Петля
Шрифт:
Самолет потряхивало на неровностях бетонной полосы, толчки были слабыми, но Поляков чувствовал нестерпимую боль где-то пониже правого уха, она все глубже проникала в тело. В то время как «Ил-76», покачиваясь и подпрыгивая на неровностях, выруливал на позицию для взлета, у Полякова выпучивало глаза и весь он деревенел. Внезапно начались галлюцинации, после чего он потерял сознание. Он не почувствовал, как «Ильюшин» оторвался от дорожки и взмыл.
Ни воздушная болтанка, ни тяжелое приземление близ Москвы, ни минусовая температура, когда его переносили в машину «скорой помощи», не пробудили полковника. Шесть часов он был словно мертв. Лишь чьи-то
— Олег Иванович, Олег Иванович… — Поляков узнал голос Марченко.
— Товарищ полковник, товарищ полковник. — Это был женский голос, вероятно, медсестры. — Теперь вы в безопасности, в кунцевской больнице.
Рана на шее вспухла и кровоточила. Болело и где-то ниже, не понять где.
— Будет жить, сделаем, — сказала сестра.
— Попробуйте не сделать, — сказал Марченко. Не удержался, произнес речь: — Полковник у нас герой. Я испытываю гордость за него. Знаю, сейчас не принято говорить о героях. Старая система рухнула, и эти проклятые демократы спорят по поводу того, стоит ли выносить из Мавзолея тело Ленина. Делать им больше нечего, пустоболтам. А вот мы — действуем. Я послал Полякова вернуть наше русское золото, захваченное узбекскими мерзавцами. И он задание выполнил. Настоящий русский патриот и герой.
Медсестра молчала — кажется, удивленно.
Потом Марченко шагал по коридору на десятом этаже, выкуривая одну за другой сигареты и посматривая на высокие дома западной окраины Москвы, за которыми начинались сосновые боры Архангельского. Спустя несколько минут он уже не мог сдержать нетерпения и вернулся к лежавшему на кровати Полякову.
— Олег Иванович, мне нужна правда. Я должен знать, что случилось. — Генерал упорно настаивал, не обращая внимания на терзающую полковника боль.
Крупный, тяжеловесный, похожий на медведя, с длинной нижней челюстью и грубыми чертами лица, генерал сидел у постели, склонившись над полковником так, чтобы слышать все, что он скажет.
— Товарищ Поляков, вы действовали блестяще! — Марченко использовал все возможности, чтобы расшевелить раненого. Шестидесятилетний генерал редко доверял вести допросы младшим, да и старшим офицерам. Ему самому нужно было спрашивать и самому слышать, как отвечают, ибо часто в интонации, в бегло брошенном взгляде, в обмолвке содержался ключ ко многим тайнам.
— Я знаю, что все прошло блестяще, — проговорил Поляков, еле раздвигая запекшиеся губы. — Я знаю, что работал как следует, — повторил он, не понимая причины, по которой Марченко так его расхваливал.
— Товарищ генерал, не давите так на моего пациента! — попросила сестра. Но генерал не обратил внимания на женские сантименты. Ему требовались — и поскорее! — факты, особенно когда это касалось близкого друга, соратника, которого он хорошо знал.
— Олег, мне нужны факты. Они нужны мне как можно скорее. Расскажи, что произошло в Ташкенте, в Хиве, в Зарафшане.
Поляков едва ли не впадал в коматозное состояние, лежал с искаженным гримасой лицом, неимоверно бледный. Но каким-то образом он еще смог мобилизовать силы… Ташкент, Хива, Зарафшан? Откуда Марченко известно, где он был и что там случилось?
— Я, конечно, скажу все, что знаю, Виктор Петрович… но не раньше, чем вы мне объясните истинную причину моей поездки в Узбекистан… Для чего была нужна эта затея с золотом?.. Почему для вас так важно было его получить?
Как бы ни было ему худо, ветеран КГБ сохранил склонность к подкалыванию собеседника.
Марченко не обращал внимания ни на подковырки, ни на жалкое состояние подчиненного. Полковник находился на грани потери сознания, но был еще в состоянии мыслить. Для генерала этого было недостаточно. Черт бы побрал его ранения.
— В течение многих лет узбекская мафия вдалбливала нам дутые цифры относительно урожая хлопка. — Марченко говорил размеренным спокойным голосом, «штатными» газетными фразами. — Узбекистану платили не за хлопок, доставленный в Россию, а за поступавшие из Ташкента в Москву цифры собранного хлопка. Жулики вроде Раджабова приписывали нолики к цифрам. Сорок тысяч тонн становились четырьмястами и даже четырьмя миллионами. За несколько часов такой работы и несколько основательных взяток нужным чиновникам люди, подобные Раджабову, становились богачами. Каждый сезон Москва этим подлецам оплачивала лишний миллион тонн, который никогда не был выращен. Сначала они воровали нашу наличность — теперь принялись хапать наше золото, Олег Иванович.
Поляков слушал и молча размышлял. Марченко не сказал ему ничего нового помимо того, что уже сообщил во время инструктажа несколькими днями раньше. А полковник хотел знать значительно больше. Ведь Марченко предал его, не сообщив заранее о том, что знал сам до отправки Полякова в Ташкент. Да, это предательство, с презрением подумал он о своем старом товарище.
— А ведь нехорошо, товарищ генерал, — проворчал Поляков, соблюдая правила уставного обращения. Он облизнул запекшиеся губы. — Это же все старье и дерьмо, что вы сейчас огласили. Чего ради мне слушать рассказы о хлопке. Я хочу знать, почему Раджабов золото украл. Иначе мы не сработаемся, Виктор Петрович…
Марченко подумал, уселся наконец на шаткий стул возле Полякова и приглушенным, ровным голосом принялся проповедовать:
— Олег Иванович… При инфляции, составляющей тысячу процентов в год, можно опираться только на цену золота. Это единственное спасение для России. Ты знаешь, что производство золота всегда было окутано тайной. Сейчас ничего не изменилось. Зарафшан — один из самых охраняемых наших секретов. Иностранцы точно не знают, где мы добываем и плавим свое золото. И мы хотим, чтобы так оставалось и дальше. Даже после августовского путча и всех этих бессмысленных разговоров об открытом обществе, гласности, честности в политике.
Марченко говорил с нарочито замедленным сибирским акцентом. Он не знал, сколько из всего им рассказанного был в состоянии понять Поляков и сколько надо рассказывать.
— Продолжайте, Виктор Петрович, — попросил Поляков.
— Золотые бароны Южной Африки и Бразилии впали в отчаяние, когда выяснили, что Россия делает со своим золотом, — заговорил Марченко. — И Мировой совет по золоту в Лондоне, и каждый золотодобытчик и золототорговец в мире — все они хотели бы пробиться сквозь нашу завесу секретности. Одно жульническое манипулирование с ценой на золото в новых независимых государствах — в Узбекистане или Казахстане — может либо прикончить рынок драгметалла, либо его оживить. А это значит, что манипуляции с ценами на золото могут либо сократить богатства России, либо приумножить их. А ведь мы задолжали миру восемьдесят миллиардов долларов. Годовая добыча золота Узбекистана стоит полтора миллиарда — по оценкам главного казначейства здесь, в Москве. Вот почему такое значение приобретает раджабовское воровство. Он растаскивает российские сокровища.