Певерил Пик
Шрифт:
Том Бикон поклонился и вышел. Ланс же, для вида повозившись с минуту возле его лошади, поспешил к своему господину, чтобы сообщить ему радостное известие — число сторонников Чиффинча сократилось, и теперь их тоже двое.
Певерил велел немедленно приготовить лошадей и с удовольствием наблюдал, как по лондонской дороге помчался вскачь Том Бикон, а за ним и Чиффинч со своим любимцем Шобером; правда, эти скакали не так быстро. Джулиан позволил им удалиться на некоторое расстояние, дабы не вызвать никаких подозрений, а затем, расплатившись с хозяином, сел на лошадь и осторожно поехал вслед за ними, не догоняя, но и не упуская их из виду до тех пор, пока все они не доедут до места, удобного для выполнения его намерения.
А намерение это заключалось в том, чтобы, добравшись но дороге до какой-нибудь пустынной местности, постепенно прибавить шагу и догнать Шобера; тогда Ланс Утрем должен будет отстать и расправиться с поваром, в то время как он сам, пришпорив коня, вступит в схватку с Чиффинчем. Но этот план годился только в том случае, если господин, как обычно, будет ехать на несколько ярдов впереди слуги. А Чиффинч и повар-француз, поглощенные предметом своей беседы, так заговорились, что забыли о правилах этикета и ехали рядом, дружески обсуждая всевозможные таинства стола; древний Комус или современный гурман с удовольствием послушали бы их разговор. Поэтому приходилось идти на риск и нападать на обоих одновременно.
Когда Джулиан и Ланс увидели, что начинается такой участок дороги, где нет ни жилья, ни людей, ни зверей, они стали понемногу догонять Чиффинча, стараясь не вызвать у него никакого подозрения. Уменьшив разделявшее их расстояние ярдов до двадцати и опасаясь, как бы Чиффинч, узнав его, не обратился в бегство, Певерил дал Лансу знак к нападению.
Топот скачущих лошадей заставил Чиффинча обернуться, но в ту же минуту Ланс пустил своего пони, который был резвее лошади Джулиана, в галоп и бросился между придворным и поваром; не успел Шобер даже вскрикнуть, как уже лежал на земле вместе с конем среди орудий своего ремесла, — все они в причудливом беспорядке рассыпались вокруг, вывалившись из котомки, которая висела у него за спиною. Ланс соскочил с лошади и под страхом смерти велел своему противнику, вопившему «Morbleu!» note 55 , не шевелиться.
Note55
Проклятье! (франц.)
Не дав Чиффинчу опомниться и броситься на них в отместку за поражение своего верного слуги, Певерил схватил за узду его лошадь и, приставив пистолет к его груди, приказал остановиться.
Несмотря на свою изнеженность, Чиффинч не был трусом. Остановившись, как ему было приказано, он сказал недрогнувшим голосом:
— Ты захватил меня врасплох, негодяй. Если ты разбойник — вот мой кошелек. Нас же не тронь и убирайся подобру-поздорову.
— Господин Чиффинч, — ответил Певерил, — сейчас не время для пустых разговоров. Я не разбойник, а благородный человек. Отдайте мне бумаги, которые вы у меня украли той ночью, или, клянусь богом, я всажу вам пулю прямо в сердце и возьму бумаги сам.
— Какой той ночью? Какие бумаги? — спросил Чиффинч, весьма смутившись, но желая выиграть время, ибо надеялся, что кто-нибудь подъедет к нему на помощь или он сам сумеет усыпить бдительность Певерила. — Я не понимаю, о чем вы толкуете. Если вы человек благородный, то позвольте мне вынуть шпагу, и мы, как истинные Джентльмены, восстановим справедливость.
— Ты не уйдешь от меня таким путем, подлец! — вскричал Джулиан.
– Тебе удалось обокрасть меня, когда я был в твоей власти, но теперь пришел мой черед, и я не дурак, чтобы выпустить тебя. Давай сюда пакет, а потом, если уж ты так хочешь, я готов с тобой драться на равных; условиях. Но сначала, — повторил он, — отдай пакет, не то я отправлю тебя туда, где тебе придется отвечать за твои мерзкие дела, и тут уж ничего хорошего не жди.
