Петербургские трущобы. Том 1
Шрифт:
Заключенная хотела видеть своих детей – Бероев дважды привозил их в ее секретный нумер. Каждый вечер возвращался он домой усталый, разбитый, истерзанный морально, с гнетущею болью и горем в душе, – и вид этих осиротелых и грустных детей наводил на него еще более тяжкую, мучительную тоску. Они не карабкались к нему на шею и плечи, как бывало в прежнее время, не бегали весело по всем комнатам, – и тихие комнаты казались теперь какими-то пустыми, неприветно мрачными, как будто бы из них только сегодня поутру вынесли покойника на кладбище.
Вместо веселого, радостного крика, какой, бывало,
– Что мама? Ты видел маму сегодня?
– Видел… целует вас, сказала, чтобы не плакали, не скучали, она скоро вернется к нам.
– Скоро?.. В самом деле, скоро?.. Она не плачет там?
– Нет, детки, не плачет… Зачем же ей плакать?
– А как же при нас тогда она так плакала? Она стала такая худая-худая… Папа, ведь она больна там?.. Зачем она там сидит? Отчего она ушла от нас?..
Что было отвечать ему на все эти детски-наивные бесконечные вопросы, которые повторялись каждый раз по его возвращении? Все это более щемило и надрывало его сердце, и без того уже вдосталь истерзанное. Он сам укладывал их в постельки, сидел над ними, пока не заснут, старался развлечь их какою-нибудь постороннею болтовнею, но такая болтовня как-то туго и трудно подвертывалась ему на язык, и разговор невольно и незаметно сводился сам собою все на те же больно хватающие за душу вопросы. Но вот, слава богу, затихли и заснули дети, часто со свежею слезой на пушистой реснице, и для Бероева начинается долгая, болезненно-бессонная ночь, с бесконечными шаганиями из угла в угол по кабинету, с бесконечными думами, которые сверлят и буравят мозг, с гложущей тоскою и леденящим отчаянием…
Было около двух часов ночи. Истомленный Бероев прилег на диван в тяжелом забытьи, от которого, чуть послышится малейший шорох, чуть упадет на розетку кусочек с нагоревшей и оплывшей свечи, или чуть мебель в каком-нибудь углу щелкнет с легким треском и скрипом, – человек уже вздрагивает и как-то лихорадочно просыпается.
Глубокая тишина. Раздраженные нервы, даже и сквозь забытье, остаются как бы настороже, в каком-то напряженном состоянии.
Между тем тишина становится как будто все глубже и глубже, – только карманные часы, брошенные на письменном столе, отчеканивают секунды своим сухим и чуть слышным чиканьем.
Вдруг в прихожей раздался порывистый и громкий звонок.
Бероев вскочил с дивана, не понимая, что это значит – наяву ль оно так случилось, или только во сне почудилось?
Звонок повторился, только еще громче прежнего.
Из детской вместе с тем послышался испуганный, полусонный крик разбуженного ребенка.
Полный недоумения и тревоги, Бероев сам пошел в переднюю – отворять двери.
– Кто там? – окликнул он.
– Сделайте одолжение, отворите нам поскорее, – ответил вполне знакомый, но официально-учтивый голос.
– Да кто там, однако? Разве это время входить к человеку в такую пору?!
– Отоприте, сударь, потому так приказано, – послышался голос домового дворника.
Бероев отомкнул крючок и отступил в необычайном изумлении.
В комнату вошел мужчина, за ним другой, за другим третий. На каблуках у них звякали шпоры, сбоку слегка лязгали сабли, которые они старались придерживать рукою, чтобы не наделать лишнего шуму. Все трое стали снимать пальто и шинели.
Бероев глянул через их головы за дверь – там в сенях виднелась недоумевающе-любопытная физиономия дворника и торчали два медные шиша от касок.
Теперь он понял, что это такое, но не понимал, каким образом все это может к нему относиться?
– Извините, что мы принуждены тревожить вас в такое время, – вежливо наклонился один из прибывших, по-видимому старший, обтирая душистым платком свои широкие и мокрые от сырости усы и бакенбарды. В то же время он сделал Бероеву пригласительный жест – войти первому из прихожей в комнаты.
Остальные два офицера тоже почли долгом обратить к нему мимоходом и свое извинение, которое, впрочем, с их стороны ограничилось одним только учтиво, но лаконично процеженным сквозь зубы «извините»…
– Сделайте одолжение… – как-то глухо, бессознательно пробормотал Бероев и, по приглашению, первым вступил в свою гостиную.
– Я имею честь видеть господина Бероева? – отнесся к нему старший, с учтиво выжидательным наклоном корпуса.
– Так точно… Я Бероев…
– В таком случае… позвольте… – Он вынул из кармана свернутую бумагу и подал ее Егору Егорычу. – Потрудитесь взглянуть.
Тот неспокойною рукою развернул поданный ему лист и молча прочел предписание, которым предлагалось произвести в квартире обыск.
– Изволили прочесть? – спросил офицер.
Бероев вместо ответа возвратил ему бумагу.
– Дабы вы не сомневались, что обыск наш имеет быть произведен вполне законно, – продолжал офицер, – то при нем будет находиться господин надзиратель вашего квартала.
Он указал при этом на одного из офицеров.
– Потрудитесь вручить нам ключи от вашего письменного стола, комода и – позвольте начать…
– Сделайте одолжение, – опять пробормотал в ответ на это Бероев. Он решительно недоумевал – как, что, зачем и почему производится у него этот обыск?
– Кликните людей, – распорядился старший, обратясь к своему помощнику.
В ту же минуту из сеней вошли два человека, одетые в партикулярные пальтишки. Один из них напоминал своим видом нечто среднее между солдатом и лакеем; физиономия другого сильно смахивала на жидка. Оба стояли у дверей – руки по швам – и ожидали приказаний.
Бероеву предложили: не угодно ли будет ему самому отомкнуть и выдвинуть ящики стола, и затем – смотреть, как производится обыск.
Тот исполнял без возражений все, что от него требовалось. Начали весьма тщательно перебирать бумаги – до малейшего клочка и оборвыша. Письма, какие были, завернули в один лист, перевязали бечевкой и приложили казенную печать, подле которой должен был и Бероев приложить свою собственную. Со всеми бумагами последовало то же самое, после чего они были сложены в особенный портфель. Один из партикулярных людишек опытным глазом и рукою осматривал внутри стола – нет ли там каких-либо потайных ящиков. Но таковых не оказалось. В комоде точно так же не усмотрено ничего подозрительного. Другой же в это самое время тщательно перетряхивал книжку за книжкой из небольшой библиотеки Бероева, заголовки которых проглядывал один из офицеров.