Песня песка
Шрифт:
Ана понимала, что не сможет: попрощаться с Нивом, послушать в последний раз приёмник, выпить горячего хараса, заварить себе сладкий суп на завтрак. Сложно будет бороться с желанием задержаться хотя бы на несколько минут, разбудить Нива, услышать его голос, насладиться прикосновением его губ. Но она знала, что стоит ему сказать лишь слово, и она уже не сможет уйти.
Поэтому она спешно оденется, натянет уродливую маску и тихо прикроет за собой дверь.
Вся улица покажется ей истошно-жёлтой, как на старом испорченном снимке. Ветер поднимет волны колючей пыли, словно в город идёт песчаная буря, и скоро все дома заметёт песком.
Несмотря
День, сбившись с привычного ритма, заведётся раньше обычного, точно спешащие часы – загремят с металлическим звоном вещатели, предупреждая о прибытии бесчисленных поездов, заиграет постоянно повторяющуюся песню радио. Из-за столпотворения на перроне ей как обычно придётся пропустить несколько поездов.
Наконец она с трудом протиснется в переполненный вагон, встанет у самых дверей и увидит, как до отвращения знакомый перрон с огромной вывеской «Нивартан» застынет на секунду в исцарапанном стекле и унесётся с пугающей скоростью прочь, исчезнет в солнечной вспышке.
Состав раскачивается, как воздушный корабль, летящий над выгоревшими улицами в потоках раскалённого ветра. Ане кажется, что все вокруг говорят на языке, который она не знает, который она никак не может понять. Она закрывает глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании.
Выдох. Глубокий вдох. Запах кислоты в маске.
Постепенно – по мере того, как нарушающий законы тяготения поезд удаляется от дома – опустеют вагоны, затихнут разговоры, перестанут заходить на станциях люди. Ана проедет мимо видая-лая и выйдет через несколько остановок. Она пересядет на другую линию, и новый поезд понесёт её дальше на юг. Потом она пересядет снова. Во всём – в оттенках неба, в ветре, хлещущем в окна вагонов, даже в навесных перронах – чувствуется неумолимое приближение пустыни. Шумные улицы станут безлюдными проулками, широкие проспекты превратятся в строительные пустыри, заваленные медленно разлагающимся мусором, отходами жизни.
У Аны будет особый план – карта последнего пути, с кривыми стрелками, отмечающими направления. Она нарочно попытается сделать своё путешествие как можно более запутанным и длинным, опасаясь, что Нив может поехать за ней вслед, или что она сама захочет вернуться.
И вот она уже садится на последнюю линию.
В вагонах почти никого нет. Не слышно надоедливых разговоров. Несколько минут её окружает полная тишина.
Поезд плывёт в безвоздушном пространстве.
Звук возвращается постепенно – Ана слышит чьё-то дыхание, обрывок разговора, шипение в вещателях над головой. Солнце в окнах кажется огромным и страшным, как в самом сердце пустыни. Воздух пропитывает песчаная пыль. Музыка, играющая перед каждой станцией, напоминает заунывные, лишённые мелодий песни, которые звучат во время погребальных церемоний.
И вот поезд приходит на конечную. Город в пыльных окнах неотличим от песков.
Ана представляла, как спустится в плев, сядет на скамейку и закроет глаза. Долгий путь утомил её, она задыхается от усталости. И она снимет дыхательную маску – здесь, на конечной, маска уже не нужна.
Ана много раз воображала последний путь.
Ей снились сны, в которых она добиралась до самого края города – через десятки линий и пересадок – и видела, как бадван обрывается посреди улицы, как улица, наполовину стертая её воображением, переходит в бесконечные пески. Ей снилось, как она уходит в пустыню – навстречу страшному, поднимающему песчаные волны ветру, кааре, как называл его Нив. Ей снилось, как она бесцельно бродит по окраине – по улице, пролегающей между дюнами и старыми выцветшими домами, которые тоже постепенно превращаются в песок.
Но она не понимала, куда же ей в действительности нужно идти. Последний путь обрывался у края карты, и ей оставалось лишь вернуться обратно, домой, пока Нив ещё спит.
Или же и правда уйти в пустыню.
Уйти, обмотав лицо покрывалом вместо дыхательной маски, как паломники из древних писаний, которые всегда куда-то уходили, оставляя за собой тающую на ветру вереницу следов, и никогда не возвращались.
Но время шло, а последний путь – бегство от Нива, чтобы тот не видел, как она угасает – так и оставался её печальной фантазией, похожей на воспоминания о ночном кошмаре, которые не блекнут даже по прошествии множества лет.
И только потом она поняла, что в действительности никогда не сможет уйти. Даже если уколы перестанут действовать, а врач на очередном приёме скажет, виновато отвернувшись, что бессилен ей помочь. Нет. Она проведёт с Нивом всё время, которое у неё осталось – до самых последних минут, самого последнего вдоха. И только если он…
Мальчик, клянчивший что-то у матери, наконец успокоился. Мужчина, говоривший с полицейским, ушёл, и полицейский расхаживал теперь со скучающим видом у лестницы, поглядывая на свои отполированные ботинки.
В плеве появлялись другие люди. Они были взволнованы, в них чувствовался холод ночного города.
– Внимание! – заскрежетал вещатель. – Поезда идут с увеличенными интервалами! Выбирайте пути объезда!
Ана достала из кармана карту и развернула её, неспешно и аккуратно, как будто боялась, что та рассыплется у неё в руках. Маршрут, нарисованный Илой, уже не казался безумным. Она всё ещё могла воспользоваться её наметками – перейти на соседнюю ветку, а там пересесть на поезд до самого Келивана. Получалось гораздо длиннее, чем обычно, но если движение не восстановится, то она просидит в плеве до самого калавиата.
Ана поднялась со скамейки, вздохнула и вышла на тёмную, почти ночную улицу. Долгое путешествие пугало её, но ей не хотелось ждать поезда, который может никогда не прийти.
Она быстро добралась до западной линии. На перевалочной станции оказалось людно, несмотря на поздний час, но Ане удалось пробиться в первый же поезд и даже занять свободное место напротив уклеенной объявлениями стены.
Когда поезд уже подходил к Келивану, раздался чей-то удивлённый возглас. Люди облепили окна, Ана не могла ничего разглядеть. Поезд замедлил ход, бадван огибал район полукругом. И тут Ана увидела в окнах в конце вагона то, что так поразило остальных.
Абитинская башня раскололась пополам.
Вся верхняя часть здания обрушилась, точно её срезали под кривым углом. На нижних этажах в окнах горел свет, мерцали приделанные к стенам ночные фонари, даже переливалась неестественно-яркими цветами призывная иллюминация, верхняя же часть здания была черна, как от копоти. Из отверстого жерла башни уродливо торчали осколки каменных плит и согнутые стальные сваи. Над полуразрушенным зданием завис огромный воздушный корабль, похожий на пассажирские челноки, которые летают через пустыню. Неповоротливый виман ощупывал рваные стены мощным прожекторным лучом. Луч поднимался над чёрными запавшими окнами, выхватывая из темноты глубокие трещины в фасаде.