытание. Сложное. Если пройдут – сами себе имя выбирают. Придумывают, точнее. Имя, которого прежде ни у кого не было. Если они в чём-то сородичей превзойдут – их и их имя запомнят, во многие летописи внесут.
И то неожиданное предположение драконьего учёного породило новую цепь легенд, в которых предполагали, что Лиса и Верен однажды вернулись в жизнь, родившись снова и получив имена Лилия и Эндар. Что надолго сплела сердца влюблённых волшебная голубая лилия. Особенно легенда понравилась эльфийским менестрелям. Ведь красивая же мысль, что любовь не погибает ни в пламени пожара, ни в злобе жуткой, ни в когтях раздирающих ненависти и даже за Гранью не погаснет!
Страх и потери жуткие вспоминали, когда речь заходила о днях и последствиях той войны эльфов и драконов. Или Лилию и Эндара, их венок из голубых лилий, переплетённый украшением из искусственных камней, созданных драконом. Цветы живые и камни искусственные. Красота живого и поддельного, сплетённые воедино. Две красоты, вдвоём сумевшие пережить огонь.
Воспоминания о той страшной войне и о пронзительнейшей легенде, с нею связанной, быстро промелькнули во мне.
И сердце замерло. Надолго.
Я понял, что мир давно уже намекал, что не одобряет войн и распрей, что поддерживает лишь тех, кто творит добро, связанных добрыми узами!
Много веков жила та легенда, память о том, что красота, любовь и доброта никогда не исчезают.
Много веков жила между эльфов и драконов. Но не пускали её бродить между людей, пряча память о войне крылатых и остроухих, как шрам постыдный, оставшийся на теле жизни и памяти. Как напоминание о своей слабости. Будто если замолчать, то ни трагедии, ни глупости, ни жестокости, ни слабости вовсе не было.
Много веков история была спрятана.
Да, может, не она одна. Много менестрелей и много творений их унесла река времени.
Но все они говорили примерно об одном.
Все они пытались напомнить, что есть в жизни и в мире что-то, что никогда не погибнет. Многое унесёт река времени. Почти всё.
Но есть то, что никогда не погибнет. И есть песни души – когда кто-то откроет уста своей душе и позволит ей петь, позволит ей спеть её песни другим – и это песни о том, что никогда не погибнет. Это песни о вечном. Песни, идущие из глубины души. Песни души.
Я вдруг и сам захотел спеть что-то подобное, о вечном. Даже если моё творение в памяти потомков или даже моих детей не сохранится. Если они вообще будут. Но… я постараюсь выжить, чтобы спеть песню моей души!
Я не попадусь ни за что! Потому что…
И тут застыл от ужаса.
Прошлая война между эльфами и драконами ужасною была. И как бы драконы не надумали притащить Хэлу разрушителя дворца – как подачку во избежание войны! А магия драконов была могущественней эльфийской в разы. И мир уже признался, что меня защищать не будет. Мол, я сам виноват, что пошёл мстить. И… и, выходит, что меня всё же могут поймать! И песню свою я не спою?..
– Ведь она тебя любит! – шепнул новодальец, шутливо меня кулаком в плечо толкнув.
Ему надоело моё молчание.
Я посмотрел внимательно на него. Свет, лившийся в открытую дверь, заполнял тёмный коридор, обливал нас лучами, осветлял всё вокруг. И в этом новом свете с улицы, заполнившем тёмный коридор чужого дома, лишь временного моего пристанища рядом с любимой… В этом новом свете я уже чётко видел лицо Станислава. И что-то было в его глазах не то. Нет… это не была ревность к нам обоим. Просто встревоженность. Налёт заботы. Нет, слишком долгий тяжёлый взгляд. Он… о нас заботится?.. Или… только о ней?.. Но я, нарочно смотревший за ними иногда, пристально смотревший, не видел у охранника Цветаны заметного интереса к Алине, как от мужчины – к женщине. Но что-то явно связало их обоих! Но что?..
Не выдержав мой взгляд, он отвернул голову. Первый на улицу вышел, спустился, встал напротив неё и спросил в свойственной ему и Роману манере, грубой заботы:
– Чего пускаешь сопли?
– Да просто… - всхлипнула девушка, голову и взгляд так и не подняв на него, - Просто… - и опять всхлипнула.
Тут уже и я, встревоженный, перемахнул через перила – и очутился на траве. К ней ступил, обернувшейся на шуршание моей одежды. Когда она увидела меня, то улыбнулась. Значит, дело не в зависти к новобрачным. Дело не во мне. Но что причина её слёз?..