Петька
Шрифт:
— Куда-куда? — опять удивился Петька.
— На лесном ручье в позапрошлом году бобры объявились. Плотину построили, вода разлилась. Там плавать места мало и дно скользкое. На озере бы лучше, да только страшно.
— А на заводь Витька не пойдёт?
— Нет, туда лесом идти надо, а он леса не любит. Скучно ему в лесу.
— Пойдёмте на заводь, — загорелся Петька, — бобров посмотрим.
— Их не увидишь, — сказал Борька, — они из хатки не вылезут, если люди есть.
— Всё равно пойдём, — попросил Петька.
Он всё-таки надеялся увидеть бобров или хотя бы бобровый домик. Кроме того, он не умел плавать, и на маленьком бобровом прудике это могло проскочить незамеченным.
— Так пошли скорей! — сказала Нинка.
— А чего ждать-то? — ответил Борька.
Этот лес был другой: травяной, лиственный, весёлый, и пахло в нём не сухим сосновым жаром, а землёй, водой и мёдом. Нинка показала Петьке высокие растения с мелкими белыми цветочками — мёдом пахло от них. Оказалось, что они называются таволга. Цветы были разные, их было много. Солидно и нестрашно гудели шмели, мелькали бабочки. Стрекозы скачками двигались в воздухе. В одном месте Петька увидел прямо на тропинке на влажной земле десятка полтора бабочек: они сидели, медленно складывая и раскрывая крылья, как дышали.
— Пьют, — коротко объяснил Борька, и они осторожно обошли это место по траве, высокой и густой.
Она цеплялась за ноги, мешала идти, но это почему-то только радовало. Тропинка была малохоженая, и Петька часто терял её, но Борька и Нинка уверенно шли дальше, и тропинка скоро опять находилась. Местами она проходила через заросли высоченной крапивы, и тогда они продвигались медленно, отводя палками гранёные тёмные стебли. Два раза они переходили через совсем маленькие весёлые ручейки. Борька сказал, что они вытекают из родников. В одном месте тропинка ушла в большую мелкую лужу с тёмной водой. Борька и Нинка скинули кеды и пошли по ней босиком. Петька вспомнил про пиявок, но ничего не сказал, снял сандалии и пошёл вслед за ними. Лужа была совсем тёплая, с чуть скользким дном, и идти по ней было удивительно приятно. Потом они прошли немного босиком по траве, чтобы подсохли ноги и обтряхнулась лёгкая тёмная труха, оставшаяся на них от взбаламученной лужи, и снова обулись. Теперь тропинка шла через темноватый лесок с нетолстыми деревьями и низкой, с листиками, травой. Стали попадаться странные пеньки: не плоские, как обычно, а конусом.
— Бобры настарались. Запруда скоро, — сказал Борька, и Петька понял, что деревья подгрызли бобры. Он заволновался:
— Тише, Борька, вспугнёшь. Лучше давай подкрадёмся незаметно, вдруг увидим?
Борька усмехнулся:
— Не старайся. Они собаку издалека слышат, а уж человека — подавно.
Заводь открылась неожиданно. Она оказалась больше, чем думал Петька, — почти маленькое озеро. Берега были совсем низкие, покрытые луговой травой, из воды кое-где торчали чёрные ветки и прутья. С одной стороны озерка была плотина — Петька её сразу узнал — длинный вал из сучьев с накиданной на них землёй. Местами на плотине росла трава. За плотиной журчал мелкий слабый ручеёк, немногим больше тех, что встречались им по дороге. Вокруг, близко подходя к заводи, стоял лес, некоторые деревья даже торчали из воды. В одном месте лес немного отступал, и там на берегу золотилось под солнцем небольшое пятно песка. Вода была совсем гладкой и только у того берега слегка морщилась от незаметного ветра. Пищали птицы.
— А где бобровый дом? — спросил Петька.
— Во-он, на той стороне, к плотине поближе, на кучу похож.
Петька повёл глазами и увидел тёмный конус, сбитый из прутьев, немного похожий на индейский вигвам. Дом был больше, чем он ожидал, и стоял не в воде, а на берегу. Двери не было видно.
— Как они внутрь заходят? — спросил он.
— У них из воды подземный ход, — объяснил Борька.
— Почему?
— Чтобы посуху из воды не ходить. В воде им никто не страшен, а на берегу — и лиса, и филин, особенно маленьким. Матёрые-то от лисы отобьются, разве что волк нападёт, но волков у нас давно не слыхать. Мне про бобров отец рассказывал. Я, когда вырасту, буду их разводить. Чего стоим — купаться пришли. Аида на песок, там ручей впадает и дно получше. И от бобров далеко. К ним близко подходить нельзя, уйти могут. — И Борька пошёл к воде.
