Петербургский сыск. 1874 – 1883
Шрифт:
Позвоночник вскрытием не повреждён.
Желудок и его содержимое взяты в музей при судебно—медицинском кабинете, рубаха, штаны приобщены к делу в качестве вещественных доказательств.
Орудие убийства приложено в качестве вещественного доказательства.
Судебный следователь И. В. Богданов
Старший врач полиции Врачебно—Полицейского Управления Санкт—Петербурга А. Г. Шаталин»
– Значит, болиголов пятнистый, – сказал посерьёзневший Лерман.
– Вы правильно уловили.
– Но, Иван Дмитрич,
– Вы же прочли показания, там сказано, что Тарас накануне хорошо отпраздновал именины, поэтому симптомы могли счесть за болезненное состояние после выпитого. Могли же?
– Могли.
– Так что, Пётр Павлович, отдаю дело в ваши руки и надеюсь, что с ним вы быстро справитесь.
Лерман поднялся, что—то хотел сказать, но сунув папку под мышку, направился к выходу.
Над городом светило яркое солнце. День приятный, теплый. Листва на деревьях заметно поредела и просвечивала сквозь оставшуюся зелень жёлтым и багряным, землю укрывали опавшие листья. Высокие стволы деревьев упирались в лазурное небо, по которому проплывали белые кучерявые облака.
Первым делом Пётр Павлович направился к дворнику Сенчикову, ведь именно он указал на свершившееся преступление.
Грязная улица была небольшой – по десятку домов с каждой стороны, деревянных, в два и несколько каменных в три этажа. Дом, в котором жил убитый одной стеной выходил на Грязную улицу, которая давала ему номер, другой – на Мытнинскую площадь.
Степан Сенчиков служил дворником у вдовы Даниловой, занимающей один из каменных домов, сдаваемых в наём. Сама же хозяйка занимала скромную квартиру в две комнаты на втором этаже.
Пётр Павлович из первых уст хотел узнать, что побудило дворника написать полицмейстеру 3 отделения полковнику Ордынцу– Добровольскому. Если бы не это его обращение, то никто бы не стал производить вскрытие бедного Шрамова, покинувшего белый свет в столь знаменательный день – именины.
Сенчиков оказался неопределённого возраста щуплым тщедушным мужичонкой в поношенном сюртуке с заплатами и самое главное с хитрыми бегающими глазами, так ни разу не взглянувшими в лицо сыскного агента. Поминутно вытирал нос рукавом и говорил как—то вкрадчиво.
– Так как дело, итить его, было. С Тарасом, стало быть, мы давние приятели, вот с таких пор, – и он показал рукой, – стало быть, пешком под стол ходили.
– Когда он тебе рассказал о подозрении? – Нетерпеливо спросил Лерман, перебивая дворника.
– Ваше Благородие, – снова вытер нос Степан, – я ж, стало быть, по делу, чтобы, стало быть, показать вам, что давние мы с Тарасом приятели, стало быть, были.
– Это я и так понял, так что он говорил?
– Накануне именин, стало быть, пришёл дружок мой ко мне, я его, стало быть, к себе в дворницкую, там, извиняюсь, – голос понизил до шепота, – хозяйке, стало быть, не расскажите?
– Я пришёл не с хозяйкой твоей беседовать, – сжал губы
– Ну в дворницкой, стало быть, у меня завсегда полуштоф, стало быть, стоит. Вот после чарки, стало быть, он ни с того, ни с сего и говорит, стало быть: « Стёпа, и так по плечу хлопает, чую, стало быть, что жизни моей на чарку, стало быть, и осталось». «Чур, тебя, Тарас, говорю, стало быть, крепкий ты, силёнка в руках есть, стало быть, вон жёнку чуть ли не вдвое имеешь, стало быть». «Нет, говорит, замыслили они меня извести со свету белого, стало быть». И слезу пустил. Не видел, стало быть, его никогда в таком состоянии.
– Не говорил, кто свести хочет?
– Не, не говорил, стало быть, только и слышал от него, стало быть, они.
– Понятно, значит, ты утверждаешь, что Тараса отравили?
– А как же, стало быть, иначе? Крепкий мужик еще Тарас был, стало быть, вон по прошлому году на улице, стало быть, у телеги колесо отвалилась, а он взял и поднял, стало быть, чтобы колесо приладили, да телега не пустая была, а гружёная, стало быть, вона как.
– Ты сам подозрения к кому имеешь?
– Я—то что, – Степан пожал плечами, посмотрел по сторонам и наклонился вперёд, чтобы никто не услышал, – сдаётся мне, стало быть, что спуталась жёнка Тарасова с евоным сыном Пётром и стал, стало быть, мешать он им. Вот, стало быть, и извели его.
– Значит Ольга Шрамова и Пётр?
– Мыслю, стало быть, так.
– Ты видел Тараса в день смерти?
– Нет, не видел, – Степан вытер вспотевший лоб.
Пристав 1 участка Петербургской части подполковник Панкратьев оперся грудью о край стола, потом откинулся на спинку стула.
– Мне, господин Лерман, добавить нечего. Умер после изрядно выпитой дозы водки старый человек, заметьте, отнюдь не молодой, так что был произведён осмотр тела не только мною, но и участковым врачом господином Петровым. Я не понимаю вашего интереса к делу?
– Нет, нет, – на лице Петра Павловича появилась улыбка, – пустая формальность. В деле нет мнения врача и его же заключения о скоропостижной смерти Шмакова.
– Моё упущение, – произнёс глухим голосом пристав, – я думаю, вам стоит повидаться с господином Петровым и он вам подтвердит, что этот, как его…
– Шмаков, – подсказал Лерман.
– Да, Шмаков, скончался от удара, что не удивительно в столь почтенном возрасте.
– Благодарю, – сыскной агент поднялся с места, – прошу извинить меня за вторжение.
Участковый врач Петров ничего нового не добавил, хотя в конце концов признался, что в квартире Шрамовых был, но не слишком внимательно осматривал тело. Всё—таки умершему шестьдесят восемь лет, похоже на апоплексический удар.
– Павел Менандрович, а разве вы не видели расширенных зрачков, разве вам не говорили, что до минуты смерти Шрамов испытывал тошноту, головокружение, судороги.
– Отравление? – Удивлённо произнёс врач и густо покраснел.
– Да.