Песня песка
Шрифт:
Виман направил луч на самый край разрушенной стены, луч скользнул в зияющую горловину здания – и башня вместе с кораблём скрылись за поворотом.
Музыка
Ночью Ана никак не могла уснуть. Воздух в комнате был сухим и тёплым – как на окраине города в середине дня, где часто волнуется ветер, и песок быстро забивает фильтры у маски. Исправно гудел комнатный дхаав, каждый вздох обжигал лёгкие.
Ана порывалась встать, заварить себе хараса, настроить радио на запоздалую волну, но никак не могла решиться – признаться себе в том, что уже
И она ворочалась на постели, не открывая глаз.
Наконец, устав притворяться, что засыпает, Ана поднялась и подошла к окну. Над городом медленно плыли редкие облака, освещённые снизу прожекторными лучами, но ей вдруг привиделось, что это ветер поднял в беззвёздное небо тучи песка, и скоро разыграется буря, ураган, какой бывает лишь в самом сердце спящих земель. Песок забьёт воздуховоды, станет нечем дышать.
Ану подташнивало, пить харас не хотелось. Она включила свет – темнота угнетала её, как если бы именно из-за сумерек затруднялось дыхание. Лампа на потолке злобно сверкнула, и Ана прикрыла ладонью глаза.
Вид за окном преобразился. Улица, бесплотно проступающая сквозь отражение комнаты, стала призрачной и пустой. Тёмные силуэты домов сливались с ночным небом.
Ана присела у окна. Сон совершенно развеялся, заняться было нечем. Она включила радио.
Из вещателя в комнату полилось заунывное завывание, сквозь которое неуверенно пробивался голос ведущего запоздалых новостей и музыка, медленная и сумеречная, едва различимая в шипении помех. Две волны гасили друг друга. Ана повернула регулятор, отрывистое бормотание новостного выпуска оборвалось, как тонкая нить, а музыка вместе с раздражающим шипением заиграла ярче – казалось, по ночной волне передают шум ветра и старую бесцветную песню, которую пели сказочные паломники в песках.
Ана вспомнила о чём-то.
Она выдвинула ящики стола, забитые ненужными вещами. На пол посыпались сломанные карандаши, сменные стержни для ручек, детали от старой радиолы, которую Нив когда-то разобрал.
Наконец нашла.
Потёртая кассета с магнитной плёнкой лежала в самом нижнем ящике под стопкой увядшей бумаги и альбомом с вырезками из газет. На железной крышке криво скалился ярлык с длинным многозначным числом – вроде порядкового номера у записей из архивов. Ана наткнулась на плёнку ещё до последнего отъезда Нива. Гуптики у них не было, и она сама бы никогда не притащила заезженную кассету домой. Она собиралась спросить Нива, откуда взялась эта штука с непонятным номером, но забыла.
Кассета в металлическом футляре, раздражённо лязгнув, упала на стол.
Что это? Тайное послание, передача с исчезнувшей волны, а может, просто музыка, медленная пустынная песня, которую Нив хотел послушать вместе с ней, но не успел, отправившись в свой последний полёт?
Ана вспомнила, как Нив сетовал на то, что у них нет гуптики, как они присматривали вместе новенький проигрыватель, собираясь вскоре его купить.
После того, как он вернётся из-за стены.
В коридорах видая-лая голова кружилась от шума и духоты.
Первое занятие у Аны начиналось после полудня. Она приехала во время перемены, когда все этажи заливал звонкий детский гомон. Дхаавы не справлялись, под потолком блестела пыль. Ана шла по коридору, не сняв чёрную маску, и дети испуганно на неё косились.
По пути она чуть не столкнулась с учителем гали, который забавно пятился задом из класса, обхватив короткими толстыми лапками огромный проигрыватель.
– Добрый день! – сказал учитель.
Вместо приветствия Ана отрывисто кивнула и, осознав, что до сих пор выглядит, как песчаный паломник, стянула с лица маску.
– Вы позволите?
Учитель зашагал по коридору, крепко обнимая старую гуптику и покачиваясь при ходьбе.
Ана поморщилась. Кто-то вытащил из коридора шкаф, и яркое полуденное солнце било в глаза.
В учительской проходило внеплановое собрание.
Сад стоял у двери и вытирал платком пот со лба. Он был похож на ораторов, которые по праздникам выступают с трибун на городских площадях, обливаясь от пота. Незнакомый молодой мужчина – видно, из недавно принятых учителей – занял его любимое кресло. Вайс, учитель агка-видая, листал журнал, присев на край стола. Канти, пожилая женщина, которая раньше вела занятия у вечерников, пристроилась на перекошенном стуле у стены.
Илы не было. Ана поморщилась, вспоминая, во сколько у подруги начинается первый урок…
– Ты как раз вовремя! – выпалил Сад. – У нас сегодня целый букет новостей!
– Говорят, это может произойти снова, – добавил сидящий в кресле.
– Что произойти? – спросила Ана.
– То же, что и вчера. Вернее, позавчера.
Сад нервно расхаживал по комнате, комкая в руках платок.
– Это просто смешно! То они перед самым падением не могут дать тревогу, то вот решили предупреждать заранее. На всякий случай, так сказать.
– А что, логично! – заявил Вайс. – Потом всегда можно будет оправдаться. Дескать, мы же предупреждали!
Сад покачал головой.
– А это точно? – Голос у Аны дрожал.
– Да нет, конечно! Упадут-то они точно – так, по крайней мере, сейчас заявляют, – а вот куда упадут и когда… Пока что утверждается, что есть небольшая вероятность. Знаю я эти их «небольшие вероятности». Драапа!
Приёмник внезапно взвизгнул и зашипел. Вайс извинился и поспешно выкрутил громкость на нет.
– По радио об этом ещё не сообщали, – сказал Сад, подозрительно уставившись на приёмник. – Пока не хотят обнародовать. Только избранным по секрету, на ушко, так сказать, в порядке, как они там выражаются, приоритета.
– И что мы должны делать? – спросила Ана.
– В этом-то весь вопрос. Они хотят, чтобы мы возобновили учения – в смысле, устраивали два раза в неделю учебную тревогу и собирали детей в гатике, то есть, в нашем самаде.
– Они там и так каждый день на обед собираются! – осклабился Вайс. – Миссия, можно сказать…
– Прекрати! – перебил его Сад. – Тебе лишь бы шуточки! Указание дано сверху. И мне лично совсем не до шуток.
Мужчина, сидевший в кресле Сада, хмыкнул. Канти скорбно прикрыла ладонью глаза.