Петербургская баллада
Шрифт:
— Ты сам больной на всю голову, начальник, — с презрением ответил он. — Надо же было такое придумать…
— Тогда ничего не понимаю, — признал я.
— Я тебе об этом и толкую.
— Ладно, будем рассуждать логически. Если взять за основу факт, что убийства совершал ты…
— А если не брать?
— Тогда какой смысл молчать?
— Есть смысл. Такой смысл, ради которого на смерть идут с радостью. Не пытай меня, все равно не скажу. А сам не поймешь.
— Это почему? Вроде не тупой.
— Да потому, что свой палец всегда больнее кусать, чем чужой. И тебе моей боли не понять.
— Таких еще не было.
— Привыкай…
— Все равно ведь эти эпизоды докажут, — продолжал увещать я, уже не веря в успех. — Машина, запись на видео — это доказательства. Опера здесь опытные, ухватят за ниточку — раскрутят… Только кассеты разойтись по городу успеют. То, что мне работы прибавится, — не страшно. Не впервой. А вот…
— Слушай, — взмолился он, — отстань ты от мня! Я спать хочу! Устал я! Все равно ничего не скажу, неужели не ясно?!
— Слушай, а правда, что стопка холодной водки похмелье снимает?
— Что? — Он даже опешил от такого вопроса. — Да… Еще активированный уголь с анальгином, но водка — надежней.
— Ты водку будешь?
— Думаешь, за стакан купить? — презрительно скривился он.
— Ничего я не думаю. Голова болит. Тошнит. Ты еще тут… Будешь — так говори, нет, так иди в камеру.
Он пару минут думал, рассеянно глядя на меня.
— Ну… Не откажусь. Вряд ли теперь удастся… Короче — буду.
Я вышел в коридор и попросил ожидавшего там Алексеева:
— Очень обидишься, если я попрошу тебя достать бутылку холодной водки и что-нибудь из закуски?
— А за пивом не сбегать? — нахмурился Алексеев.
— Тогда постереги его еще с полчасика, пожалуйста, я сейчас…
— Ты с ним, что ли, пить собрался? — удивился Алексеев.
Я неопределенно пожал плечами. Алексеев немного подумал, переводя взгляд с меня на дверь кабинета и обратно.
— Хм-м… Хорошо, схожу, — неожиданно согласился он. — Только ты за ним получше присматривай. Ему сейчас терять нечего. Жди. Я быстро.
Я вернулся в кабинет. Капланюк осуждающе покачал головой:
— Работнички… А если б я в окно сиганул?
— Сломал бы ногу, — пожал я плечами. — Или шею.
— А может, мне это и надо?
— Не, ты водку ждать будешь. А уж потом — в окно, или головой о стену… Ты что, в органах раньше служил?
— Нет. В армии краснопогонником был, — нехотя сообщил он. — Конвоировали заключенных. Потом охранником в частных фирмах.
— Понятно, — кивнул я, и мы замолчали. Молчали до тех пор, пока не вернулся Алексеев. Неодобрительно покосившись на меня, поставил на стол бутылку, ка-кие-то консервы, вынул из ящика стола два стакана и, не проронив ни слова, снова вышел за дверь.
— Не одобряет, — посмотрел ему вслед Капланюк.
— Самому противно, — признался я, разливая водку по стаканам.
— Со мной пить?
— Вообще пить. Я ведь и впрямь непьющий. Раз в год только и позволяю себе. Наверное, и этого не надо, но уж больно эти праздники душу травят. Тяжело на трезвую голову…
Он принял стакан и тут же, одним огромным глотком, выпил. Меня даже передернуло.
— А ты чего ждешь? — посмотрел он на меня. — Или надеешься, что опьянею и язык развяжется?
Я пожал плечами и, собравшись с духом, выпил.
— Бр-р! Мерзость какая! — с трудом выдавил я, переведя дыхание. — И чего? Когда оно… подействует?
— Жди, — развел он руками. — Это же не наркоз, тут время нужно… А что у тебя за проблемы с Новым годом?
— Тебе не понять, — насупился я.
— Вот видишь? Как я и говорил: мне не понять тебя, тебе — меня. Каждый умирает в одиночку.
— Очень интересно? — зло прищурился я.
— Мне, честно говоря, до фонаря. Своих забот хватает.
— А я могу рассказать, — неожиданно для самого себя решил я. — Никому никогда не рассказывал, а вот тебе могу.
— Это почему еще именно мне? — насторожился он.
— А ты — маньяк, — видимо, водка все же ударила мне в голову. — Ты ни смеяться, ни жалеть не станешь. И всякие поганые советы давать не станешь.
— Да-а? А вот теперь интересно… Ну-ну?
И я рассказал ему все. Не комментируя и не оправдываясь. Просто взял и рассказал свою жизнь сидящему напротив насильнику и убийце. А потом налил полстакана водки и выпил. Не знаю, что на меня нашло. Если б эту картину увидел нормальный человек, он бы просто не понял. А присутствуй при этом кто-нибудь из коллег, думаю, больше со мной в отделе никто бы не разговаривал. Но на тот момент мне было почему-то все равно.
— Забавно, — после долгого молчания сказал Капланюк.
— А-а, тебе забавно…
— Нет, забавно то, что я, кажется, ее знаю.
— Это как? — опешил я.
— Ты же сам сказал: блондинка, симпатичная, ветреная, забавная, любит танцевать и ушла от тебя примерно полгода назад. Так?
— Так.
— Значит, знаю.
Мы еще помолчали. Я выжидательно смотрел на него, он долго мялся, потом, на что-то решившись, подвинул ко мне стакан.
— Еще нальешь? Спасибо… Ладно. Черт с тобой. Скажу я тебе. Но только тебе. Без протоколов и не подтверждая в дальнейшем ни словом. Потом поймешь — почему… Идет?
— Идет, — согласился я.
— После армии я женился, — начал он свой рассказ. — Женился на той, которую любил. Как ни странно звучит, но она дождалась меня из армии. Любила меня безумно. Такая, как она, — одна на миллион. А я молодой, опыта и связей нет, да еще перестройка эта чертова… С деньгами туго… Устроился охранником в одну фирму — разорилась. В другую — зарплату по нескольку месяцев задерживали. Нелегко, в общем, было. Халтурил где придется. Потом ребенок появился, вообще едва концы с концами сводил. Да что говорить, всякое было… Одним словом. Когда удалось наконец устроиться в фирму с хорошим графиком и приличным окладом, держался за эту работу, как за спасательный круг. Не все нравилось, но от добра добра не ищут. Директор там был сволочь первостатейная. Люди редко делятся на плохих и хороших. В каждом человеке перемешано все, как в коктейле. По поступкам судят. Для кого-то ты плохой, для кого-то — хороший… А этот исключением из правил был. Родит иногда земля таких уродов… Фирма эта занималась видеопродукцией…