Петербургский прозаик. Альманах №2
Шрифт:
– Что будешь? Чай или кофе?
– Чай.
Василий поставил кипятиться воду, достал заварной чайник. Когда вода вскипела, он дважды всполоснул заварной чайник кипятком и засыпал из баночек чай, причем из нескольких, залил кипяток, достал пиалки, небольшие такие, симпатичные, их тоже всполоснул кипятком, через какое-то время в одну пиалку налил чаю, потом открыл крышечку чайника, вылил туда обратно и после этого стал разливать понемножку чай мне и себе. Меня поразлил аромат чая, а цвет такой, не скажешь, что чисто черный – с розоватым оттенком. Я с удовольствием отпивал, запах изумительный,
– Расскажи о себе.
Он задумался.
– Да рассказывать-то нечего. А впрочем, расскажу. Я детдомовский. Как попал в детдом, не помню, но знаю с чужих слов. Был сорок седьмой год. Голод на Кубани. Где-то нашел меня какой-то, как сейчас говорят, волонтер и принес в детдом. Я ни говорить, ни ходить не умел. Полная дистрофия. Врач осмотрела и сказала, что мне два года, не больше. Выхаживали меня понемножку, давали через час по ложечке молока. Записали под именем Найденов Василий Васильевич, потому что человека, который меня нашел, звали Василием.
Детдом располагался в бывшем монастыре. Подворье имелось, сохранились сараи для скота. Директором детдома был бывший военный офицер, майор. И штат он подобрал тоже из вояк. Завхоз у него был такой бравый казак, старшина. Учитель физкультуры – отставной офицер, и учитель математики. Две женщины – бывшие разведчицы, преподавали одна ботанику, другая географию. Были еще два человека, которые ухаживали за скотом. А самый интересный человек был безногий. Петр Васильевич.
Он заведовал мастерской, там и жил. Сам себе сделал платформу на подшипниках и передвигался на ней довольно быстро, опираясь на ручки деревянные с шипами и отталкиваясь от земли. Мне нравилось бывать у него в мастерской. Он большей частью ремонтировал обувь. Страна еще не восстановилась после войны, разруха, у людей ни обуви, ни одежды, а дети подрастали, тут Петр Васильевич и пригодился, мастеря обувь, переходившую от Саши к Маше. Сапоги, валенки умел делать из всего, что есть под рукой.
В детдомовском хозяйстве было несколько коров, свиней и куры. Фураж был еще с сорок пятого года, более-менее урожайного, заготовлен. Живность ночами охранялась, потому что голод. Даже два милиционера круглосуточно дежурили. У директора было оружие. Помню, как-то ночью стрельба была. Кто-то попытался угнать скот, но быстро отогнали воров, а стреляли в воздух, не в людей.
От директора многое зависело. У него армейские были порядки, все что-то делали, за скотом ухаживали, сажали, убирали. Все были заняты, кроме совсем маленьких, как я, а с трех-четырех лет в виде игры уже приучали к труду. Школьники учились днем, делали уроки в классах, а потом трудились.
Я приходил в мастерскую практически каждый день и с интересом наблюдал, как Петр Васильевич работал: отрезал, подрезал сапожными ножами, которые сам сделал, шил, приклеивал, прибивал. Он обучал меня, рассказывал, как надо шить индивидуально для каждого, ноги-то у всех разные, как он говорил, у одного подъем крутой, у другого плоский. У одной девочки было косолапие, ее прозвали Медвежонок, и она не обижалась. Петр Васильевич для нее сделал специальный ботиночек, и она перестала косолапить.
После детдома, отучившись до седьмого класса, уходили в ПТУ или техникум. Мне Петр Васильевич посоветовал техникум. Я хотел в Ростов, а он говорит: нет, поезжай лучше в Воронеж, не объясняя почему. Я послушался его совета. Перед отъездом зашел в мастерскую попрощаться, и он мне сделал подарок. Подает мне то ли ящик, то ли чемодан, я открыл, а там инструменты, набор для работы сапожника: три сапожных ножа, шило, нитки, гвоздики, и прокладочки, и заднички, и набоечки, и фартук, и нарукавники, и молоток, естественно. Все, что нужно. Подарил и напутствовал:
– У тебя профессия уже есть. Ты учись, а эта специальность тебя прокормит. Не стесняйся, в городе очень много мастерских по ремонту обуви, и люди еще долго-долго будут туда обращаться, потому что наладить массовое производство очень сложно, а у людей всегда есть любимая обувка, они ею дорожат и будут ремонтировать, так что ты не останешься без куска хлеба.
В техникум меня приняли без проблем, поскольку аттестат был с отличием, характеристики, рекомендации. В общежитии устроился в комнате на четверых. Один парень, как я, с детдома, только с другого, и двое из местных станиц, им было попроще – на субботу и воскресенье они уезжали домой, возвращались с продуктами, а мы, детдомовские, должны были жить на стипендию, на которую не проживешь. Немного денег дал мне на первое время Петр Васильевич со словами:
– Это тобою заработанное по заказам.
Деньги быстро таяли. Я ходил по городу, смотрел, где ремонтируют обувь. Недалеко была мастерская с довольно большим помещением, приемщик сидел за стеклом и еще три человека, которые ремонтировали. Народу много, очереди. Однажды я решил попроситься на работу. Мне уже пятнадцать лет было, а паспорта тогда в шестнадцать давали, но выглядел я гораздо старше. Вероятно, и на самом деле мне было больше, чем записала врач в детдоме, глядя, какой я истощенный.
– Можно спросить насчет работы? – обратился я к приемщику.
– А что ты умеешь?
– Умею ремонтировать.
– Пойди к директору, поговори с ним, он там один.
Я зашел в кабинет, поздоровался, спросил:
– Можно у вас поработать?
– А что ты умеешь?
– Умею ремонтировать, даже шить умею.
– А сколько тебе лет?
– Мне пятнадцать, а так я, наверно, старше.
– С чего ты взял?
– Я детдомовский, и там, видимо, ошиблись, записали меньше.
– С какого детдома? – я назвал детдом. – Так что ты умеешь?
– Умею ремонтировать обувь.
Директор позвал мастера.
– Ну-ка, дай этому молодому человеку что-нибудь полегче, пусть отремонтирует.
Мастер показал мне место со стулом и лапкой, принес туфель.
– Вот это сможешь отремонтировать?
Как мне объяснял Петр Васильевич, это самая сложная работа, когда с правой стороны почти у самой подошвы оторвано, тут надо пришить и залатать так, чтобы было незаметно и не терло палец, не давило. Но это я умел. Открыл свой ящик, достал фартук, нарукавники. Все подошли, стали наблюдать. Я приступил к работе. Туфель был старый, задник смят, каблук стоптан. Стал ремонтировать. Подклеил, подшил, залатал. Задник распорол, вытащил, поставил новый. Каблук немножко срезал и поставил новый, подбил, подчистил, закрасил и сказал мастеру, что все готово. Он посмотрел: