Петька
Шрифт:
Положить жердь на место, под скат крыши, мама запретила.
— Придёт Василий и сделает это сам, — сказала она таким голосом, что Петька тут же замолк, а Нинка незаметно исчезла со двора. Борька смотался ещё раньше.
Потом мама мыла Петьку, мазала ему йодом царапину на животе, дула на неё и охала. Когда она увидела ссадины на локте и колене, у неё поджались губы. Петьке был хорошо знаком этот признак, и он затих. Молча он дал переодеть себя, причесать, заклеить царапину пластырем, без звука надел носки и панаму. Потом он так же молча съел две куриные котлеты, пирожные и выпил наконец из термоса холодного клюквенного морса. Он знал, что, когда он ест, мама добреет. Допив морс, он искоса поглядел на маму и решился заговорить.
—
— Мам, а где папа? — спросил он. Губы у мамы снова поджались.
— Сейчас он очень занят на работе и отложить свои дела не захотел, — сказала она.
— А почему ты его не подождала? — спросил Петька и тут же пожалел.
Мама быстро убрала термос в сумку и приказала:
— Поел? Иди в дом и почитай книгу. Совсем разучишься за лето читать.
Петька пошёл в дом, сел на свою кровать и задумался. Похоже, что мама с папой поссорились, и поссорились из-за него. Наверное, папа не хотел, чтобы мама ехала сюда одна, а может быть, не хотел, чтобы она вообще сюда ехала. Наверное, он хотел, чтобы Петька для воспитания пожил здесь без родителей, а мама не выдержала. Да, похоже, что так. Мама взяла отпуск и приехала сюда отдыхать. Это значит, что папа тоже скоро приедет. Здорово! Всё, никакой Витька больше не страшен.
— Мама, — закричал Петька, выскакивая на крыльцо, — когда папа приедет?
— Мы сами поедем к нему, — сказала мама чужим голосом.
— Куда к нему? — спросил Петька ошеломленно и вдруг испугался. — Он что, заболел?
— Нет, он здоров. Но я не могу оставить тебя здесь, где ты находишься без всякого присмотра и подвергаешься постоянной опасности.
— Какой опасности? — спросил Петька, лихорадочно соображая, о чём говорит мама. То, что она видела — не в счёт, эта опасность не постоянная, и можно дать честное слово, что не будешь лазить на чердак.
— Ты писал в своём письме, что совершенно один, с каким-то там Борькой, ходишь в лес на озеро, на болото. Ты ешь немытую чернику прямо с земли. Ты можешь заблудиться, утонуть, у тебя могут развиться кишечные заболевания. А то что я видела сегодня? Кошмар! Завтра же едем домой. Я сняла дачу для бабушки с тётей Зиной, будешь жить с ними. Бабушка там за тобой будет присматривать, и мы с папой сможем приезжать туда достаточно часто. Там я буду спокойна за тебя…
— Никуда я отсюда не поеду! — неожиданно для самого себя сказал Петька.
Мама с тётей Ксенией и дядькой Василием сидели в комнате за закрытыми дверями. Петька лежал в постели и прислушивался. Он догадывался, что разговор идёт о нём, о том, что мама увезёт его завтра. Очень хотелось знать, что говорит тётя, а что дядька Василий. Что может сказать мама, Петька знал. Можно было бы подкрасться к дверям и подслушать, но это было бы нечестно. Петька представил, как мама возьмётся за щёки, если его увидит, как скажет: «Петя, как ты мог?» — и он не решился. В комнате было темно, только серым силуэтом виделось окно. Изредка оно коротко освещалось, и Петька знал, что это зарницы, что где-то далеко-далеко собирается гроза.
