Песочные часы
Шрифт:
Шагая по пустынному вечернему пригороду, я чувствовал себя совсем близко от молодости своих родителей. Я населял улицу знакомыми людьми, знакомые мелодии звучали в моих ушах, и, ужасно волнуясь, я останавливался на каком-нибудь перекрестке и в перспективе сумрачной улицы видел то, чего не мог видеть, чего не было и не могло быть в этой моей жизни.
Я узнал безмятежность фешенебельных кварталов Груневальда и добротность бюргерского Шарлоттенбурга, патетичность Люстгартена и гармоничную суровость Гедехтнискирхе.
Улицы несли меня на себе, как несет текущая вода. Я отмечал их
У меня появились любимые места: те самые, где, как мне казалось, я бывал ребенком. Так, чудилось мне, что когда-то я стоял посреди круглой площади неподалеку от Софи-Шарлоттенплац, где-то неподалеку должно было быть озеро. Маленькое, окруженное ивами и темное от них. Над темной водой свечками поднимались белые венчики водяных лилий. Их огоньки долго и нежно светились в сумерках и потом постепенно потухали, словно оплывали на маленькие блестящие палитры листьев.
Каждый раз я собирался проверить, есть ли там действительно озеро, которое так ясно мне представлялось, но всегда что-то уводило меня.
Мои странствия в одиночестве привлекали меня еще тем, что в них я ведь был самим собой… Вовсе не в качестве Вальтера Занга впитывал я впечатления длинных прогулок по городу и окрестностям. Нет, совсем не так, как, видимо, воспринимал бы окружающее мой двойник.
Но иногда я пытался представить себе его на моем месте. Какими глазами посмотрел бы он на то, что вижу я? Не имея за душой ни крупицы того опыта, с вершины которого глядел я. Была ли бы действительность ему по плечу? Вошел бы ли он в нее? Легко, как нож в масло? Может быть.
Эти поездки стоили, конечно, кучу денег. При моем-то скромном бюджете!
Но я предпочитал отказать себе в чем-то другом: например, в теплых перчатках. В самом деле, зачем мне теплые перчатки?
В моих детских воспоминаниях о здешнем климате начисто отсутствовала зима, какой я уже привык ее ждать: со снегом и морозами.
Однажды спускаясь с империала, я остановился, чтобы пропустить вперед даму. Вслед за ней шел мужчина в серой шляпе. Мне виден был только его затылок с низко подрезанными волосами и воротник добротного пальто.
К моему удивлению, он не простился с женщиной, молча они разошлись в разные стороны. Но я же видел, как он что-то говорил ей, идя позади. Я бы не обратил на это внимания, если бы уже не узнал Энгельбрехта.
Я хотел пройти мимо, но он остановил меня.
— Добрый вечер, господин доктор!
Он прикоснулся к своей шляпе.
— Вы куда-нибудь спешите, Вальтер? — спросил он голосом усталым и чуть хриплым, словно он простудился или выпил лишнего. У него был какой-то неуверенный или рассеянный вид.
— Нет, господин доктор. Просто брожу по улицам. Я ведь из Тюрингии, плохо знаю нашу столицу.
Я нарочно сказал так, как сказал бы гитлерюнге Вальтер Занг из провинции. Он мгновенно оценил это. Обычная ироническая усмешка вернула его привычный облик, из которого он поначалу показался мне выбитым.
— Наша столица… — повторил он, шагая рядом со мной.
Мы находились в самом
Кройцберг — суетливая и совсем не элегантная улица. Не место для прогулок.
Мы шли молча. Я никак не мог придумать, как это может кончиться: то ли он идет по своему делу, то ли почему-то решил сопровождать меня. Последнее было бы просто нелепо.
Он как будто разгадал мои мысли.
— Мне, собственно, нужно было к Тицу, но я не рассчитал время: магазин уже закрыт.
Магазин закрылся не менее чем два часа назад, я приписал его оплошку профессорской рассеянности.
— Если вы не возражаете, Вальтер, перейдемте на ту сторону улицы.
— О, пожалуйста! — Мне ведь было все равно, по какой стороне идти.
Так, в молчании, мы достигли оживленной развилки.
— Пожалуй, я вернусь, — сказал Энгельбрехт как-то неуверенно.
Мы двигались рядом с трамвайной колеей. Трамвай только что отошел от остановки. Неожиданно Энгельбрехт вскочил на подножку двигающегося вагона. С площадки он помахал мне шляпой.
Какой-то молодой человек бросился к прицепному вагону и вскочил в него уже на полном ходу. Он показался мне знакомым. Где я мог его видеть? Обратно я пошел той же дорогой и вспомнил, что видел его одно мгновенье. Когда пропускал вперед даму Энгельбрехта.
Я сразу же позабыл об этой встрече.
Меня манила прямая, далеко видная дорога на Пихельсдорф. Было в ее открытой, казалось, до самого конца протяженности, только чуть-чуть затуманивающейся где-то вдалеке, какое-то обещание, надежда.
Раз есть такая длинная дорога, и такие на ней разные и светы и тени, и то она течет между деревьями, то между домами, и все же так настойчиво, не прерываясь, куда-то ведет… Раз так… А что раз так? Ну, все-таки в этом что-то есть, какой-то выход… Куда? Если бы я знал!.. Я почему-то подавлял желание отправиться по этой дороге. Но однажды сел в омнибус и долго ехал на пустом империале, пока холодный ветер не согнал меня вниз. Здесь было всего два пассажира, два старика, которые увлеченно, как молодые, беседовали. Слов я не слышал, иногда они закатывались смехом и снова, перебивая друг друга, о чем-то толковали, время от времени посматривая в окно, за которым, по-моему, не замечалось ничего особенного, но, вероятно, виделось что-то значительное для них.
— Пихельсдорф! — закричал кондуктор.
Старики не шелохнулись. Значит, эта длинная прямая дорога ведет дальше. И я поехал дальше, не зная почему. Может быть, просто потому, что не вышли мои попутчики, а я уже как-то привык к ним.
И вышел вслед за ними на конечной остановке.
Теперь, когда они поднялись с мест и я видел впереди их спины, обтянутые теплыми пальто, они показались мне не такими уж старыми; может быть, они даже побывали на фронте. Один из них сильно хромал. Но в общем это были крепкие мужчины, и шли они молодцевато, несомненно к определенной цели. Почему-то мне показалось, что не домой они приехали в этот городочек. Или деревушку?