Петкана

Хабьянович-Джурович Лиляна

И ее забрали они у нас. Нашу святую Петку. Преподобную мать нашу Параскеву.

А ведь ее принесла к нам в Сербию еще наша княгиня Милица. Чтобы утишить нашу скорбь. Дабы она хранила нас. А мы — ее.

Все это — и о Преподобной, и о княгине — я слышала от отца Макария. Я тогда была еще девочкой, а он уже древним старцем. Говорили, что он всю жизнь подвизался в иночестве и прославился даже среди монахов своими добродетелями и ангельским терпением. Быть может, поэтому в речах его было столько благости и кротости, а лицо — словно озарено нездешним, небесным светом.

Он любил собрать нас, детвору из Нижнего града. И повести за собой в церковь Успения Пресвятой

Богородицы. К мощам Преподобной. После того как мы все прикладывались к святыне, отец Макарий вел нас к воротам, соединявшим Нижний и Верхний град. Там мы садились на землю в тени дерев. И он начинал рассказывать. О, он знал много историй! И не только про то, что произошло уже на его веку. Но и о том, что было еще задолго до его рождения. Ибо он прочел много книг.

Знал он и про то, как наша княгиня после страшной беды на Косове, чтобы уберечь от турецкой мести малолетнего сына Стефана, отдала свою дочь Оливеру в султанов гарем. А когда узнала, что турки захватили Видин и снова осквернили мощи Преподобной, отправилась вместе с благородной госпожой Евфимией к своему зятю и кровнику Баязиду, чтобы просить злодея о милости.

«Почему не просите вы другого, более ценного и достойного дара, но лишь эти сухие и бесполезные кости?» — с усмешкой спросил удивленный султан.

Наша благоверная и благородная княгиня достойно, как и подобает истинной госпоже, перенесла сие оскорбление и вновь повторила свою просьбу, пообещав надменному турку все сокровища, еще остававшиеся у нее, в обмен на святыню.

Так рассказывал нам отец Макарий, а мы, дети, представляли себе, как весь сербский народ молится коленопреклоненно вдоль дороги отВидина до Крушевца, ожидая прибытия честных мощей. Все держат в руках зажженные свечи, следят, чтобы дрожащее пламя не угасло, и с надеждой взывают к милосердной заступнице нашей пред Господом. И радуются снизошедшей на них благодати и милости Господней. А милость эта — для каждого своя. Это знаем даже мы, дети.

Как, должно быть, радовалась наша благочестивая княгиня! Сколь велика была ее вера и надежда! Теперь Преподобная сохранит ее детей. И ее державу. И народ. Ибо и в ту пору страдания наши были неимоверны. Словно урожай с тучной нивы, собирали с сербского народа дань кровью пришлые тати. Причем не единожды в год.

Я всегда думала, что Преподобная являлась княгине во сне. Учила ее мудрости. И помогала ей советами. И ей, и подруге ее, благородной госпоже Евфимии, чей муж, деспот Углеша, погиб в битве с турками еще на Марице, за восемнадцать лет до Косова. Да и что тут удивительного? Являлась же она мне, простой торговке с Рыбного рынка, продававшей там каждый день свежую рыбу с Дуная и Савы? Да, они были благородные госпожи. Но и страдалицы — тоже. Как и я. Их мужья, как и мой, погибли на войне с турками. И мне еще Бог оставил больше, чем им. У моего старшего сына есть уже свои сыновья. Сын же госпожи Евфимии умер в ранней юности. А княгинин — не оставил после себя наследника. Мне же преподобная Параскева обещала сохранить моего сына. И сыновей его. Но об этом — после. Прежде надо завершить рассказ отца Макария.

Когда наша княгиня-мученица мирно почила в Господе, чудотворные мощи преподобной Параскевы были перенесены из Крушевца в новую столицу — Белград. Из придворной церкви — в Нижний город. Туда, где испокон веков селился простой люд. Думаю, она сама так пожелала. Чтобы находиться среди рыбаков и горшечников, сапожников и портных, плотников и поденщиков, торговцев и перевозчиков. Возле пристани. Рыбного рынка. Странноприимного дома. И больницы.

