Песня, собранная в кулак
Шрифт:
Комендант разрешил, и Эдит увезла в Париж свою фотографию среди 120 пленных. Вернувшись, она отдала увеличить этот снимок. Заказав 120 фальшивых документов, она вырезала из общей фотографии каждое лицо отдельно, наклеила на документ и сумела достать для каждого печать полицейского управления.
А потом снова попросилась на концерт в тот же лагерь. Ее пригласили, и в чемодане с двойным дном она провезла 120 документов, которые сумела ловко передать заключенным вместе со своими автографами. Если бы немецкое командование узнало об этом, она была бы расстреляна на
– закончила Вера, наливая мне горячего кофе.
– У вас есть "Баллада о солдате", а у нас "Баллада о ста двадцати", могу вам подарить эту "балладу"...
Я сидела пораженная. Эдит предстала передо мной совсем в ином свете. Это было мало похоже на ее взбалмошную, хаотическую натуру. Здесь уже нужно |было нечеловеческое хладнокровие, выдержка и бесстрашие... Совсем недавно я узнала о том, что передавая эти документы военнопленным, Эдит выполняла поручения партизанского штаба, находившегося в Париже.
Мне пора было уходить, и я начала прощаться с милыми и интересными хозяевами этого монмартрского гнезда.
– Куда же вы сейчас направляетесь?
– спрашиваю я.
– В Канны. На фестиваль. Едем смотреть вашего младшего сына, который сейчас в Каннах будет "шагать по Москве"!
Это было совершенно неожиданно. Я так оторвалась от Москвы, от своей семьи, что и забыла, что мой сын Никита снимался в картине "Я шагаю по Москве". Я была счастлива, что друзья мои, здесь, где-то в самом сердце Парижа, напомнили мне о моей Москве и о моих ребятах...
Я спускалась по деревянной лестнице. Вера и Григорий Михайлович стояли на площадке.
– Обратите внимание, - кричала мне Вера сверху, - по какой лестнице вы сейчас спускаетесь! По таким ступенькам ходили Бальзак и Стендаль!.. Чувствуете? Вы слышите меня?
– Слышу, Вера, и чувствую. И спасибо за "балладу".
Я вышла на площадь Клиши. Был суетливый конец дня. Через час-два начнет подъезжать и подходить к этому кварталу театров в жажде развлечений публика... Спускаюсь в метро. Беру билет и, дождавшись поезда, вхожу в вагон. В этот час станции метро запружены народом/ Я протискиваюсь внутрь. Случайно освобождается место, и я сажусь напротив двух людей в рабочих куртках и беретах. Рядом стоят трое алжирцев, громко разговаривающих меж собой. Еще дальше, возле дверей, молодая парижанка держится обеими руками за своего молодого парижанина. Они стоят в толпе, обмениваясь короткими фразами, и неотрывно глядят друг другу в глаза, словно одни не только в вагоне, а вообще на всем белом свете...
Рабочие разговаривают, и я из разговора понимаю, что они едут на другой конец Парижа, на завод, во вторую смену. Я слушаю их и вспоминаю, что на окраине Монмартра есть рабочий квартал. Он находится за огромным аляповатым белым собором, что венчает холм Монмартра своим вытянутым белоснежным куполом. Это Сакре-Кёр - Святое Сердце. Я вдруг вспоминаю свое раннее детство в Париже, когда для меня, восьмилетней школьницы, Сакре-Кёр звучал по-русски, как Сахар-Кёр. И
– Ресю дэ бон нувель, мадам? (Получили хорошие новости?)
Неудержимо смеясь, я киваю ему. Ну конечно! У меня сегодня хорошие новости. Одна "Баллада о ста двадцати" чего стоит!..
Интересно, что в репертуаре Эдит Пиаф есть превосходная песня, которая мне кажется очень близкой к "Балладе о ста двадцати" по своему настроению и по характеру исполнения. Она поет ее сурово и четко и в то же время - мечтательно и очень эмоционально. Она называется "Я знаю как".
Послушай, друг, меня.
Ты в гневе безысходном
Не хочешь ли отсюда убежать?
Оковы сбросив с ног,
Вдруг снова стать свободным,
Чтоб новую на воле жизнь начать?
Я знаю, как согнуть железную решетку,
Разрушить стену и сломать засов.
Я знаю, как найти к свободе путь короткий,
В мир, полный счастья, солнца и цветов.
Так что же ты молчишь?
Неужели мне не веришь?
Ведь сердца не удержишь на цепи!
Я знаю, как открыть засовы, двери!
Я знаю, как уйти. Не веришь?..
Спи...
ТЕАТР ЕЛИСЕИСКИХ ПОЛЕЙ
Если выйти на Елисейские поля весенним утром, часов в пять, глазам вашим представится удивительная картина. Царствует пустота и тишина. Вдали Триумфальная арка, затянутая молочной дымкой. Громадные, как пагоды, столетние каштаны цветут только верхушками, роняя розовые лепестки.
Зеркальные витрины фирменных магазинов спят с открытыми глазами. Скамейки пусты и влажно-прохладны. А в палисадниках возятся, скачут большие черные дрозды. Их пересвист, не заглушенный шорохом шин, треском моторов, шарканьем подошв, сейчас ликует над главной магистралью Парижа. А в остальном - тишина, покои и относительно свежий воздух.
Под каштанами негр, в розовой рубахе и синих штанах, сметает в кучи опавший цвет и складывает его в тачку желто-розовым холмом, потом везет тачку, легко покачиваясь на ходу и насвистывая какой-то танцевальный мотив.
От Круглой точки Елисейских полей, которая сейчас погасила радужные фонтаны и готовится к дневному водовороту машин, я сворачиваю на широкое молчаливое авеню Монтень. Здесь здания какие-то строгие, насупленные и официальные. А в конце зеленеет Аллея Альберта I. Там уже набережная Сены со станцией бато-муш.
Там, в конце авеню, притаилось небольшое нарядное здание Театра Елисейских полей. С ним связан один из самых волнующих эпизодов жизни Эдит Пиаф, когда она, запершись в своей комнате, в течение целой недели звонила по телефону "всему Парижу". ("Весь Париж" на языке актеров - публика, близкая артистическому миру.)
– Я выпускаю на сцену одного парня!.. Приходите послушать... Не пожалеете!
Парень был - Ив Монтан. Пятьсот гостей пригласила Эдит на его дебют в Театр Елисейских полей...