— А они нас не укусят, когда мы купаться будем? — спросил Петька.
Борька усмехнулся, скинул одежду и упал в воду. Нинка стянула через голову платье, подвязала ленточкой косу, чтобы не намокла, и осторожно пошла в воду, оттопырив ладошки и пожимая плечами на каждом шаге. И опять почему-то Петьке вспомнилась кошка Муська, как она играла тогда на лестнице.
— Э-эй! — крикнул Борька и плеснул на Нинку из ладони.
Она смешно пискнула и присела в воде. Борька встал, ему было по пояс.
— Ты чего, иди! — крикнул он Петьке.
— А я плавать не умею, — вдруг легко и просто сказал Петька.
— Ясное дело, в Москве где ж научиться, — сказал Борька. — Давай сюда. Меня отец разом научил. Ты с головкой окунаться не боишься?
— Нет, в ванне сколько раз нырял.
— Надуйся и ложись на воду. Вот так. — И Борька, набрав воздуху, лёг лицом вниз с вытянутыми вперёд руками. Полежал немного, выдул в воду воздух и встал. — А как лежать привыкнешь, воздух через воду спускай и руками загребай. Сколько-нибудь проплывёшь. А как дохнуть надо будет, голову быстро задери, дохни, и опять в воду, и руками загребай. Будешь стараться — сегодня и поплывёшь. — И Борька показал, как надо всё это делать.
Петька покосился на Нинку. Она стояла в воде и смотрела на него. Глаза у неё были светлые и весёлые и совсем не хитрые.
— Ты не бойся, — сказала она, — Борька хорошо учит. Он и меня научил.
Когда через два часа, пыхтя и судорожно отдуваясь, Петька поплыл, он сам не поверил этому. Он встал на дно, протёр глаза и осторожно спросил у Борьки:
— Ты видел?
Борька и Нинка прыгали на берегу и кричали что-то нечленораздельное, и Петька понял, что это правда. Невероятная, безудержная радость охватила его, он замотал головой и завизжал на весь лес.
Потом он ненадолго вылезал на берег, отогревался на солнце и снова лез в воду. Дышал он ещё трудно, напрягался так, что болело тело, зажмуривал изо всех сил глаза, но с каждым разом проплывал всё больше. Радость стала спокойнее, ушла внутрь, но не убывала: теперь он умеет плавать и научился этому почти сам.
Тень от большой берёзы вытянулась и накрыла их пляжик. Солнце было теперь только на воде, греться стало негде.
— Домой пора, — сказал Борька, — есть охота.
— Ага, — подхватила Нинка, — картошки бы сейчас с маслом, укропом и огурцом. И мяса с зелёным луком. — И глаза у неё загорелись.
И тут Петька понял, что невероятно голоден. Быстро и молча собрались, быстро и молча шли домой, не обращая особого внимания даже на крапиву. Петька представлял себе густые тёткины щи со сметаной или дымящуюся картошку с мясом и глотал слюну. Борька время от времени оглядывался и говорил: «Ох и пожрём, когда придём», и тогда слюну дружно глотали все трое. Но когда Петька вспоминал, что он уже умеет плавать, он забывал о еде. «Я ещё лучше научусь. Я с дядькой на озеро стану ходить, там далеко стану плавать, а дядька и Борька рядом. А Нинка у берега с тётей Ксенией. А за нами плывёт Серый: морду вытянул, уши прижал — догоняет. Выйдем на берег — он отряхнётся, брызги во все стороны полетят, Нинка пискнет, а тётя Ксения рукой заслонится и засмеётся. Мы все ляжем на горячий песок, а он уляжется рядом, язык высунет и будет лежать. Хочу собаку. А папе и маме я не скажу, что умею плавать, и дядьку с тётей предупрежу, чтобы не говорили. Они сюда приедут, мы все купаться пойдём, я осторожно войду в воду и вдруг как поплыву! Папа весь вперёд подастся, про сигарету забудет, а мама закричит: «Петя, боже мой, осторожнее, не утони!» А потом закричит: «Плыви обратно, там глубоко. Алексей, что ты сидишь, плыви за ним!» А папа возьмёт её за руку и ничего не скажет, и она станет молча ждать. И я приплыву обратно и спокойно выйду на берег. Папа скажет: «Молодец. Давно научился?» А я скажу: «Недавно. Тренироваться ещё надо».