Петр Великий
Шрифт:
Представление о царствовании Петра, как о победоносном резком переходе от темноты к свету, от варварства к цивилизации, стало общим местом, но от этого не стало верным. Оно возникло еще в XVIII столетии благодаря склонности и вкусу каждого нормального человека к драматизму. К тому же подобный миф укреплял надежды на быстрый прогресс в государствах Западной Европы под руководством образованных, общественно-духовных и энергичных правителей, «просвещенных деспотов». По этим причинам тема Петра привлекла многих авторов. Однако такое представление о нем было, тем не менее, односторонним и неадекватным. Приходилось слишком подкрашивать центральный образ, замалчивать неудачи с турками в Центральной Азии и, в конечном счете, с персами, и при этом преувеличивать успех в Европе. Это чрезвычайно меняло оценки возможностей и величину изменений в русской жизни, успешно проводившихся задолго до рождения Петра. Представление о русском народе, как о погруженном до появления нашего героя в глубины невежества и суеверия, из которых вырвать их могла только его демоническая энергия и сила воли, было несправедливо ввиду прогресса, начавшегося до его воцарения. Еще более неверно и недопустимо предположение, что Россия только прозябала в жалком существовании до того момента, когда ей открылась и оказала на нее влияние Европа. Еще при жизни Петра это начало осознаваться и вызывать обиду
184
Цит. по: H. Rogger, National Consciousness, p. 53.
Некритичное восторженное отношение к Петру, ставшее почти всеобщим к концу его правления, стыдливо игнорировало степень, в которой его работа осталась не законченной, и препятствия, с которыми она столкнулась из-за географических, физических и человеческих особенностей России. В огромной и слабонаселенной стране с очень плохими коммуникациями контакты большинства населения с правительством были в лучшем случае редкими и неустойчивыми. Честолюбивое новаторское законодательство ужесточалось, чтобы принуждать население к крупным действиям эффективнее, чем где-либо еще в Европе; тот факт, что многие из указов Петра были тщательно продуманы и жестко сформулированы до мелочей, просто указывает на разрыв между тем, что монарх приказал, и тем, что фактически получилось (или — что бывало чаще — не получилось) в какой-нибудь отдаленной провинции. Не менее важно, что поклонники царя игнорировали те факты, когда результаты какой-либо его деятельности были скорее разрушительны, чем созидательны. Осознавалось и тогда, что он наложил на Московскую Русь новую систему правления, новые способы мышления, новые концепции различных отраслей знания и техники, но они были копиями иностранных или вдохновлены из-за границы. Однако значение этого понималось очень медленно. Настойчивость Петра, чтобы правящий класс принял западное платье, западные манеры и традиции, а главное — насколько возможно, получил образование по западному типу, была связана с очень серьезными целями. Ибо предполагало еще больше увеличить разрыв между помещиком и крестьянином, между правителями и управляемыми, между богатыми и бедными, сделать его более явным, более видимым и более труднопреодолимым. Вся культурная жизнь России была под мощным глубоким воздействием этого. «Прекрасное» искусство (импорт из Европы, до тех пор практически неизвестное) было очень далеко от искусства народа; религиозное искусство, сосредоточенное на писании икон, теперь еще более отличалось от светского искусства. К народным сказкам и поэзии народа, единственной литературе, известной большинству населения, добавилась после смерти Петра, но как результат его деятельности, литература европейского стиля высших классов. Разнородность, несхожесть этих литератур ощущалась по всей Европе восемнадцатого столетия. Но в России они были острее, чем где-нибудь еще, их влияния были неравно распространены и значимы. Крупные административные реформы правления на различных уровнях приводили зачастую к тем же самым результатам. Увеличивая число чиновников в России и делая их шестернями во все более совершенствующихся механизмах, Петр подрывал, действительно разрушал по существу личностный характер власти, который был характерен для Московской Руси. В принципе это было, возможно, его самым большим достижением. Но, формализуя отношения между правительством и подданными, делая их все более безличными и зависящими от функций бесчувственной машины, он и в этом разделял общество на малые части организма.
Эту критику можно легко объявить несправедливой. Как и любой другой человек, Петр не мог предвидеть всех последствий, порой отдаленных и косвенных, своих действий. В частности, он не предвидел, что с уменьшением его преемниками обязательств землевладельческого класса исполнять государственную службу, а затем и ее полную отмену в 1762 году, крепостное право, им же заботливо укрепляемое, потеряет оправдание, которым оно обладало в его глазах. Будучи частью той сети обязательств государству, которая охватывала, по крайней мере теоретически, все социальные группы, теперь оно вырождалось в простое средство, которым меньшинство эксплуатировало массу несвободных крестьян, это едва ли было то, о чем мечтал Петр. Ничто у него не вызывало большего беспокойства, чем благосостояние, сила и репутация России. Ради этой высшей цели он принес в жертву собственного сына. Петр никогда не был простым поклонником иностранных вещей. Он высоко ценил знания и методы, импортированные с Запада; но только потому, что они были теми основами, на которых можно было построить новую Россию, о которой он мечтал и для которой он работал. Он хорошо знал свой долг перед иностранными помощниками: что заметно по его предложению в 1721 году, во время заключительной победы над Швецией, установить монумент в память о Гордоне. Но после смерти Лефорта все его самые близкие соратники — русские; и в дальнейшем иностранные влияния в большинстве аспектов российской жизни (флот и, возможно, основание Академии наук — единственные важные исключения) постоянно уменьшаются.
Невозможно, кроме того, не восхищаться тем, как, не жалея усилий, хотя часто неверно направленных, он посвятил три десятилетия тому, чтобы сделать Россию более мощной и более просвещенной. Настойчивость перед лицом преград, непрекращающиеся эксперименты с новыми учреждениями и методами; непрерывные разъезды, часто в ужасающих условиях и на очень далекие расстояния, — все это представляет картину деятельности и умственной и физической, которую ни один правитель в современной истории не был способен превзойти. Эта страсть к деятельности отметила каждый аспект его собственной психологии и системы ценностей. Критику доброжелательную, даже если она была жестокой, он мог вынести, но никогда не переносил ужасной пассивности, недостаток инициативы, спокойное и бездумное принятие традиционности, на которой была построена вся старая Россия. Это расточительное расплескивание энергии вдохновлялось глубоким чувством личной ответственности за страну, порученную его заботе. Он видел себя инструментом, возвеличивающим Россию, в подлинном смысле первым слугой государства. Его методы были слишком часто не продуманы и плохо приспособлены к целям, которые он ставил себе. Слишком часто, по крайней мере в первой половине своего правления, решения принимались торопливо, в порыве непродуманного энтузиазма, и так же быстро отбрасывались, если не давали мгновенного желаемого результата. Но была и система в его общих целях, поэтому в более поздние годы средства, с помощью которых он старался достичь их, значительно тщательнее рассматривались, анализировались и детально разрабатывались.
Эти цели были не только материальными, поскольку затрагивали вопрос большой массы солдат, большого количества судов и безграничности территорий. Он искренне желал сделать своих подданных более инициативными и уверенными в себе, поощрял их, по крайней мере для некоторых целей, проявлять большую инициативу и готовность принимать ответственность. Торговцы и промышленники, желавшие стать удачливыми предпринимателями, города, желающие управлять своей собственной судьбой, землевладельцы, желающие выбирать своих собственных правителей, — все это находило поддержку в его планах и надеждах в разное время. Он создал невиданный прежде по размеру и сложности аппарат правительства. Действительно, по сути он создавал Российское государство сам. Концепция его как юридического лица, отличного от правителя, представляющего интересы любой социальной группы и даже русского народа в целом, является творением его правления. Все же он знал, что только законодательство и новые учреждения не смогут достигнуть всего намеченного, и, чтобы добиться успеха, требовал активного сотрудничества людей, для которых он в конечном счете работал.
