Песня снегов
Шрифт:
Конан оглядывался по сторонам, запоминая расположение домов, переулков, подворотен и лазеек. Делал он это весьма откровенно, отчасти вследствие отсутствия навыка в таком деле, как скрытность, отчасти из желания продемонстрировать свое презрение этому ваниру. Арванд безмолвно усмехался. Он слишком хорошо понимал, что творится в душе молодого киммерийца.
Возле харчевни с вывеской, изображающей огромного бурого быка, на каждый рог которого было насажено по человеку, Арванд остановился.
– Здесь, - сказал он и толкнул низкую дверь с деревянной ручкой, потемневшей и отполированной тысячами прикосновений.
Вслед за ваниром Конан вошел в задымленное
Арванд засмеялся и положил руку ему на плечо. Конан слегка вздрогнул, и ванир, почувствовав это, тут же убрал руку.
– Идем же, я познакомлю тебя с хозяйкой этого заведения. Ее имя Амалазунта, но мужчины называют ее Изюмчик. Клянусь, она и впрямь настоящий изюм - сладкая и липучая.
– А что такое "изюм"?
– спросил Конан.
– Такое лакомство в Туране.
Конан шевельнул бровями, но ничего не сказал.
Предупрежденная заранее, Амалазунта ждала в своей комнате наверху. Арванд сразу заметил, что она нервничает.
– Привет, Черника, - сказал Арванд.
– Ты еще на отмыла ротик? Так и ходишь с пятнышком под носом?
– Привет, - ответила она сердито.
– Гостей принимаешь?
– Только по одному, - ответила Амалазунта и бросила на Конана оценивающий взгляд.
– И боюсь, ванир, что сегодня тебе здесь просто нечего будет делать.
– Тем лучше, - хмыкнул Арванд.
– Я предамся неумеренному пьянству.
Конан стоял посреди тесной спаленки, чувствуя себя громоздким и неуместным предметом, и потому медленно сатанел.
– Желаю удачи, - сказал Арванд поцеловал Амалазунту в губы и вышел, захлопнув за собой дверь.
Амалазунта почувствовала, что краснеет. Она вдруг растерялась. Варвар продолжал молчать, хмуро глядя на нее холодными глазами, и не двигался с места. Он еще не решил, как ему относиться к ситуации: то ли переломать здесь всю мебель, связать женщину и удрать (но куда? и без провизии? безоружным?), то ли раздеть ее и выяснить наконец, стоит ли так переживать из-за женщин, как это делают некоторые знакомцы Конана.
– Как тебя зовут, красивый юноша?
– спросила Амалазунта хриплым от волнения голосом.
– Конан, - буркнул он.
– А тебя звать Амалазунта.
– Иди сюда, Конан, - позвала она еще более сипло.
Он отбросил последние сомнения и развязно плюхнулся рядом с женщиной. Кровать угрожающе затрещала под его внушительным весом.
– А у тебя всегда такой голос?
– вдруг спросил он.
Женщина засмеялась и закашлялась.
– Нет, - сказала она.
– А, - отозвался Конан.
– Хочешь вина?
– предложила трактирщица.
– Мы с сестрой покупаем. Ты какое любишь - красное или белое?
– Неразбавленное, - сказал Конан.
Амалазунта рассмеялась, разливая вино по кружкам. Конан мрачно косился на нее, желая выяснить, уж не над ним ли она потешается. Но она выглядела такой славной и доброй, что в эту минуту он почти понял людей, мечтающих только о теплом доме, заботливой хозяйке и выводке детишек. Он глотнул
– Вот здорово, - сказал он.
– Какие они у тебя мягкие... Они у всех такие?
– Что значит "у всех"?
– обиделась Амалазунта, гордившаяся своей грудью, которая была, признана одной из наиболее соблазнительных в Халога.
– Просто я думал, грудь у женщин твердая, как камень. Вроде мускула...
– Для наглядности он потыкал в свой железный бицепс.
"Какой дикий, - думала Амалазунта, чуть не облизываясь, - какой неиспорченный..."
Тем временем Конан неумело, но с энтузиазмом заголил ее до пояса и уложил на кровать, пристроившись рядом. Грубые мозоли на ладонях юноши царапали нежную кожу Амалазунты. Неловко повернувшись он задел ее бедро угловатым коленом, но даже не заметил этого. И когда его лапы сжали ее в объятиях так, что ребра женщины хрустнули, она только и подумала: "Наделает он мне синяков, медведь киммерийский".
Дальнейшее развитие событий от нее уже не зависело. Самозабвенно отдаваясь бурным, хотя и несколько беспорядочным ласкам варвара, Амалазунта, как в тумане, подумала о том, что последним аккордом этой симфонии наслаждения будет утренний рассказ о приключении старшей сестре.
12
Хильда спала плохо. К ней опять вернулись ночные кошмары, время от времени терзавшие молоденькую служанку Сунильд до того, как она появилась в этом зажиточном и почтенном доме. Она вновь видела, как дикая орда врывается в ее родную деревню, как падают под ударами копий и мечей близкие... копыто мохноногой лошади бьет по кувшину, и ослепительно белое молоко разливается по земле, брызги попадают Хильде на лицо, она слизывает их и понимает, что молоко скисло... Вся в слезах, она проснулась и обнаружила, что на кухне темно, в оконце висит молодой месяц, а то место в кровати, где обычно спит конюх Кай, пустует. Хильда пошарила в темноте, позвала приглушенным голосом: "Кай!" - но его нигде не было. Она вспомнила их вечерний разговор. Перед тем как отойти ко сну, Кай говорил, что его беспокоит поведение лошадей и что он подумывает провести ночь в конюшне и выяснить, что там происходит. Напрасно девушка отговаривала его. Кай только посмеялся над ее опасениями.
– Злые силы, говоришь?!
– усмехнулся он и погладил по волосам перепуганную Хильду.
– Бедняжка Хильда, ты шарахаешься от каждой тени.
– Кай, умоляю тебя.
– Она заплакала.
– Кай, не ходи. Если ты мне не веришь...
– Нет, почему же, я тебе верю. Что-то там происходит, ведь лошади не будут беситься ни с того ни с сего. Но вряд ли это "что-то" уйдет от доброго копья.
Но Хильда плакала так жалобно, умоляла так настойчиво, что он нехотя согласился остаться на ночь в кухне. И вот теперь она поняла, что согласие было притворным, только чтобы она перестала плакать и причитать. Стоило ей заснуть, как он тут же выскользнул за дверь и был таков. Мужчины всегда все делают по-своему, горестно подумала девушка, снова укладываясь в кровать.