Петербургская повесть

Басина Марианна Яковлевна

Маша… Давно ли они ссорились из-за книжки, игрушки, лоскутка бумаги. И вот она невеста. Кто ее жених, этот Трушковский? Что он за человек? Как сложится ее жизнь? Гоголя заботила судьба сестры, тревожили сумбурные письма матери. Непрактичная Мария Ивановна совсем растерялась: свадьба, приданое, долги… Она боялась всего: недовольства родственников, неприятностей с имением, злоязычия соседей и… кометы. Андрей Андреевич Трощинский жениха не одобрял: беден, землемер, да к тому же поляк. Мария Ивановна и сама хотела бы выдать дочь за богатого, да красивый землемер полюбился Маше.

Теперь уже не Мария Ивановна писала сыну «мораль» на десяти страницах,

а он ее увещевал: «Вы спрашиваете меня, появилась ли точно комета в Петербурге. Охота же вам заниматься ею! Мало ли подобной дряни является каждый год! По мне, хотя бы двадцать комет засветило вдруг и все звезды поприцепляли к себе длинные хвосты, придерживаясь старой моды, мне бы это не больше принесло радости, как прошлого году упавший снег. Впрочем, когда вы мне объявили, что есть комета, то я нарочно обсматривал по несколько часов небо, но никакой звезды, даже короткохвостой или куцой, не встретил. Кто-то, я воображаю, трудится в Полтаве над выдумкою всех этих вздоров? Я думаю, люди все значительные: правитель губернской канцелярии, губернский стряпчий, прокурор. А Марья Васильевна Клименко, верно, развозит все это, как запечатанные письма по провинциям».

Гоголь одобрил желание матери устроить свадьбу безо всякого шума, советовал не принимать близко к сердцу мнения Андрея Андреевича и пересуды соседок, которым захочется узнать, сколько дюжин платков и батистовых сорочек дают за невестой. И бедность жениха его не заботила: деньги — дело наживное. Главное не богатство, а душевные качества.

Гоголь принял участие в предсвадебных хлопотах — бегал по магазинам, выполняя поручения, посылал башмаки, искал полотно, купил сестре платье.

Свадьбу сыграли в апреле. В Васильевке уже буйствовала весна. Петербург же весна не баловала. «Май у нас самый дрянной: дожди и снег беспрестанные, и я не решаюсь долго выезжать на дачу…»

Дача под Петербургом. Акварель К. Кольмана. 1838 г.

В конце мая потеплело, и Гоголь перебрался в домик с мезонином, который снял по дороге в Парголово, близ Поклонной горы. Он занял верх и поместил объявление в газетах, что сдается низ дачи. Желающие нашлись. Вскоре явился какой-то господин:

— Вы публиковали в газетах об отдаче внаем половины дачи?

— Публиковал.

— Нельзя ли мне воспользоваться?

— Очень рад. Не угодно ли садиться? Позвольте вашу фамилию.

— Половинкин.

— Вот и прекрасно! Вот вам и половина дачи!

Тотчас без торгу и порешили. Гоголя позабавило, что половину дачи снял Половинкин.

Московская застава. Гравюра по рисунку А. Горностаева. 1830-е годы.

Но жить на даче пришлось меньше месяца. Девятого июня Гоголь подал прошение статс-секретарю Лонгинову:

«Милостивый государь Николай Михайлович.

Будучи в необходимости ехать по домашним обстоятельствам в имение мое, находящееся в Полтавской губернии Миргородского, повета, покорнейши прошу ваше превосходительство приказать снабдить меня надлежащим отпуском на каникулярное время».

В тот же день отправлено было письмо в Васильевку: «Новостей нет никаких, выключая разве

той, что я в будущем месяце, может быть, увижусь с вами, разумеется, если ничто не помешает; впрочем не советую вам слишком предаваться надежде: очень может случиться, что я вас и обману».

Помех не оказалось, и в конце июня Гоголь вместе с Якимом пустился на перекладных в далекое путешествие из Петербурга в Полтавскую губернию.

Три с половиной года прожил он в Петербурге, и прожил не зря — он был еще очень молод, а его имя уже стало известно в России.

ВОЗВРАЩЕНИЕ И ХЛОПОТЫ

Плетнев недоумевал и даже досадовал — оригинал этот Гоголь: занятия в институте давно начались, а его нет как нет. Испросил отпуск, уехал и как в воду канул, хотя бы весточка. Начальница недовольна — младшее отделение без учителя истории. А где его сыскать?

Наконец, в сентябре пришло письмо, в октябре — другое. Гоголь писал: «Здоровы ли вы, бесценный Петр Александрович? Я всеминутно думаю об вас и рвусь скорее повеситься к вам на шею. Но судьба, как будто нарочно, поперечит мне на каждом шагу. В последнем письме моем, пущенном 11 сентября, я писал вам о моем горе: что, поправившись немного в здоровьи своем, собрался было ехать совсем; но сестры мои, которых везу с собою в Патриотический институт, заболели корью и я принужден был дожидаться, пока проклятая корь прошла. Наконец, 29 сентября я выехал из дому и, не сделавши 100 верст, переломал так свой экипаж, что принужден был прожить целую неделю в Курске, в этом скучном и несносном Курске. Вы счастливы, Петр Александрович! вы не испытали, что значит дальняя дорога. Оборони вас и испытать ее. А еще хуже браниться с этими бестиями станционными смотрителями, которые, если путешественник не генерал, а наш брат мастеровой, то всеми силами стараются делать более прижимок и берут с нас, бедняков, немилосердно штраф за оплеухи, которые навешивает им генеральская рука. Но завтра, чуть свет, я подвигаюсь далее, и если даст бог, то к 20 октябрю буду в Петербурге. А до того времени, обнимая вас мысленно 1001 раз, остаюсь вечно ваш Гоголь».

Вид на Исаакиевскую площадь со стороны Нового переулка. Акварель В. Садовникова. 1830-е годы.

Гоголь добрался до Петербурга в самом конце октября. Он привез с собой двух младших сестер, одиннадцатилетнюю Анну и девятилетнюю Лизу, а также Якима, обзаведшегося женой.

Квартира нашлась в Новом переулке, близ Мойки, в доме Демут-Малиновского. Разместив там домочадцев, Гоголь незамедлительно занялся делами.

Дел оказалось множество, и притом не самых приятных.

За опоздание на службу — три месяца с лишним — вычли жалованья двести рублей.

Устройство сестер в Патриотический институт тоже сошло не гладко. Поместить девочек в это заведение Гоголь задумал еще до отъезда домой. «Два здешних института, — писал он матери, — Патриотический и Екатерининский, самые лучшие. И в них-то, будьте уверены, что мои маленькие сестрицы будут помещены. Я всегда хотя долго, но достигал своего намерения».

Достиг он и теперь.

Анну и Лизу в виде особой милости в институт приняли, но с двумя условиями: во-первых — вместо платы за учение будут удерживать жалованье Гоголя. Во-вторых — он обязуется неотлучно состоять при институте.