Петр Великий
Шрифт:
Глава 6. Оппозиция и ее подавление: царевич Алексей
Ожесточенная оппозиция реформам, новым идеям, иностранному влиянию любого вида была сильна в России задолго до рождения Петра. Ненависть к иностранному была врожденной в московском обществе в течение поколений. Раскол 1650 года и его последствия были самой яркой иллюстрацией закоренелого консерватизма, неизбежного в таком окружении. Но и вкусы Петра, и многое в его политике было настолько бесцеремонным разрывом с традиционными правилами приличия, что это не могло не усиливать сопротивление переменам его подданных. Общение с иностранцами, путешествия за границей, работа собственными руками в изумляющем разнообразии отраслей, ношение иностранного платья, презрение к традиционному костюму его подданных и бородам, столь дорогим почти для каждого из них, ненависть к Москве и Кремлю, страстная любовь к морю, которого большинство русских никогда не видело, — он презирал почти все внешние проявления жизни, предписанные общим ожиданием того, как должен вести себя русский царь. Созданием большой армии и нового флота, строительством каналов, гаваней и новой столицы он наложил на Россию тяготы, еще неслыханные при его предшественниках, трудности, которые никакой истинный царь, чувствуя себя таковым, не вынуждал бы своих людей нести. Эмоциональное отрицание иностранных моделей и влияний, подлинное опасение значения для православия многих действий Петра в политике, безрассудство, порождавшее страдания от требований
На верхушку российского общества Петр наложил новые повинности и оскорбил старые предрассудки. Но он не обошел и низшие слои населения. Подневольный крестьянин, оторванный от своей деревни и семьи, для отбытия срока военной службы или для страдания, слишком часто ведущего к смерти в болотах Санкт-Петербурга, в определенном смысле уравнивался с землевладельцем, принуждаемым к постоянной государственной службе и таким образом вынужденным позволить своим поместьям приходить в упадок ввиду отсутствия личного контроля, причем зачастую родственники в течение нескольких лет ничего о нем не знали. Глубоко укоренившаяся враждебность обычного русского ко всем иноземным новинкам нашла некоторое отражение в негодовании, с которым члены знатных московских семей наблюдали, как царь раздавал важные посты иностранцам или русским скромного рождения. Классовые и персональные негодования такого рода нашли в некоторой степени своего лидера, или скорее символ, в шурине Петра, А. Ф. Лопухине, которому в 1718 году суждено было заплатить за эту опасную известность своей жизнью. Но знати и дворянства, групп с давней традицией государственной службы, которую царь просто формализовал и усилил, приходилось бояться намного меньше, чем доведенных до бешенства и отчаяния крестьян. Свидетельств серьезного аристократического сопротивления реформам Петра фактически очень немного. Беспрецедентное решение в 1696 году посылать молодую знать и дворянство за границу для военно-морского обучения пробудило всего лишь ворчание и неэффективные жалобы, и хотя члены двух важных семей, Соковниных и Пушкиных, были вовлечены в секретный заговор 1697 года, это отразило скорее их личные чувства, чем какое-либо общее отношение российской знати. Хотя новшества Петра могли иногда оскорблять чувствительность правящего класса, они также открыли как никогда ранее широчайшие возможности для его способных молодых членов. В увеличенной и модернизированной армии, в новом флоте, в дипломатии, в расширенной и по крайней мере до некоторой степени рационализированной административной машине молодые люди могли теперь делать карьеру в беспрецедентных масштабах. Кроме того, более предусмотрительные и одаренные воображением могли также гордиться фактом, что они помогали вводить Россию в Европу и современный мир, развивать ее ресурсы и делать ее впервые великой державой на арене международной политики. Гордые сознанием этого, вместе с почти религиозным почитанием императора, который вел и часто вдохновлял их, собирались они для того, чтобы свидетельство их чувств не погибло.
