Пьесы
Шрифт:
Т а т ь я н а. Кончай. Я этих сплетен наслушалась. Завидуют ему, вот и распускают разные слухи. Сергей Саввич человек с размахом. Вообще замечательный человек!
П е т р. Может, и замечательный, не спорю. И размахнуться не прочь… Да ты не хмурься, не с чужих слов говорю. Сам развлекал всю честную компанию на банкете. Поначалу ежились, глазами подозрительно зыркали. Потом осмелели… бабы… и все такое… В общем, как все нормальные люди.
Т а т ь я н а. Нормальные? Ты считаешь, что это нормально? Сам, поди, тем же занимаешься?
П е т р. А ты приезжай,
Татьяна плачет.
Я, Тань, столько на эти пакости нагляделся, что с души воротит. Да и какой мне резон менять паву на курицу? Лучше тебя все равно не найти.
Т а т ь я н а. Врешь ты все! Врешь! И про Сергея Саввича наплел. Не таковский он, чтоб на чужих баб глядеть. И — меня он отличает.
П е т р. Как же не отличать, когда ты от зари до зари на ферме?! Ни выходных, ни праздников. С мужем повидаться некогда. Сына вовсе забросила. То в круглосуточном садике, то в интернате.
Т а т ь я н а. Сам-то лучше? Прилетишь, как ветер случайный, и тем же часом обратно. Я тут все время одна… Не разорвусь… Или при сыне сидеть, или работать. На твои чаевые не проживешь.
П е т р. Я не беру чаевых, Тань. Совесть не принимает. Музыка, Тань, не чаевых, души требует. И ты не думай, пожалуйста, что ресторанные музыканты все сплошь жулье. Честные люди есть везде.
Т а т ь я н а (взвившись). Это ты честный? Жену с ребенком бросил! Зарплату неизвестно на что тратишь…
П е т р. Зарплату я брату отдаю, Тань. Инвалид с войны у меня брат, разве не знаешь? Вожу по курортам — денег немалых стоит.
Т а т ь я н а. Ну и вози, коль тебе брат дороже.
П е т р. Люди промеж собой несравнимы. Ты по-своему мне дорога, брат по-своему.
Т а т ь я н а. Уходи! Ненавижу тебя! Ненави-ижууу! Тунеядец! Дудошник ресторанный!
П е т р. Ты не сгоряча бухнула, Тань? Скажи, это серьезно?
Т а т ь я н а. Будет уж, пошутила! Терпение лопнуло.
П е т р. Ну, спасибо за откровенность. Честно говоря, не ожидал. Оно конечно: дудошник я. Да как быть-то? Больше ничего не умею. До большой музыки не дорос… А душа просит. Вот и играю. За это разве можно ненавидеть? Уважения, понятно, особого не заслуживаю, а пожалеть могла бы…
Т а т ь я н а. Жалела… устала. Ступай. Мне контрольную писать надо.
П е т р. Совсем выгоняешь? Навсегда?
Т а т ь я н а. Не знаю. Ничего я не знаю!
П е т р. Что ж ты вытворяешь со мной, а? Что вытворяешь, Тань? Ведь я тебя больше свободы люблю!
Т а т ь я н а. Не до любви мне сейчас, Петя! Пожить хочу… Из-за тебя еще и не жила по-людски… А годы идут. А я, как прежде, на ферме… словно счастье там потеряла. Копаюсь в навозе, а ты буги-вуги на банкетах наяриваешь. С бабами любезничаешь.
П е т р (строго, печально). Баб не приписывай, Тань, не надо. Решила без меня жить — живи. Мешать не стану. Женщина ты видная, ровню себе найдешь…
Т а т ь я н а. Никого мне не надо. Нико-го-шень-ки!
П е т р. Набил оскомину, значит? А как же с Юркой быть? Юрка-то ведь и мне сын.
Т а т ь я н а. Какой он тебе сын? Раз в год по обещанию видишь. А туда же: «сын»…
П е т р. Нет, Тань, не раз в год. Каждую неделю в институт наведываюсь. Близко не подхожу, а так — сыздаля — вижу. Сын же, душа тянется.
Т а т ь я н а. Не ходи к нему, не трави парня.
П е т р. И это, стало быть, запрещаешь? А как мне жить, Тань? Куда мне деваться?
Т а т ь я н а. Сам думай. Голова на плечах есть.
П е т р. Так оно, Тань, точно так. Да голова-то кругом пошла.
Т а т ь я н а. А у меня, Петя? А у меня?..
Идет снег. И время идет.
В конторе.
По радио передают песню. Певица поет:
«Жалобно, грустно и тоще В землю вопьются рога… Снится ей белая роща И травяные луга».У репродуктора, задумавшись, сидит И г о ш е в.
Входит Ю р а. Игошев не замечает его.
Голос диктора: «Мы передавали народные песни в обработке композитора Авенира Ошкурякова».
Ю р а (с «дипломаткой» в руках). Приветствую вас, Сергей Саввич.
И г о ш е в. А, юрист! Здорово. Слыхал?.. Этот Ошкуряков своими песнями всю душу мне выворотил.
Ю р а. Песни-то, сказали, народные. Ошкуряков их только обработал.
И г о ш е в. А хоть и народные, так что? Кто-то когда-то сочинил песню, помер… И песня вместе с ним померла бы, если бы не такие вот Ошкуряковы… Положил ее композитор на ноты, до нас донес бережно и бескорыстно. Низкий поклон ему за это.
Ю р а. Пожалуй, вы правы. Во всяком профессионале я прежде всего ценю благородство. И бескорыстие, конечно. Но в меру, в меру. Дилетанты наступают. Как клопы лезут во все щели. И кусаются. Мы с вашим Виктором не раз испытали это на собственной шкуре.
И г о ш е в (подозрительно). Вы с Виктором? Ты что, тоже искусством занялся?
Ю р а. В некотором роде.
И г о ш е в. А институт?
Ю р а. Одно другому не мешает.
И г о ш е в. Как же вы с Витькой-то сконтактовались?
Ю р а. Элементарно. Союз единомышленников. Виктор организовал что-то вроде любительской студии. Я в ней импрессарио.
И г о ш е в. По-нашему, значит, толкач. Так?
Юра разводит руками.