Пестрые человечки
Шрифт:
До пятнадцати лет он жил под крылышком любящих родителей, ни в чем не нуждаясь и даже не задумываясь, откуда в доме берется хорошая еда, красивые вещи и дорогие игрушки. И звали его вовсе не Симон, а Сережа. Гром грянул, когда внезапно от инфаркта прямо на рабочем месте скончался отец. И уже на следующий день после похорон мать пыталась покончить с собой, выбросившись из окна. Попытка успехом увенчалась лишь частично. Мать осталась жива, но передвигаться могла лишь с трудом и на небольшие расстояния. Поэтому, выйдя из больницы, она позвала Сереженьку к себе. Нежно обняв сына за плечи, она сказала:
— Сыночек, одни мы с тобой остались. Папа умер, кормить нас больше некому. Я работать не могу, так что об институте тебе придется забыть.
Сережа кивнул и нашел себе работу. Сначала до школы он мел соседний двор, после школы разносил газеты. Но это не могло сколько-нибудь поправить материальное положение семьи. Поэтому Сережа начал искать иные и новые виды заработка. Как мама и говорила, об институте пришлось забыть. Так Сережа попал в «Дарк». Только не нужно думать, что на сцену бара его взяли за красивые глаза. Ничего подобного. Сначала Сережа работал на кухне, выносил помои, приносил ящики с бутылками в бар и выполнял всю черную работу.
Глядя на то, как на сцене танцуют стриптизеры, Сережа поначалу лишь презрительно фыркал. Он учился бальным танцам семь лет из своих семнадцати, так что примерно представлял, что значит уметь красиво двигаться. И однажды Сереже пришла в голову мысль, что ведь и он мог бы не хуже, а то и лучше танцевать. А тот факт, что ему пришлось бы раздеваться за деньги перед богатыми дамочками, его ничуть не смущал, скорее, возбуждал. Недолго думая, Сережа отправился к директору бара и сказал, что хочет танцевать.
— А ты умеешь? — скептически хмыкнул тот.
— Умею, — заверил его Сережа.
— Подвигайся, — предложил ему директор.
Сережа исполнил несколько па, которые казались ему подходящими к случаю, и уже через неделю он стал Симоном, а на сцене бара «Дарк» появилась новая звездочка, пришедшаяся весьма по душе посетительницам.
— Но Котов поставил мне одно жесткое условие, — сказал Симон. — Я не имею права без его ведома участвовать ни в каких танцевальных постановках и в любых съемках, в том числе и эротического содержания. Если ослушаюсь, вылечу отсюда пробкой.
— А ты ослушался? — догадалась Мариша.
— Да, — удрученно кивнул Симон. — Очень уж было соблазнительно почти ни за что получить огромные деньги.
— А что тебе нужно было сделать?
— Пустяк, в общем-то, — пробормотал Симон. — О том, что нас будут снимать, сначала даже никто и не заикнулся. Но я сразу почувствовал что-то неладное. Та баба мне сразу не понравилась.
— Какая баба? — терпеливо спросила у него Мариша.
И Симон начал рассказывать дальше. Несколько дней назад к нему на улице подошла молодая красивая женщина. Волосы у нее были спрятаны под шелковый платок, а пол-лица закрывали солнечные очки, хотя на улице было пасмурно. Она сказала, что они с подругой видели Симона на сцене. И подруга пришла в такой восторг, что теперь во что бы то ни стало хочет поплотней пообщаться с Симоном. И готова заплатить за это общение любые деньги.
— А я буду на вас смотреть, — сказала дама. — Ты не возражаешь?
Вообще-то Симона ее предложение слегка смутило. А если честно, ему не нравилось в нем решительно все. И особенно сама женщина, прячущая лицо. И тот способ, которым она к нему обратилась. И тот факт, что подруга не пришла сама, а послала наперсницу. И к тому же заказчица уверяла, что ее подруга просто сгорает от нетерпения увидеть Симона, но встреча произошла только на следующий день.
— И еще, — сказала дама, — моя подруга хочет вообразить себя проституткой. Так что ты должен вести себя соответственно. Можешь ругать ее, а под конец швырнешь ей сто долларов. И скажешь, что был доволен и завтра встретитесь в то же время. Понял?
Симон не понял, да и вообще участвовать в какой-то дурацкой постановке ему уже не хотелось.
— Если все сделаешь правильно, получишь тысячу, — сказала ему женщина, и сомнения Симона вмиг улетучились.
Денег в семье по-прежнему катастрофически не хватало. Все съедало лечение матери, которая хоть и поправлялась, но очень медленно. В общем, Симон дал согласие, но тревога никуда не делась, а, напротив, возросла еще больше. Но отработал он свою тысячу без проблем. Его партнершей оказалась довольно миловидная девушка, одетая почему-то в парик, который снимать не пожелала. Впрочем, Симону не было дела до ее странностей. Его больше смущала подруга, которая пристально, но не снимая платка и очков наблюдала за происходящим, иногда давая указания повернуться так или иначе или вообще сменить позу.
— И не извращенка она вовсе, — сказал Симон. — Ее ничуть сам процесс не возбуждал. Я еще тогда подумал, что она наблюдает за нами скорей как режиссер. Но никакой камеры я не увидел, поэтому и возмущаться было нечего. Но все равно я знал, что мне это с рук так просто не сойдет. Кто же просто так будет платить тысячу за то, что стоит всего триста?
— Это что, был единственный раз, когда ты занимался сексом за плату? — удивилась Мариша, которой Симон показался парнем с весьма сомнительными моральными устоями.
Хотя ради того, чтобы спасти и вылечить любимого человека, можно и не на такое пойти, рассудила Мариша. И Симона больше не осуждала.
— По такой предварительной договоренности, да, в первый раз, — ответил Симон. — Обычно дамы предлагают мне уединиться с ними сразу же после представления. У нас есть даже специальные комнаты для этих целей. Никаких камер там быть не может. А если и есть, то уж пленки остаются в руках Котова, а никак не у посторонних людей.
— Ясно, — кивнула Мариша. — А что-нибудь еще про твою заказчицу и партнершу можешь сказать?
— Это точно была не ты, — хмыкнув, сказал Симон. — Кто-то тебя подставил. Да и меня тоже. А парик, который был на той девке, я узнал. Да и ее родинку на плече тоже.
— Такая родинка есть и у меня, — вздохнула Мариша.
— А у нее она была нарисована, — сказал Симон.
— Да ты что?! — ахнула Мариша.
— Своими глазами видел, как та баба ей ее малевала, — заверил ее Симон. — Я еще тогда подумал, что дело точно нечисто. Но бежать уже было некуда. Вот я и не ушел. Дурак! Если Котов увидит эту пленку, я вылечу отсюда с такими рекомендациями, что меня и в подтанцовку никто и никогда не возьмет. Даже в последний гадюшник.