Консерватизм официальной православной традиции был более труднопреодолимым препятствием, чем выходки знати и дворянства, от которых Петр постоянно страдал. В 1700 году он попытался ослабить оппозицию такого рода своим отказом назначить нового патриарха; но пришлось ждать почти два десятилетия, пока он не нашел в Прокоповиче ведущее духовное лицо по своему собственному сердцу и желанию, способное эффективно помогать в преобразовании церкви в агента правительства. Когда возможности Петра довести до конца свои устремления и его готовность к полному разрыву с традиционной косностью стали очевидными, тогда в 1690-х годах и в первые годы борьбы со Швецией тревоги клерикалов и их оппозиция выросли безмерно. Арест и изгнание в 1696 году монаха Авраама уже упоминались. Четырьмя годами позже переписчик книг Григорий Талицкий распространял утверждения, что Петр был Антихристом, — утверждения, которые, что примечательно, были благосклонно поддержаны тамбовским архиереем, рядом священников и монахов и по крайней мере одним высокопоставленным аристократом, князем И. И. Хованским. Кроме того, опасения и подозрения, которые Авраам, Талицкий и другие выражали вслух, были широко распространены и среди большинства населения. Чтобы бороться с ними, Стефан Яворский, в течение нескольких лет бывший главным подчиненным Петра по делам церкви, написал свою книгу «Признаки явления Антихриста и конца света», но он был очень далек от того, чтобы, как Прокопович, быть искренним приверженцем реформ.
Официальную церковь необходимо было приручить и управлять ею. Эта цель Петра в значительной степени была достигнута в более поздние годы его правления. Старообрядцы были другим и во многом более серьезным делом. Ими утверждалось, что Никон с помощью литургических и церемониальных изменений, введенных в 1650-х годах и наконец ставших официальными в 1667 году, привел православную церковь в России к отступничеству. Если это было так, «Третий Рим» (после Рима как такового и Константинополя), цитадель православия — упал, и, по определению, здесь не могло быть никакого четвертого. Значение происшедшего было ужасно. Господство Антихриста началось; конец мира был близок. По мнению старообрядцев, российское государство и цари, начиная с Алексея и далее, при поддержке вероотступника Никона, потеряли все права законной власти на повиновение истинно православных людей; фактически государство и аппарат правительства стали Антихристом. Реформы церковной службы 1650 и 1660 годов, таким образом, привели большую часть российских людей к отказу от повиновения своему правителю и его агентам (отказ, отображаемый в символической форме нежеланием возносить общепринятые молитвы о многолетии царя). Как только это стало ясным, старообрядцы начали уравнивать себя с другими угнетенными или недовольными группами. Они и их доктрина стали ядром, вокруг которого могли серьезно организовываться крепостные, угнетаемые произволом своих хозяев, и группы казаков, опасающихся за их автономию перед лицом возрастающей власти центрального правительства. Вот почему в 1708 году казачий вожак Голый, который продолжил восстание, начатое в предыдущем году Булавиным, утверждал в манифесте, что «мы восстали, чтобы защитить старую веру, святые церкви и всех монахов так, чтобы мы не попали в греческую веру (то есть новшества, введенные Никоном)» [141] .
141
Булавинское восстание (1707–1708 гг.). Москва. 1935. С. 466.
При регентстве Софии правительство реагировало на этот раскол с систематической свирепостью. Декрет от декабря 1694 года приказал выслеживать всех раскольников и допрашивать их (пытка играла активную роль). Те, чье отсутствие на церковных службах было заметно, как и обвиняемые в строгом соблюдении старых обрядов, должны были быть арестованы. Если они оказывались старообрядцами и отказывались отречься, то их осуждали к сожжению на столбе. В течение последующих нескольких лет религиозный фанатизм на севере России возрос до чрезвычайности. В ряде случаев (особенно в двух отдельных инцидентах в Палеостровском монастыре в Карелии) большие группы раскольников предпочли сжечь себя живьем, чем подвергнуть опасности свои надежды на спасение души, попадая в руки Антихриста и рискуя отречением от своей веры под пыткой.
В 1690-е годы официальное преследование и истеричная интенсивность вызванного им фанатизма несколько уменьшились; и в своем указе 1702 года, предназначенном поощрить поселение иностранных экспертов в России, Петр объявил общую религиозную терпимость. Он, кажется, не очень интересовался литургическими и церемониальными проблемами, которые лежали в основе раскола. Правитель, ведущий трудную, и временами неудачную, войну против опасного противника и нуждающийся в каждом человеке и каждом рубле, которые мог выжимать из своих собственных территорий, не был в том положении, когда без особой нужды можно потворствовать такой роскоши, как религиозное преследование. Поэтому были сделаны осторожные и ограниченные компромиссы между государством и все еще потенциально мощной фанатической силой старой веры. В 1703 году правительство согласилось оставить в покое сообщество раскольников, сосредоточенное в монастыре у Выга в Карелии, недавно основанном в районе озера Онеги. Это было первое из ряда таких соглашений. В 1709 году группе раскольников было позволено вернуться из балтийских провинций, куда они сбежали для большей безопасности, и поселиться в районе Пскова. В 1715 году старообрядцы украинской территории в Ветке и Стародубе были вознаграждены за успешные партизанские действия против шведских захватчиков в 1708–1709 годах в соответствии с распоряжениями, что колония в Ветке не должна преследоваться и с предоставлением земли для колонии в Стародубе [142] .
