Певчая: Ярость
Шрифт:
Но проблемы начались раньше, чем я вошла в главный зал. У дверей несколько фрейлин стояли и сплетничали. Когда они увидели меня, они расступились. Они сплетничали обо мне? Они видели брошюру?
Видимо, да. Они и до этого не были дружелюбными, но теперь были настроены враждебно. Я видела, как некоторые обхватили крестики. Впервые я задумалась, кто сунул брошюру под дверь Нату.
Я не собиралась спрашивать, у меня оставалась гордость. Но я не собиралась отступать, хоть они и преградили путь.
Я показала
— Мне нужно поговорить с королевой. Вы знаете, где она?
Тишина. А потом сзади кто-то заговорил робко, но вежливо. Клеменс.
— Королева? Она в комнатке, где мы храним припасы.
— Спасибо, — я могла попасть туда без главного зала, без пересечения линии фрейлин.
Я уходила и слышала, как остальные ругают Клеменс. Но она оказалась лучше, чем я ожидала, у нее были доброта и независимость мысли, каких не было у других. Потому Ната тянуло к ней? Он теперь выберет ее?
Я знала, что должна была ощущать благодарность за помощь, но меня терзала боль.
† † †
Сивилла считала одеяла, когда я вошла. Я не сразу узнала ее. Она уже не была идеальным изображением королевского изящества. Она была в тяжелых сапогах и платье, испорченном дождем. Ее волосы были спутаны, ее шея и руки были обнажены, кроме железного кольца.
Ее глаза были теплыми, как всегда, и ожившими.
— Люси! — она не оставила работу, но поманила меня к себе. — Джоан говорила, что ты в порядке, но я рада видеть это своими глазами.
Она обняла меня и нахмурилась с тревогой.
— Ох, что такое?
— Ничего. Я в порядке.
— Нет, — возразила она. — Думаешь, я не вижу?
Не было смысла скрывать правду от Сивиллы.
— Я поссорилась с Натом.
— О, Люси! Из-за чего?
— Н-не важно, — я быстро перешла к цели своего визита, рассказала ей о Мелисанде, о гадании и о словах Пенебригга.
— Стена между мирами, — медленно сказала она, когда я закончила. — Что-то я об этом слышала… и о двух змеях тоже.
— Ты это узнала?
— Ничего ценного, боюсь, рассказать не могу. Но я слышала, что Певчие были вовлечены в запечатывание какой-то стены, или они ее расширяли… Не знаю, что они делали, или когда, но мама как-то говорила, что Певчие удерживали за гранью Других.
— Других? Так она называла их? — спросила я. — Не Матери?
— Думаю, она говорила Другие, но я не уверена. Она говорила с кем-то, я подслушала разговор. Так что не все поняла.
— Она говорила еще что-нибудь об этой стене?
— Не помню, — медленно сказала Сивилла. — Хотя… может… она говорила, что запечатывание стены как-то связано с Мелузиной.
— С Мелузиной? — я была удивлена. — Ты уверена?
— Не очень, — призналась Сивилла. — И, конечно, мама могла это сочинить.
Мы словно ходили кругами. А потом я спросила:
— С
Сивилла опустила голову, задумавшись.
— Знаешь, думаю, это было, когда домой приходила странная женщина с глазами цвета моря, чтобы исцелить меня.
Я заволновалась. Могла это быть Мелисанда?
— Помнишь что-нибудь еще?
Сивилла закрыла глаза.
— Воде… вроде женщина задавала вопросы. И она напомнила маме, что, если магия Певчей что-то сделала, только магия Певчей может это уничтожить, — она вздохнула и открыла глаза. — Боюсь, это все. Жаль, что я не могу вспомнить больше.
— Это уже много, — убедила я ее, хотя мне тоже было жаль. Если бы Мелисанда не сбежала! Я могла описать ее Сивилле, но она не узнала бы женщину, не увидев ее лично. И можно ли было доверять такому далекому воспоминанию?
Я посмотрела на Сивиллу, вернувшуюся к одеялам.
— У той женщины было ожерелье в виде двух змей? Как у Мелисанды?
— Я не видела. Она была укутана, — Сивилла сделала запись на листке и замерла. — Но змеи звучат знакомо, — она покачала головой. — Жаль. Не могу вспомнить.
— Может, вспомнится позже. Найдешь меня тогда?
— Конечно, как только вспомню. Или отправлю Норри. Она хочет остаться в главном зале со мной на ночь, — Сивилла потянулась и отложила список. — Она такая сильная, Люси! Честно, у нее сегодня сила десятерых.
Я вспомнила, какой уверенной была Норри, она была спокойной. Я с неохотой доверяла ей проблемы, боясь, что она слишком хрупкая, старая, но оказалось, что я недооценила ее.
Я недооценила и Сивиллу. В простой одежде, занятая работой, она источала уверенность, какой не было раньше. И я видела кое-что еще.
— Ты счастлива, — удивилась я.
Сивилла растерялась.
— Страшно такое говорить, когда столько людей страдает, но да. Так приятно сделать что-то настоящее, полезное. Никому в главном зале не нужен придворный этикет. Они просто хотят кровать, немного еды и доброе слово, и я могу это сделать, — она улыбнулась. — Это как моя старая жизнь с мамой. Я доставала припасы, разбиралась с проблемами и успокаивала работников на кухне…
Я была рада ее счастью, но это и тревожило.
— А король? Он знает, сколько ты делаешь?
— О, Люси, он так мной гордится, — она сияла. — Теперь он делится со мной отчетами. И мы говорили — правда — о происходящем в городе и о том, что нужно сделать.
— Это хорошо, — мой голос звучал странно, но я не знала, что сказать.
— О, знаю, тебя этим не удивить, — сказала Сивилла. — Генри постоянно просит у тебя совета. Но для меня это в новинку, и это чудесно. Он доверяет мне, — она тряхнула головой. — Я так старалась быть правильной королевой, не унизить его. Но, похоже, стоило с самого начала быть собой.