Петербургское дело
Шрифт:
— Телефон почему отключил?
Андрей вздохнул:
— Аккумулятор накрылся. Если бы не он, я бы…
— И у пацанов твоих тоже накрылся? Ладно, не оправдывайся. На этот раз прощу, но чтобы впредь не повторялось! Умывайся и ложись спать.
— Я так и сделаю.
Внезапно у Андрея закружилась голова, и он слегка пошатнулся. Мать этого не заметила, но, похоже, вид у сына был не ахти, потому что она встревоженно проговорила:
— Ты бледный. У тебя ничего не болит?
Андрей
— Нет, ма. Просто устал.
— Хочешь, я дам тебе аспирин?
— Да нет. Я же говорю — я в порядке. Сейчас лягу спать, а завтра утром буду как огурчик. Спок ночи, ма!
— Спокойной ночи… сынок.
Умываться Андрей не стал. Голова кружилась, к тому же ноги выделывали такие круголя, что Андрей боялся сделать лишний шаг. «Главное — экономить силы», — сказал он себе и аккуратно, словно по нарисованной линии, двинулся к кровати.
Лежа в постели, Андрей протянул руку и выключил свет. Сразу стало легче. Все проблемы и мысли стали уплывать куда-то, становясь все прозрачнее и невесомее, пока не исчезли совсем. Уснул Андрей с блаженной улыбкой.
Физиономии Гоги и Герыча плавали в тумане, как два пенопластовых поплавка в реке Самаре. Совсем как в те благословенные времена, когда Андрей и Тая удили в этой реке линей, подлещиков и шустрых, серебристых верховодок. (Господи, как давно это было!)
— Привет! — сказал поплавок-Герыч. — Хорошая сегодня погода. Только клева все равно не будет. Рыба ушла вверх по реке.
— Точняк! — подтвердил, подпрыгивая на воде, поплавок-Гога. — Клева сегодня не будет. Клево было вчера!
Гога запрокинул голову и заржал как конь.
— Пошли вон! — прикрикнул на них Андрей, и физиономии-поплавки исчезли.
День был солнечный, и блеск речной воды так больно резанул Андрея по глазам, что ему пришлось отвернуться. И тогда он увидел Таю. Она стояла с удочкой в руке, внимательно глядя на свой поплавок. Ее лоб и щеки были бледнее, чем обычно. Однако на скулах розовел румянец, а черные глаза блестели так азартно, что Андрей рассмеялся.
Тая повернулась к нему и сердито сказала:
— Тише, Андрюш! Всю рыбу распугаешь!
И вдруг оказалось, что они не на берегу реки, а на краю крыши какого-то дома. Над городом сгустились сумерки. Внизу, поблескивая фарами и маячками, текла бесконечная вереница автомобилей.
— Тая, — тихонько окликнул Таю Андрей. — Это не река. Это шоссе.
Однако на девушку его слова абсолютно не подействовали. Она продолжала рыбачить.
— Тая… — словно окликнул ее Андрей.
И тогда она повернулась. Глаза у нее были пустыми и бессмысленными, как у зомби. На обескровленных губах застыла мертвая улыбка.
— Зачем ты отпустил меня? — Опросила Тая. — Я была одна. Совсем одна в этом страшном, черном городе.
— Но я не мог тебя проводить, — неуверенно сказал Андрей. — И ты сама запретила мне выходить.
Тая медленно, словно это движение доставляло ей чудовищную боль, растянула бледные губы в усмешке:
— Ты обещал мне, что никогда меня не забудешь, — тихо выговорила она.
— Обещал, — согласился Андрей.
Тут вдруг лицо Таи снова наполнилось жизнью, губы дрогнули, и она ласково произнесла:
— Знаешь… не обязательно держать слово. Ты ведь живой, а пока ты жив, с тобой всякое может случиться. Например, встретишь красивую девушку и…
— Не говори глупости! — рассердился Андрей. — Зачем мне другая, если у меня есть ты?
Тая вздохнула:
— Да, это правда. Но ты согласен умереть ради меня?
— Умереть? — растерянно переспросил Андрей.
Тая кивнула:
— Да. Иначе мы не сможем быть вместе.
Лицо ее как-то странно затрепетало, словно его показывали по телевизору, и сейчас по экрану пробежала рябь помех.
— Тая, — позвал Андрей.
Она не отвечала. Лицо ее по-прежнему трепетало, то растягиваясь, то сжимаясь, и выглядело это жутковато.
— Я… — начал было Андрей, но Тая не дала ему договорить.
— Ты задумался! — Она усмехнулась. — Разве жить — так уж приятно? Что тебя держит в этой жизни?
— Много чего, — неуверенно ответил Андрей. — Например, мать. Что с ней будет, если я умру? Да и… — Голос его окончательно упал, — …граффити…
— При чем тут граффити? — удивилась Тая.
— Мне нравится рисовать. Когда я рисую, я чувствую себя счастливым. Я знаю, ты мне скажешь, что это просто баловство. Что ничего общего с искусством это не имеет. Ты ведь мне всегда об этом говорила.
— И ты со мной соглашался. Ты сам говорил, что занимаешься этим только ради денег!
— Да, но… — Андрей смутился. — Я не говорил тебе всю правду. Нет, деньги — это, конечно, важно. Но… Как бы это объяснить?… — Он задумался. — Понимаешь, когда у меня в руках пульверизатор, я чувствую себя… свободным, что ли? Например, когда я рисовал этого демона, я…
— Подожди! — встревоженно оборвала его Тая.
Андрей оборвал свою речь на полуслове, прислушался и испуганно спросил:
— Что?
Тая прищурилась:
— Ты ничего не слышишь?
Андрей снова прислушался, еще тщательнее, чем прежде.
— Да вроде нет. Хотя… — Он услышал в отдалении какой-то шум. Или, вернее, грохот. Словно где-то на стройке вбивали сваи. Но это были не сваи. — Как будто какие-то шаги? — неуверенно спросил Андрей.
Тая поежилась:
— Да, шаги. Это за мной. Я должна идти.