Когда же в том месте неожиданно, как будто сам собой, забил источник, люди сразу же окрестили его чудотворным, даже не дожидаясь первых исцелений. Впрочем, чудеса не замедлили сказаться.

И вскоре уже вся округа знала, что вода святого источника помогает от всех недугов и скорбей, а также и от обычной усталости.

Я тоже пила воду из источника Преподобной. И часто приходила в церковь к ее честным мощам, чтобы приложиться к святыне и поведать нашей заступнице свои горести и сомнения. И радости — тоже. Равно как и поделиться с нею своими надеждами. И рассказывала своим сыновьям, а потом и их детям, все, что сама сохранила в памяти из рассказов отца Макария.

Она же, преподобная мать наша Параскева, посещала меня во сне. Чтобы укрепить. Преподать совет. Или же укорить. Всегда серьезная. И кроткая. Даже когда гневалась на меня. Последнее я никак не могла понять. Как это можно: гневаться — и при этом не впадать в гнев? Так, верно, могут лишь угодники Божии.

Когда сын женился, я сразу же отправила мою невестку на источник Преподобной. Чтоб пила святую воду и очищала утробу, подготавливая ее, как гнездо, для будущего плода. Но напрасно. Три года невестка оставалась бесплодной. Три года молила я о милости преподобную Параскеву, призывая ее в свои сны. Но она мне не являлась. Молчала. Как будто не слышала мои мольбы. Это ее молчание стало новой раной для моего сердца. «Почему ты меня оставила? Чем я тебя прогневала?» — вопрошала я с болью и со страхом, терзаясь различными сомнениями. Но она по-прежнему не отвечала мне.

Только на четвертый год она смиловалась. Я даже не знаю, что меня больше обрадовало: то ли, что она опять мне явилась, или же слова утешения, которые я от нее услышала. Слова, снова вдохнувшие в меня надежду.

«Лицо у твоей невестки милое, да сердце илистое. Поэтому я ей даровала желание с болью пополам. Чтобы больше плакала и молилась. Дабы очищалась молитвою и слезами. А теперь пусть приходит ко мне на источник. Ибо только чистому сердцу вода моя может быть во исцеление».

Так родился Стефан. Моя надежда и Параскевино чадо. От чего только не уберегла его милосердная мать наша Параскева! Она хранила его и в играх, и в детских шалостях. В юношеских состязаниях. И в делах сердечных. А главное — от турецкого зла. В том числе и в ту пору, которая стала черным днем в нашей истории.

Но прежде я должна поведать вам до конца все, что слышала от отца Макария. Все то, что я поняла и сумела запомнить.

Княгинин сын, деспот Стефан Высокий, правил нами четверть века. После его смерти столицу нашу захватили венгры. С той поры мы, сербы, могли селиться только в Нижнем городе, в низинах, по берегам Савы и Дуная. Сами же венгры жили на холме, в Верхнем городе. Так было целых сто лет. Мы друг друга не сильно любили. И общались только по необходимости.

Турки много раз пытались захватить Белград. И в пору моего детства. И когда у меня был уже маленький сын. И тогда, когда он вырос и стал взрослым юношей. Есть беды и невзгоды, с которыми человек постепенно примиряется. И не только отдельный человек, но и земли, и грады, и целые народы. Мы уже свыклись с неизбежным, а поэтому не сильно удивились и испугались, когда однажды утром не увидели ни синей речной глади, ни низкого кустарника на Военном острове, что напротив крепости. Ибо все покрыла турецкая флотилия. Пестрые шатры. И бесчисленные полчища азиатов.

Когда они начали стрелять из пушек, мы надеялись, что тем дело и кончится. Конечно, где-то будут разрушены стены. Как всегда, не обойдется без смерти и стонов. Но в город они не войдут. Не войдут. Остановит их Преподобная! Мать наша и хранительница наших очагов!

«А Царьград? А Тырново?» — не давали мне покоя тревожные мысли.

«Турки захватили и Крушевац. И Видин. Почему же они не могут захватить и Белград? » — подсказывало сомнение. Неотвязно преследовало меня. Заставляя готовиться к худшему.