142
R. О. Crummey, The Old Believers and the World of Antichrist. The Vyg Community and the Russian State, 1694–1855 (Madison, 1970), pp. 69–70. Этот параграф и следующий весьма привлекают внимание в книге профессора Крамни.
Не следует думать, однако, что Петр испытывал какое-либо сочувствие к старообрядцам или они к нему. Все, что они узнали (без сомнения, часто искаженное слухом) о его вкусах и образе жизни, такой нечестивой и такой шокирующе-иностранной, могло только усилить их веру, что он был действительно Антихристом. Новый титул императора, который был весьма странен для большинства русских, помогал усиливать эту веру. С помощью одного маленького изменения титул мог быть сделан старым российским методом обозначения чисел буквами, складыванием до 666, числом Сатаны в Апокалипсисе. Утверждение одного епископа, что старообрядцы «везде, где Вы находите их, вместо того, чтобы радоваться хорошему благосостоянию монарха… восхищаются его неудачами», было даже слишком оправданно. Со своей стороны, царь никогда не мог бы смотреть даже с долей благосклонности на группы раскольников, которые ненавидели все, что он пытался делать, и полностью отклоняли его требование узаконить самодержавие; а после 1718 года трагедия его сына Алексея сделала его еще более подозрительным к консервативной оппозиции любого вида. В 1705 году, когда де факто терпимость к староверам стала широко распространенной, был наложен тяжелый налог на всех городских жителей, которые отказывались брить свои бороды. Главная цель была финансовой: это была одна из многих уловок, к которым прибегал Петр в эти отчаянные годы, чтобы собрать деньги для войны со Швецией. Однако он особенно тяжело отразился на старообрядцах, для которых, больше чем для любого русского, борода была обязательным признаком истинного православия. В 1716 году указ требовал, чтобы все старообрядцы регистрировались в органах власти и платили вдвое больше обычной нормы налога для людей своего сословия. Это также была в значительной степени финансовая мера; но она сопровождалась другими мерами, откровенно предназначенными для преследования. В 1718 году было объявлено, что все старообрядцы, которые отказались регистрироваться, должны будут посылаться на тяжелые работы пожизненно. В 1724 году все раскольники, как и крестьяне, если они сохраняли свои бороды, были вынуждены носить специальный символ на рукаве, который должен быть нашит на их одежде. Это было кульминацией ряда усилий, чтобы вынудить старообрядцев носить отличительные знаки определенного вида: символ не только действовал как форма квитанции за оплату налога бороды, но и немедленно делал носителя узнаваемым как члена группы подозреваемых.
Отношение Петра к этой мощной и распространяющейся силе в русском обществе (чье количество, несмотря на репрессивное законодательство, вероятно, увеличивалось в течение большей части его правления) было противоречивым и непоследовательным. Подозрение и финансовое давление были объединены со значительной мерой терпимости де факто. Однако старообрядцы не были сами по себе активной угрозой его режиму к настоящему времени. Они были разделены на различные секты, в то время как факт, что они могли показываться открыто только, главным образом, в отдаленных друг от друга приграничных районах, затруднял их действия как объединенной силы. Более важно, что вся их перспектива основывалась скорее на бегстве от скверны неисправимо злого мира, чем на организованном стремлении свергнуть силы власти, которую они столь сильно боялись и ненавидели.
