Песочные часы
Шрифт:
С окончанием спектакля театр не кончается. Я ложусь спать, и увиденное оживает в моем воображении, и завтра, и послезавтра, и еще много дней я буду жить увиденным, не в силах сосредоточиться ни на чем другом и уж, во всяком случае, на школьных уроках.
Наш Арбат (продолжение)
Арбат для нас с Наташей — настоящее, прошлое и будущее одновременно. Прошлое — комиссионный магазин, расположенный ближе к Арбатской площади, напротив магазина «Плакаты». Это антикварная лавка, набитая старинной мебелью, старинной посудой, торшерами на бронзовых фигурных ножках под шелковыми в кружевах абажурами, интимно освещающими всю эту немного жалкую в своей магазинной неприкаянности и все же очень
Будущим было — строительство высотных домов, о котором пока еще только говорили и писали. Макеты этих домов, изображаемые на многочисленных фотографиях во всех журналах и газетах, вызывают у наших родителей, и конечно у нас, восхищение своим дворцовым великолепием. И то, что один из этих грандиозных светлых небоскребов будет воздвигнут близко от нашего дома, на Смоленской площади, тоже рождает в нас чувство гордости, причастности к общему делу.
За Вахтанговским театром, на торцовой стене кирпичного дома, во всю стену броский плакат:
Всем, всем, всем! Набери 07, И город любой Говорит с тобой!Очень нравилась эта легко запоминающаяся и содержащая четкую информацию реклама, и было жалко, когда несколько лет спустя ее заменили на вялую и неудобочитаемую:
Тобой разговор телефонный заказан, Ты с городом нужным немедленно связан.На углу Арбата и Арбатского переулка — магазин с некрасивым названием «Главбумсбыт», где, однако, продавались красивые нарядные альбомы для рисования, разноцветная бумага, в которую мы обертывали учебники, краски, карандаши, тетради, ручки, пеналы, чернильные приборы и еще множество разных канцелярских вещиц, радующих глаз.
А через дом от него — магазин игрушек. В большом торговом зале слева от входа продавались игрушки для мальчиков: оловянные солдатики, железные грузовички, броневички, деревянные ружья и сабли, пистолетики, стрелявшие пистонами — вожделенная игрушка и для девочек тоже: громкий хлопок, запах гари возбуждали в нас воинственное мальчишеское чувство.
В правой стороне зала — игрушки для девочек: куклы с целлулоидными головами и мягкими туловищами, набитыми ватой или опилками, медведи, пупсы, дорогие куклы с закрывающимися глазами. Глядел выпученными глазами конь-качалка, черный в белых яблоках, с пышным белым хвостом. Его не покупали, он так и стоял всегда — наверно, слишком дорого стоил.
Еще в этом магазине был зал музыкальных игрушек. Там продавались губные гармошки, барабаны, цымбалы, горны. А кроме этого — разные игры, фанерные складные домики.
Да, еще калейдоскопы, чудо! Смотришь в глазок картонной трубочки на затейливый, неподвижный узор, медленно-медленно поворачиваешь — и вдруг там, внутри, узор с едва слышным, почти призрачным шуршанием мгновенно меняется, становясь еще более красивым. И хотя тебе объяснили, что это всего лишь цветные стеклышки отражаются в зеркалах, все равно удивительно и непонятно! Похоже на то, как бывает, когда посмотришь прямо на солнце, а потом зажмуришься: тоже перед глазами начинает крутиться, мелькать, сужаться, уходить вдаль калейдоскоп ярких узоров.
На стыке двух залов у стены на высокой табуретке сидел возле баллона с газом продавец летающих шаров. Он надевал на стерженек баллона красную, синюю, зеленую, желтую — по нашему выбору — резиновую оболочку, отводил какой-то рычажок, раздавалось энергичное «пш-ш-ш-ш!», и, трепеща, сопротивляясь, надувался шар, становясь больше, больше, пока продавец не закрывал доступ газу. Потом продавец сноровисто перетягивал шар внизу ниткой, обрывал ее, снимал шар с наконечника и вручал конец нитки очередному счастливцу. И тот, зажав нитку в кулаке, пробирался сквозь толпу покупателей и созерцателей на улицу, а шар бился и дергался возле него, стремясь вырваться и взлететь. Надежнее всего было обмотать нитку вокруг пуговицы на пальто, тогда шар словно шел рядом, сам по себе, как живое прирученное существо.