Некоторые цели, за которые он так трудно и долго боролся, были принципиально новы. Почти без исключения они были связаны с историей и географическим положением России и с вновь возникающими потребностями. Большая военная сила; балтийская береговая линия; более развитая экономическая жизнь; ничто из этого не было чем-то новым, вдохновленным возникновением новых идей или иностранными влияниями. Все это и раньше имело в своей основе прочную московскую традицию, в то время как даже преобразование отношений между государством и церковью, законченное в 1721 году, предвещалось до некоторой степени большими конфликтами 1650-х и 1660-х годов. Флот был действительно новинкой; но поскольку вместе со строительством С.-Петербурга он был наиболее личным из всех главных творений Петра и при этом очень мало связывался с московскими традициями, то и считался менее важным. Были сделаны значительные изменения в структуре и работе российского общества. Все это выполнялось за счет развития уже имеющихся достижений, насколько было возможным приспособить их для введения действительно чего-нибудь нового. Крепостное право, которое Петр помог расширить и укрепить, уже было широко распространенным и тягостным задолго до его правления. Хотя Табель о рангах и кадровая политика Петра сделали привилегированный класс землевладельцев в России более, чем когда-либо прежде, открытым для талантливых и предприимчивых людей. Это не уничтожало, да и никогда не предполагало уничтожить, положение богатых помещичьих семей и старых бояр,
Изменения России Петром Великим следует скорее расценивать как процесс принудительного и очень ускоренного развития, но никак не революцию. Петр испытал весь комплекс недостатка интеллектуального вооружения современного революционера. Он не имел ни какой-либо идеологии, ни какой-либо ясной системы или идеи, куда направлять свои действия, ни какого-либо четкого видения хода истории, непреодолимо влекущего Россию в особом направлении. От начала и до конца он был человеком действия. Его талант планировщика был достаточно велик. Он резко заметен в тщательно разработанном крупномасштабном законодательстве последних лет его правления. Но планирование отходит на задний план, когда человеком овладевает убеждение действовать, желание немедленно отвечать на возражения, преодолевать трудности или использовать возможности. Продуманная и хорошо спланированная политика, которой он в конце жизни достиг (если достиг ее вообще), увенчала долгий период проб и ошибок, а порой случайных удач. Довольно поздно он приобрел, например, широту представления относительно вестернизации России, которая была характерна для Голицына в 1680-х годах. Однако, сильно меняя темп перемен, Петр изменил до некоторой степени и их природу. Трудно поверить, что, если бы его никогда не существовало, Россия осталась бы навсегда, или хотя бы очень надолго, без балтийской береговой линии или реального влияния в Европе. Конечно же влияние иностранных идей и методов на русскую жизнь продолжало бы расти. Почти наверняка были бы предприняты усилия, чтобы создать более эффективную и более централизованную форму правления. Но скорость, с которой эти достижения были осуществлены, способ, которым они были форсированы в России энергией и намерением правителя, концентрация реформ при жизни одного поколения или даже меньше, полный набор далеко идущих изменений во многих аспектах жизни, — неизбежно вызвало широко распространившееся ощущение диспропорции и неуклюжего скачка и неоднородности. Основная суть работы Петра была не в полном смысле революционна. Но «необузданный человек», которому удивлялся епископ Вернет в 1697 году, проявлял в течение своего правления пыл, страстную энергию и, в случае необходимости, жестокость, которые позволили ему достигнуть по крайней мере того аспекта и стиля, которые казались современникам революционными.
Хронология
1558–1582.В отечеств. традиции 1583. Ливонская война. Продуманная, но неудачная попытка Ивана IV (Грозного) обеспечить российскую береговую линию на Балтийском море за счет Польши и Швеции.
1605–1615.«Смутное время»: Россия находится под угрозой польского и шведского завоевания. Заканчивается вступлением на престол династии Романовых.
1667.Россия отвоевывает большие территории у Польши (подтвержденные и закрепленные навсегда в соответствии с соглашением 1686 года).
1672.Рождение Петра Великого.
1676.Смерть царя Алексея и восхождение на трон Федора III.
1682.Смерть Федора III. После нападения стрельцов на Кремль Иван V и Петр объявлены единовременными царями. Начало регентства Софьи.
1686.Россия вступает в Священную лигу вместе с императором Священной Римской империи, Венецией и Польшей.
1688.Петр женился на Евдокии Лопухиной. Падение Софьи и ее министра и фаворита, князя В. В. Голицына.
1693.Петр посещает Архангельск и в первый раз видит море.
1696.Смерть Ивана V. Захват Азова после неудачного нападения в предыдущем году. Здесь же начинается строительство военно-морской эскадры.
1697–1698.Великое посольство в Западную Европу. Петр посещает Нидерланды, Англию и Вену, но не добивается никакой помощи в борьбе против Оттоманской империи.