Его собственный жестокий и нетерпеливый характер и традиция автократии, которую он унаследовал, утверждали в его политике неукротимую ненависть, и не удивительно, что подавление и наказание оппозиции должны были казаться важными и необходимыми в течение всего правления Петра. Это подавление сосредоточивалось в Преображенском приказе, самом стойком из всех новых органов царской администрации и самом устрашающем. Он появился в середине 1690-х годов (нет ни одной точной даты его создания и, вероятно, не имелось никогда никакого письменного указа, его учреждающего) из администрации Преображенского полка. Ему была дана юрисдикция по политическим преступлениям, независимо ни от места, где они были совершены, ни от чина обвиняемого. К началу 1697 года он был ответствен не только за организацию Преображенского и Семеновского полков и охрану общественного порядка в Москве, но также за подавление политической оппозиции повсюду в России. Таким образом, его можно рассматривать как первый централизованный орган российского правительства, предшественник неудачной Ратуши 1699 года и Сената 1711 года. Его центральное положение в административной структуре отображалось в символической форме тем фактом, что его главе, безжалостному и заслуживающему доверия князю Ф. Ю. Ромодановскому было передано управление столицей, когда Петр выехал за рубеж в 1697 году. В 1702 году указ предписывал отсылать в Москву всех обвиненных в политических преступлениях и передавать их дела в Преображенский приказ; и даже после 1719 года, когда была основана Юстиц-коллегия, он сохранил эту исключительную юрисдикцию по политическим делам. Его стабильность и долговечность является резким и существенным контрастом частым изменениям многих структур управления, создаваемых при Петре. Личная заинтересованность в нем царя видна по его активному участию в его работе. В 1698 году, после восстания стрельцов, он лично допрашивал Софью и ее младшую сестру Марфу и присутствовал при других допросах. В 1706 году он проявил заметный интерес к допросам захваченных астраханских мятежников. Более адекватная юридическая или квазиюридическая основа для работы Приказа обеспечивалась в соответствии с указом Сената от января 1714 года, который впервые дал определение политического преступления против царя. Двумя годами позже Устав Воинский объявил, что простое задумывание политически нелояльного или преступного действия, или желание осуществить его, должно наказываться точно тем же самым путем, как и фактическое его выполнение. Одной из наиболее потенциально репрессивных особенностей такого законодательства, разработанного с целью сокрушить всю оппозицию, были невнятные и всеобъемлюще абстрактные формулировки законов.
Хотя он мог быть очень жесток в обращении с открытым мятежом (после стрельцов, приговоренных к смерти в 1698–1699 годах, 320 астраханских мятежников были казнены в 1706), Петр, вообще, не одобрял смертную казнь за политическое преступление. Он предпочитал вместо этого различные формы бития и ссылки. Из 507 случаев, подробно расследованных Преображенским приказом в 1697–1708 годах, только 48 закончились смертью обвиненных [143] (хотя, по общему признанию, большинство этих случаев были тривиальным результатом просто пьяных разговоров или преступного намерения). С 1707 года и далее женщин, духовных лиц и старых людей чаще ссылали в монастыри в отдаленные части России, чем в Сибирь; хотя судьба человека, приговоренного к ссылке на каторжные работы в Азов или Таганрог, была не менее жалкой. Однако методы, которыми расследовался заговор, реальный или предполагаемый, или даже простые «непристойные беседы», служат красноречивой иллюстрацией более жесткой стороны автократии Петра. Из 365 человек, допрошенных в Преображенском приказе в связи с восстанием в Астрахани, 45 умерло в результате пыток, которые им пришлось перенести. Индивидуальные дела поясняют это даже лучше, чем цифры такого рода. Так, когда в 1699 году член одного из стрелецких полков, по имени Волох, был обвинен в том, что говорил оскорбительные слова о царе, а двумя годами ранее будто бы обмолвился, что стрельцы хотели убить царя в Азове, его жена, вызванная как свидетель, подверглась пыткам не менее пяти раз. На разных допросах она получила двадцать, пятнадцать, двадцать четыре и снова пятнадцать ударов кнутом, а в последнем случае была еще и помещена в огонь. И обвинитель, и защищающийся подверглись пыткам, но поскольку ни один из них не изменил своих свидетельских показаний (жена Марфа отрицала, что ее муж говорил вменяемые ему слова), весь процесс был повторен в январе 1701 года. В 1704 году дело было опять в рассмотрении и все трое подверглись пыткам еще раз. Заключительный результат не известен [144] .
143
Н. Б. Голикова. Политические процессы при Петре I Москва. 1957. С. 49–50.
144
Голикова. Политические процессы. С. 66–67.