Синяя птица
В то воскресенье в Художественный театр должны были пойти Аня с Мишкой, но Мишка опять что-то натворил и его наказали, не пустили в театр, а вместо него Аня взяла меня. И вот мы с ней сидим на откидных креслах очень близко к сцене — во втором и в третьем рядах партера. Я рассматриваю занавес, хрустальную люстру, нарядных мальчиков и девочек, вижу головы музыкантов в освещенной оркестровой яме, слышу нестройные звуки их инструментов и праздничный шелест серебряных бумажек от шоколадных конфет. Люстра тускнеет, зал затихает, и занавес, обдав нас теплым ветром, с тихим шуршанием раздвигается.
…Какой чудесный мальчик этот Тильтиль! Смелый, добрый, сказочный и в то же время понятный, будто с нашего двора. Как он заботится о своей младшей сестре Митиль! Фея подарила ему волшебную шапочку, чтобы он мог понимать язык вещей.
— Поверни алмаз! — сказала Фея.
До этого момента я еще помнила, что я в театре. Но когда полутемная комната с ночным окном озарилась медленно плывущими огоньками, и стрелки часов затанцевали в воздухе, и один за другим начали оживать Хлеб, Вода, Сахар, Огонь, когда Собака с Котом заговорили человеческими голосами — всё окружающее исчезло, и я безоглядно вплыла в волшебную реальность, где Сахар отламывал свои длинные как карандаши пальцы и они превращались в леденцы, которыми он угощал детей, а пальцы вырастали снова, где Огонь в красно-черных языках пламени с горящими красными глазами злобно кидался на Воду, а она шипела… А потом, взявшись за руки, они все отправились на поиски Синей птицы. Впереди шла серебристая красавица Свет, за ней Тильтиль, Митиль и все остальные, повторяя хором, как заклинание: «Мы длинной вереницей идем за Синей птицей…» Кажется, весь зрительный зал дышал одним взволнованным дыханием, повторяя про себя эти завораживающие слова, боясь пошевелиться, и только время от времени звякали об пол роняемые номерки.
Антрактов не помню. Помню только, что меня тянуло поскорее снова занять свое откидное место во втором ряду.
…Страшнее всего были Ужасы из царства Ночи. Чуть ли не в три человеческих роста, в серых балахонах, они вырывались из пещеры и воя теснили героев, которые в испуге забились в угол. Но Тильтиль их не боялся! Он заставил Ночь открыть дверцу в потайной сад, где летали Синие птицы. Какие они были красивые! Но пойманные, они все умерли при свете дня.
А вот страна Воспоминаний, где жили умершие бабушка и дедушка, оказалась не страшной, светлой, солнечной, с хорошеньким домиком посреди лужайки. Бабушка, дедушка и маленькие братья и сестрички Тильтиля и Митиль так им обрадовались, так весело танцевали! Только прощание было грустным. Бабушка и дедушка просили почаще вспоминать их. «Мы оживаем, когда вы о нас вспоминаете». И долго махали руками вслед уходящим внукам, пока не пропали за стеной густого белого тумана. А Синяя птица из страны Воспоминаний тоже умерла: она не могла жить в стране живых.
Так они и вернулись домой, не добыв Синей птицы, а та, что жила у них в комнате, в клетке, — сизая горлинка — вырвалась и улетела. Тильтиль подошел к краю сцены и произнес, глядя прямо в зал грустными глазами:
— Если вы когда-нибудь найдете Синюю птицу, принесите ее, пожалуйста, нам. Она нам очень нужна!
И тяжелый занавес, прошуршав по полу, медленно сомкнул створки, будто скрепленные крыльями летящей Синей птицы белого почему-то цвета.
Зал осветился. Аня сказала:
— Пошли. Мамка велела к ней зайти после спектакля.