Петля
Шрифт:
— Что вы говорите?! — загораясь любопытством, восклицает Знаменский. — Что же такое было?
В этот момент лифт с коротким лязгом останавливается, но Петр Львович в ожидании моего ответа даже не спешит открыть дверь кабины.
— Мы, если помните, ездили с вами в морг.
— Ой!.. — в полном восторге взвизгивает Знаменский. — Так вы тот молодой сыщик, кстати довольно франтоватый! Ну, знаете…
Он открывает наконец дверцу лифта, и мы выходим в небольшой вестибюль, где стоят диваны, кресла, неизменный телевизор и столик дежурной по этажу.
— У вас, дорогой, такой вид, — улыбается Знаменский, — что где уж вас узнать! Это вы нарочно, да?
В глазах его загорается нестерпимое
Я считаю своим долгом его разочаровать и небрежно машу рукой.
— Был на юге. Сюда попал случайно. Друзья дали поносить, чтобы я не замерз.
— Ну, ладно, ладно, — заговорщически кивает мне Петр Львович. — Не буду допытываться. Лучше скажите, как ваши дела? Вы размотали то происшествие?.. Да! Знаешь что? — внезапно прерывает он сам себя, переходя при этом на привычное «ты». — Идем ко мне. Все расскажешь. И кстати… Это просто здорово, что я тебя тут встретил! Надо посоветоваться. Представляешь, ночи не сплю…
Он хватает меня под руку и настойчиво увлекает за собой по коридору. Сопротивляться такому натиску бесполезно. Мы только на минуту заглядываем ко мне, и я сбрасываю пальто и шапку.
В номере Знаменского куда просторнее. Это хорошо знакомый мне тип «полулюкса» из двух комнат.
Профессор скидывает свою умопомрачительную дубленку и, перехватив мой взгляд, небрежно поясняет:
— Подарок. Из Болгарии. Вице-президент прислал. Последняя мода. Видишь, какая выпушка?
Он торопливо снимает пиджак, ослабляет узел громадного, фантастически пестрого галстука и расстегивает под ним пуговичку воротничка на полной розовой шее. После этого он с облегчением разваливается в кресле напротив меня и осторожно проводит рукой по седым, словно приклеенным волосам.
— А я, понимаешь, тут всего на три дня. Оппонирую на защите. Диссертация блестящая, без дураков. Так что не стыдно. А диссертантка еще лучше. Хочешь познакомлю?
Он заливается смехом и машет короткими ручками, словно прося меня не отвечать на эти глупости.
Внезапно лицо его становится серьезным, в серых глазах, увеличенных стеклами очков, появляется уже знакомое мне любопытство, и он, подавшись ко мне, спрашивает, при этом почему-то понижая голос:
— Слушай, ну, а как все-таки с тем делом, с женщиной той? — И, успокаивающе протянув ко мне руку, добавляет многозначительно: — Можешь со мной в открытую. Я ваши дела знаю.
Чудак, он, конечно, рассчитывает услышать сейчас про жуткую драму, невероятные похождения и мои личные подвиги. Большинство людей думает, что из этого и состоит наша работа, полная секретов и опасностей. Секреты, конечно, у нас есть, хотя о главном в нашей работе уже немало рассказано и даже показано; некоторые мои товарищи даже считают, что рассказано и показано слишком много.
Впрочем, секретность некоторых приемов нашей работы понятие довольно относительное. Вот, к примеру, такой прием, как скрытное наблюдение за преступником, за его встречами, знакомствами, поступками. С одной стороны, каждому понятно, что дело это секретное и посторонним знать о нем не следует. Но, с другой стороны, в принципе, так сказать, этот прием элементарен, очевиден и используется, наверное, со времен Древнего Рима, а то и египетских фараонов. Я уж не говорю о всех мальчишках во всех дворах, которые, играя «в разбойников» или «в войну», твердо знают, что за «врагами» сперва надо следить, а потом уже их хватать. Так что, если мы будем внушать своим сотрудникам, что этот прием в принципе секретен и никому не известен, принесет ли это пользу, повысит ли наше профессиональное мастерство в трудной борьбе, которую мы ведем? Я уверен, что это может принести только вред. Ибо в принципе тут нет секрета, но
И все же секреты, конечно, у нас есть. И запреты тоже. В частности, мы не склонны рассказывать о делах, над которыми сейчас работаем. И потому я вынужден ответить весьма уклончиво на вопрос почтенного профессора:
— Видимо, несчастный случай, но работа еще не закончена, кое-что пока неясно. — И тут же перевожу разговор на другое: — А как ваше строительство продвигается?
Петр Львович в это время занят раскуриванием своей громадной трубки. Он туда натолкал табак из сигареты и теперь жжет одну спичку за другой, отчаянно сопя и чмокая губами. Но мой вопрос заставляет его бросить это занятие. Он торопливо придвигается ко мне вместе с креслом, кладет ладонь мне на колено и доверительным тоном произносит:
— Слушай. Я, ей-богу, спать с этим проклятым гаражом перестал. Хотел все вашему замминистру позвонить. Мы с ним как-то вместе в самолете летели. Прелестный мужик! Но раз уж я тебя встретил, то дай совет.
Он выпрямляется, словно собираясь с силами, напоследок сует в трубку еще одну горящую спичку, с усилием, краснея, засасывает туда воздух, в трубке что-то шипит, потрескивает, и Петр Львович наконец с удовлетворением затягивается. Эта победа настраивает его на деловой лад, и, удобно откинувшись на спинку кресла, он приступает к рассказу:
— Так вот. Прежде всего учти. Мы строим вторую очередь гаража. Первая, машин на тридцать, уже готова. Ну, сторожа там, слесарь, электрик, дворник, словом, штат. А на второй очереди — строители, водители, механизаторы и еще бог знает кто. И тут, и там происходят всякие ЧП и возникают непредвиденные, экстренные расходы. В жизни я себе такого не представлял.
Я незаметно для самого себя втягиваюсь в эту нелегкую проблему и постепенно начинаю ощущать весь драматизм сложившейся ситуации.
— Ну, и что же вы решили? — спрашиваю я.
— А что тут решить? Проанализировали все расходы. Выясняется, что никак без свободных денег не обойтись. Банк ведь только безналичные платежи разрешает, да и то не все, а строго по смете. Словом, идиотское положение, я тебе скажу. И как хозяйственники наши выкручиваются, как они еще спят по ночам, ума не приложу. Я и то спать перестал.
— Как-то все-таки выкручиваются, — с сомнением говорю я. — Вы бы посоветовались.
— Советовался. Это, я тебе скажу, надо другую голову иметь, чтобы выкручиваться, знания, связи, время. А мы в гаражных да жилищных кооперативах, между прочим, трудимся на общественных началах. Мы не хозяйственники. И на службу к себе опытных хозяйственников пригласить не можем. Так что как хочешь.
— Ну, и как же вы устроились? — сочувственно интересуюсь я. — И как другие устраиваются?
— А вот кто как сможет, поверишь? — с неиссякаемым оптимизмом восклицает Петр Львович и даже подпрыгивает в кресле от возбуждения. — У каждого свои секреты. Мы, например, нашли золотого человека. Дикие связи. Есть машина, мечтает о гараже, живет рядом. Ну, мы его без всякой очереди, конечно, приняли.
— Что же он вам обещал? — спрашиваю я, до крайности уже заинтригованный этой историей.
— Все! — азартно восклицает Петр Львович. — Все, что надо. Представляешь? И в качестве задатка он нам трубы пробил. По всей Москве искали. Полгода! А он пробил. И кран на стройку достал. Тот самый, ты его видел.