Петкана
Шрифт:
Но я знал, что есть сны, которые именно Бог нам посылает и которым надо верить. И потому пошел в церковь, чтобы все рассказать священнику. А там пусть он сам решит, как поступить.
Поджидая его, я сильно робел. Поверит ли он мне? Или при всем народе объявит меня обманщиком? Или — еще хуже — человеком, который тронулся умом после вчерашнего необычного происшествия. Меня уже несколько раз подмывало бросить это дело и уйти поскорей, пока не появился священник. Пускай Бог, если Ему действительно так необходимо объявить сие, найдет кого-нибудь другого, чтобы возвестить людям Свою волю.
Но Бог наперед знал о всех моих страхах и сомнениях. И подготовил
Когда я уже совсем было решился покинуть здание прихода и направился к двери, она неожиданно отворилась, и на пороге появилась какая-то женщина. Сразу было видно, что это знатная госпожа. Но она не отвернулась от меня с презрением, как часто ведут себя подобные женщины по отношению к беднякам. Наоборот. Любезно меня поприветствовала. И попросила позволения войти к священнику прежде меня. И еще извинялась при этом, говоря, что понимает, сколь дорого мое время, тогда как она располагает многими свободными часами, но сейчас просто обязана поспешить, чтобы поведать служителю Божию свой удивительный сон. Ибо понимает, что это ее долг. И не может чувствовать себя спокойно, пока его не исполнит.
«Мне сегодня ночью тоже приснился сон. И я тоже пришел сюда с тем, чтобы рассказать его священнику», — неожиданно выпалил я. Сам не знаю почему. Ибо вовсе даже не думал доказывать, что имею точно такое же право на аудиенцию вне очереди. Все произошло как-то само собой. Слово за слово — и я уже рассказывал ей свой сон, а она, перебивая меня, спешила поведать мне свой.
Боже милостивый! Сны наши полностью совпадали. Они приснились нам в одно и то же время. Нам, никогда прежде не встречавшимся и не догадывавшимся даже о существовании друг друга. И вот мы оказались здесь. Вместе. В один и тот же час. Чтобы свидетельствовать о чуде, укрепляя в вере один другого. Ибо Бог все предусмотрел. Ведь все, что происходит, совершается по Его премудрому замыслу...
Велика была радость народа и торжество его, когда вновь откопали нетленное тело преподобной Параскевы!
Я лично выкапывал его. И не позволил, чтобы мне за это заплатили. Работа сия была для меня не работа, а все равно что участие в богослужении. И в некотором роде — мое право.
Все собравшиеся, сколько их было, смотрели на меня. Народ относился ко мне с необыкновенным уважением — я это сразу заметил. Как к вестнику Божией воли. И ко мне, и к благочестивой госпоже Евфимии.
Мощи преподобной матери нашей Параскевы были положены во Храме Святых и Всехвальных Апостолов Петра и Павла. От тех честных мощей сразу же стали происходить чудесные исцеления слепых, хромых и одержимых бесами. Народ отовсюду стекался к святыне и почитал ее с величайшим благоговением.
Я тоже часто ходил прикладываться к чудотворным мощам. А со мною — и моя жена. И наши дети. Не знаю, о чем молили преподобную Параскеву они. Я, например, никогда ничего не просил. Поскольку рассуждал так: она и без меня знает, что мне надо, а потому сумеет умолить Бога послать мне все необходимое. Кроме того, мне было попросту стыдно о чем-то еще ее просить. Ибо она уже удостоила меня своей награды. Одного меня. Да еще госпожу Евфимию. Разве этого было мало?
Жизнь моя вновь вошла в привычную колею. Я работал и молился Богу. Лишь один вопрос все время не давал мне покоя: почему именно меня Господь избрал возвестить о Своей воле? Был ли я того достоин? И смогу ли теперь хоть как-то оправдать сию великую милость?
ЕВФИМИЙ, ПАТРИАРХ БОЛГАРСКИЙ И ПЕРВЫЙ СОСТАВИТЕЛЬ ЖИТИЯ ПРЕПОДОБНОЙ
«Господи
То была моя молитва. Единственная, какую я повторял неизменно в течение всей жизни. И устами. И умом. С нею я обретал покаяние, укрощал страсти и очищал сердце. Мы так и называли сию молитву: молитва чистого сердца. Или Иисусова молитва. Что есть одно и то же.
Через нее обрел я и благодать. И сподобился великой милости ощущать живое присутствие преподобной матери нашей Параскевы. Слышать в сердце своем ее голос. И, повинуясь Божией воле, объявленной мне сим гласом, совершить то, ради чего я и был рожден.
«"Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!" — сия молитва отверзает путь к внутренней сосредоточенности и душевному миру. К тому, чтобы предать свою душу Богу. К священномолчанию и безмолвию ума. Ибо когда ум безмолвствует, Божественная любовь изливается прямо в сердце, очищая, просвещая и совершенствуя его. Посему постоянно повторяй слова сей молитвы. Пока весь не сольешься с нею», — так поучал меня тот, кто останется в памяти потомков как великий тайновидец и знаток мистической стороны Православия, исихаст и основатель монастыря Калиферово святой Феодосий Тырновский.
Я всегда буду поминать его как своего путевождя и благодетеля. Промыслом Божиим я сподобился его духовного окормления, когда более всего нуждался в духовном отце. С тех пор мы не разлучались. Я сопровождал его во всех его путешествиях. Когда же он остался в Тырнове, чтобы послужить Богу и народу в сане Патриарха, а мне выпало послушание в стенах афонских и царьградских монастырей, мы все равно были вместе. Рядом друг с другом.
Посредством писем. И Иисусовой молитвы.
Мы, исихасты, рассредоточенные по множеству святых обителей всего православного мира, составляли единое братство. Поэтому и переходили легко из одного монастыря в другой. И из одной державы — в другую. Мы были скитальцами Христа ради. Переписывали священные книги. И составляли новые. И всюду несли с собой сердечную молитву, подобно тому как святые апостолы несли людям слово Божие.
Не все мы были иноками. Среди нас были и обычные священники, а также художники, писатели, искусные переписчики и резчики. И многие другие, уразумевшие, что Иисусова молитва принадлежит всем и что только она нас может спасти.
Ведь то было поистине ужасное время. Повсюду — от Босфора до Савы и Дуная, — немощный во всем, кроме преступлений, рушился и распадался могучий прежде восточнохристианский мир. Разрушался изнутри. Сам по себе. Но и под внешним натиском — тоже. Мы первыми почувствовали страшную опасность. Ибо постоянно общались друг с другом, получая сведения отовсюду, а также сердцем предчувствуя надвигающуюся грозу, причины которой ясно понимали и осознавали, но не в силах были что-либо изменить.
Прогнившая насквозь Византийская империя разваливалась у нас на глазах. На Балканах уже несколько веков не стихали братоубийственные войны.
Братья по вере и по крови резались между собой насмерть, словно извечные враги. Причиной того были сребролюбие и алчность человеческая. Себялюбие и гордыня жестоких и завистливых правителей. Мечом они пытались раздвинуть пределы своих владений, как будто позабыли, что «подъявший меч первым — от меча и погибнет».
К прочим бедам прибавилось ужасающее падение нравов и стремительное распространение безбожия в народе. Все было в точности так, как описано в древних книгах. Когда беззакония умножаются настолько, что Господь вынужден искоренять их огнем и мечом.