Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая
Шрифт:
– Негоже так. Алешенька! Ибо в Писании сказано: чти отца своего.
–Да? Чти? А в Писании разве не сказано: не приидох вложити мир, но рать и нож приидох разлучити человека сына от отца. Слышишь, старик? Я– суд и казнь ему от Господа! Не за себя стою, а за церковь нашу христианскую, поруганную, обесславленную, обесчещенную, за царство наше святое, за весь народ христианский! Тесно нам обоим в мире. Или он или я!
В гневе, с глазами, горящими грозной решимостью, Алексей внезапно стал похож на отца неожиданным, точно призрачным сходством.
Старик в испуге смотрел на невиданного прежде
–Нет! Нет! – в исступлении кричал Алексей. – На плаху пойду, на Голгофу взойду. Не буду пособлять тиранству и злодействам! – по щекам его катились крупные пьяные слезы.
Старик призвал на помощь Алешкину кормилицу Марфу Афанасьевну. Вдвоем они напоили царевича липовым цветом, натерли камфорой, дали водки- аппоплектики, и Алексей через некоторое время, наконец, затих.
–Успокойся, Алексей Петрович, то в Вас хмель и обида говорит, они плохие советчики. Утро вечера мудрее, отоспитесь, все по- иному будет выглядеть.
–Никого ко мне не пускай. Будут от царя – скажи, что царевич в горячке.
Действительно, через несколько дней, Алексей примирился с Меншиковым и виделся с родшим мя. Но неожиданная, бессмысленная, вздорная стычка показала, какая бездонная пропасть лежит между отцом и сыном. Всем было наглядно показано, кому льстить, а кому улюлюкать.
Некоторые так и поступали. Но большинство затаилось, с любопытством наблюдая, чем закончится эта борьба. Многие считали, что было бы лучше, чтобы отец и сын были подалее друг от друга, каждый боялся нечаянно попасть в кругооборот семейной борьбы. Потому известие, что Алексей Петрович едет к отцу, воспринималось осторожно-благожелательно. Появился благовидный повод поддержать наследника: как- никак едет к отцу. Потому и деньги выделили значительные, особо не расспрашивая, на какие цели.
Для сохранения приличий Алексею пришлось тащиться и к мачехе-царице. Катерина на тот момент находилась в редком состоянии, когда не была беременна. Дабы понять ход дальнейших событий, следует совершить некоторый экскурс в прошлое царицы.
Родилась она 5 апреля 1684 года в семье зажиточного чухонца Самуила Скавронского, и звали ее Мартой. Но родителей рано унесла эпидемия, то ли чумы, то ли холеры, то ли еще какой напасти, накатывающейся время от времени на Европу, и Марта оказалась одна. Хорошенькую, не по годам кокетливую девочку взял на воспитание местный пастор Глюк, взял не без умысла.
Лет в двенадцать он совратил свою воспитанницу и в дальнейшем регулярно прибегал к ее услугам. Сие тайное занятие пастор называл изгнанием диявола. Оно так пришлось по душе сиротке, что Марта сама все чаще жарко шептала пастору, что диявол совсем распустился, ведет себя плохо, ворочается, навевает ей грешные мысли, и потому нужны срочные меры по его обузданию.
В семнадцать лет Марту выдали замуж за бравого шведского драгуна Иоанна Раабе, и пастор облегченно вздохнул, так как бороться с неуступчивым дияволом, поселившемся в теле Марты, становилось непосильной для него работой. Воспитанница была ненасытна. Молодой муж в силу своей воинской занятости лишь некоторое время упорно боролся со злом в теле жены и токмо разъярил демона.
При взятии Нарвы Марта в качестве военного трофею досталась усатому русскому гренадеру, который взял ее в одной ночной сорочке и несколько дней и ночей кряду отводил душу, пока не устал. К его удивлению, «трофей» не токмо не страдал, а и сам просился использовать себя по прямому назначению.
Гренадер был не жадным, разрешил сперва откушать и товарищам, а потом и полковому командиру – генералу Боуру, который дал за Марту золотой рубль и присвоил ее себе. Смазливую, бойкую девушку, стирающую солдатские портки, однажды заприметил фельдмаршал Шереметев и отобрал ее на том основании, что ему нужна служанка при штабе.
Совершив краткосрочную командировку в русскую армию, Марта поняла, что возможности пастора по изгнанию темных сил были ничтожны. Гвардейские солдаты и офицеры так азартно изгоняли беса изо всех отверстий Марты, что ему не оставалось ничего иного, как поселиться в глазенках веселой портомойки.
У фельдмаршала сия увлекательная, сладкая, богоугодная работа несколько застопорилась. Пожилой Борис Петрович действовал больше глазами, руками, словами, а в настоящей работе быстро выдыхался или вообще не мог к ней приступить, так что нетерпеливой Марте приходилось сотворять чудеса изворотливости, чтобы воодушевить изнемогающего фельдмаршала. Взаимными стараниями диявол все-таки побивался, и сими викториями Шереметев гордился едва ли ни более, чем взятием Нарвы.
Каково же огорчение постигло старого воина, когда Меншиков сообщил ему, что Мартой заинтересовался сам государь, и потому надобно ее отдать. Супротив такого доводу у командующего русскими войсками аргументов не нашлось, и он, сокрушаясь до слез, передал девку Александру Даниловичу. Тот, конечно, по своему обычаю и дерзости соврал насчет царя и принялся экзаменовать служанку по три раза на день и дал ей про себя самую высокую аттестацию. Они занимались благим делом более месяца, оба оказались на высоте положения в деле изгнания бесов и служения богу на уровне не ниже архимандрита.
Но Борис Петрович мог ненароком и сам спросить у государя насчет видной бабы, и тогда Сашке могла грозить беда нешуточная, ибо насчет девок Петр был зело ревнив и не простил бы обману даже своему любимцу.
Пришлось мимолетом Марту показать царю. Меншиков надеялся, что чухонка ему не покажется, одел ее почернее, но бесы, но бесы, прыгающие в глазах Марты! Они содеяли свое черное дело. Петр приказал ей стелить постелю одну ночь, другую, третью, и Меншиков мог отдыхать. Марта не терпела с перекошенным от страдания лицом, как многие, Марта получала видимое удовольствие, когда Петр загонял бесов в такие глубины, что страшно было и подумать, а Марта лишь расцветала и просила еще и еще.
Такая женщина попалась Петру впервые, и он не захотел с ней расставаться, поблагодарил Сашку за услугу, похлопал его по плечу и приказал забыть служанку раз и навсегда. Так началась прочная долголетняя связь Петра с Мартой Скавронской, которую он обратил в православие, назвал Катериной и сделал царицей.
Со временем она стала не токмо любовницей, но и матерью его детей, подругой, советчицей, утешительницей, лекарем, человеком, который знал его так глубоко, как никто другой и которому Петр позволил знать себя так.