Грозный голос, сверкающие гневом глаза Джулиана и дуло заряженного пистолета у самого виска убедили Чиффинча, что ни договориться с юношей, пи обмануть его не удастся. С заметным огорчением сунул он руку в боковой карман своего плаща и вынул связку писем, вверенных Джулиану графиней Дерби.
— Их было пять, а ты отдаешь мне только четыре, — сказал Джулиан. — Помни, от этого зависит твоя жизнь.
— Одно случайно застряло в кармане, — ответил Чиффинч, подавая пятое письмо. — Вот оно. Теперь, сэр, вы получили все, чего требовали, — добавил он мрачно. — Можете еще ограбить и убить меня.
— Негодяй! — ответил Певерил, отводя пистолет, но продолжая внимательно следить за каждым движением Чиффинча. — Ты не стоишь того, чтобы честный человек дрался с тобой, но так и быть, вынимай шпагу: я готов помериться с тобой силами в равном бою.
— В равном бою? — с насмешкой повторил Чиффинч. — Прекрасное равенство! Сабля и пистолет против одной шпаги, да еще двое против одного — Шобер не в счет. Нет, сэр, я подожду более благоприятного случая и более подходящего оружия.
— Яд или клевета, подлый сводник, — вот твои орудия мщения, — сказал Джулиан. — Но слушай внимательно: я знаю твои адские умыслы против молодой девушки, чье имя слишком благородно, чтобы произнести его при тебе, не оскорбив ее. Ты нанес мне обиду, и, видишь, я отомстил. Но если ты осмелишься далее плести свои гнусные козни против этой особы, то клянусь раздавить тебя как презренную ядовитую гадину. Мое слово не менее верно, чем слово Макиавелли, и я сдержу его, если ты попытаешься продолжать свое грязное дело. За мной, Ланс, и пусть этот мерзавец поразмыслит о моих словах.
В этой стычке на долю Ланса после первых минут выпала весьма нетрудная роль: ему пришлось лишь стоять над поверженным на землю поваром, устремив на него, словно дуло пистолета, рукоятку своего хлыста, так что тот мог оказать ничуть не большее сопротивление, чем боров, когда его собираются резать.
Освобожденный своим господином от обязанности охранять столь мирного пленника, Ланс вскочил на лошадь, и оба они пустились в путь, оставив неприятелей своих утешать друг друга, насколько это возможно в таком плачевном состоянии. Но утешиться было нечем: француз оплакивал утрату своих пряностей и фляжек с соусами — волшебник, лишившийся магического жезла и талисманов, не мог бы печалиться сильнее. Чиффинч сокрушался о провале своих тайных происков и о том, что их так преждевременно раскрыли. «Уж этому-то малому я ничего не выболтал, — думал он. — Тут мне просто не повезло. Тайна наша каким-то дьявольским наущением раскрыта, и это может мне дорого стоить, но шампанское тут ни при чем. Если уцелела еще хоть одна бутылка, я выпью ее после обеда и попробую что-нибудь придумать, чтобы поправить дело и отомстить».
Приняв такое мужественное решение, он продолжал свой путь в Лондон.
Глава XXVIII
Он был тысячелик! В его натуре
Слился весь род людской в миниатюре.
Во мненьях тверд — хотя всегда неправ;
Брался за все — бросал, едва начав.
Семь раз на дню наряд менял проворно:
То медик, то министр, то шут придворный,
А то вдруг — песни, женщины, вино…
Все прихотям пустым подчинено!
Теперь мы перенесем нашего читателя в великолепный дворец на *** улице, где в ту пору обитал знаменитый Джордж Вильерс, герцог Бакингем, чье имя Драйден обрек на плачевное бессмертие несколькими строчками, предпосланными нами этой главе. Среди всех весельчаков и развратников, подвизавшихся при легкомысленном дворе Карла II, герцог почитался самым веселым и самым развратным. Проматывая несметное богатство, убивая крепкое здоровье и превосходные дарования в погоне за плотскими наслаждениями, он тем не менее втайне лелеял более глубокие и обширные планы и только потому не преуспевал в них, что не обладал постоянством цели и твердостью, столь необходимыми во всех важных начинаниях, и особенно в политических.