«Борька говорил, что после грозы рыба хорошо ловится, — подумал он. — Завтра пошли бы на озеро. Лесом пошли бы, Борькиной тропинкой, Витьку обманули бы. Удочки бы взяли, наконец. Я бы много рыбы наловил, и всю большую. Или в лес пошли бы за черникой. А потом я её ел бы с сахаром и со сметаной. В лесу не страшно, там легко спрятаться. Вон мы от Нинки как спрятались: раз — и нету. Витька — тяжёлый, когда идёт — наверное, треск на весь лес стоит. Борька его сразу услышал бы. Витька прошёл бы совсем рядом и не заметил нас. Конечно, было бы страшно, но интересно. А на даче что? Гулять по участку? Ну, книжку можно почитать, в солдатиков поиграть, в разные настольные игры с бабушкой. Такого друга, как Борька, там точно не будет. И Нинки. Витьки, правда, тоже не будет, кончится постоянный страх, это хорошо. Но ведь я от Витьки каждый раз спасался, а он каждый раз побеждённый был. А на даче — никаких побед, одна скука». Сон всё никак не шёл к Петьке. Зарницы стали чаще, занавеска на окне заколыхалась, поднимаясь и опадая, Петька скорее угадывал, чем видел это. Вдоль комнаты потянуло ветром, заскрипела, отворяясь, дверь, и голоса стали слышны.
— Повторяю, Ксения, одно дело твой Антон, он всегда был здоровым мальчиком с устойчивой нервной системой, другое — Петя. Он хрупкий, ранимый. Пока он душевно не окрепнет, его нужно беречь… — Это говорила мама.
Тётя Ксения что-то ответила ей, но слов было не разобрать, наверное, она сидела к дверям спиной.
— Нет, Ксения, это мой ребёнок, мне лучше знать… — Это опять мама.
— Скажу тебе, Галя, что думаю, не обессудь. — Это был голос дядьки Василия. Петька замер, вслушиваясь. — Ты погляди на него, ведь подрос он. Ему уже не сопли утирать нужно, а подсказывать, что хорошо, что плохо; где не так подумал, где не так сделал. Да ещё старайся, чтобы он сам к тебе пришёл спросить. А не идёт — молчи, смотри, как ушибается да обжигается, и терпи. Сама подумай: человека растишь, мужика. Ему пора кое-что уже и самому за себя решать.
— Успеет ещё, — возразила мама напряжённым голосом. — Он ещё маленький. Что он может сам решить? Я сегодня видела, как он решал с чердака прыгать. Он же мог разбиться. И на речку сам ходил, и на болото… Где же была твоя подсказка? Я после его письма чуть со страху не умерла, пока не приехала.
— Вот о том и разговор: себя ты бережёшь, свой покой. Нам с Ксенией, думаешь, за Антона не страшно было? И сейчас страшно. И за Петьку страшно, свой ведь, родная кровь. А он парень осторожный, поосторожнее Антона будет. С ребятами он хорошо играет и за себя постоять может и за друга. Мне Мишка рассказывал, было у них тут одно дело… Балованный сильно, да это пройдёт, если с людьми побольше будет. С чердака он не прыгал, а по слеге спускался, и спустился ведь, ничего. И придумал сам про слегу, когда лестница упала. А мог бы сидеть, меня дожидаться.
— Алёша так же рассуждает, как и ты. Одна вы семья. Не понимаете вы все, что…
Ветер потянул в другую сторону, и дверь в комнату закрылась. Голоса стали тише, слов было не разобрать. Но и так было над чем подумать.
«Ясно, что мама хочет меня увезти. Не увезла бы, если бы могла остаться здесь со мной. Она бы меня всюду пасла и была бы спокойна.
Но — не может. Из-за папы не может или из-за работы. А дядька Василий, смотри-ка, всё знает. И про Витьку знает. И молчит, как будто так и надо. Это у него называется растить мужика? Выходит, чтобы вырасти настоящим мужчиной, нужно ушибаться и обжигаться? А без этого нельзя? А Митька Волков? Он сам других ушибает и обжигает. А может быть, он не вырастет настоящим мужчиной? Если бы меня тогда Витька по носу не щёлкнул, я бы его не укусил. Нет, укусил я его из-за Борьки, мне страшно было, но я укусил. И когда я Нюську на спине тащил, мне трудно было, но я не бросил. Тяжело расти настоящим мужчиной. Вот если бы я родился девчонкой, было бы легче. А кто их знает, может быть, вырасти настоящей женщиной тоже трудно? Надо спросить у папы. Раз уж я родился мальчишкой, надо стараться. А мама увезёт меня на дачу, где нет условий стать настоящим мужчиной. И неинтересно там: того нельзя, туда нельзя, купаться — жди воскресенья, когда папа приедет, так и плавать разучишься. И всё время как с маленьким: «Петя, скушай — ты голоден; Петя, оденься — тебе холодно; Петя, разденься — тебе жарко; Петя, иди спать». Спать…» И Петька незаметно заснул.