Пейтон-Плейс

Металиус Грейс

— Что-нибудь случилось? — воскликнула Констанс. — Ты такая бледная, у тебя измученный вид. Ты не заболела?

— О, ради всего святого, мама, — нервно сказала Эллисон. — Я просто устала. Долгая дорога, в поезде было жарко.

— Хочешь выпить? — спросил Майк.

— Да, — благодарно сказала Эллисон.

Что-то не так, подумал Майк, смешивая для нее «Том Коллинз». Что-то случилось. Она выглядит так же, как в детстве, когда убегала от чего-то неприятного. Мужчина?

— Я пыталась дозвониться до тебя насчет Селены, — говорила Констанс, — но девушка, с которой ты делишь свою квартиру, сказала, что ты поехала

к кому-то в гости в Бруклин. Как зовут эту девушку? Никак не могу запомнить.

— Стив Вэлейс, — сказала Эллисон, — и я не делю с ней свою квартиру. Она делит со мной свою.

— Стив, — сказала Констанс, — вот так имя. Разве ты не говорила мне, что ее зовут Стефания?

— Да, — ответила Эллисон, — но так ее никто не зовет. Она ненавидит, когда ее так называют. Бедняжка Стив. Надеюсь, она сможет найти кого-нибудь, с кем разделить свою квартиру. Я не вернусь обратно.

— Что-то случилось? — тут же спросила Констанс.

— Я уже говорила тебе, мама, ничего не случилось, — сказала Эллисон и расплакалась. — Просто я устала и мне надоел Нью-Йорк. Все, что я хочу, это чтобы меня оставили в покое!

— Я пойду постелю тебе, — сказала Констанс, которая никогда не могла разобраться в настроениях Эллисон.

Майк сел и прикурил сигарету.

— Я могу помочь? — спросил он.

Эллисон вытерла глаза и высморкалась, потом взяла свой бокал и залпом выпила его наполовину.

— Да, — сказала она напряженным голосом. — Вы можете помочь мне. Вы можете оставить меня в покое. Вы оба. Или это слишком большая просьба?

Майк встал.

— Нет, — мягко сказал он, — это не слишком большая просьба. Но постарайся запомнить, что мы любим тебя и будем рады выслушать, если ты захочешь что-нибудь сказать.

— Я иду спать, — сказала Эллисон и, перед тем как опять расплакаться, успела убежать наверх.

Позднее Констанс и Майк лежали в постели и слышали ее приглушенные рыдания.

— Что произошло? — взволнованно спросила Констанс. — Я пойду к ней.

— Оставь ее в покое, — сказал Майк и положил руку на руку жены.

Но Констанс не могла заснуть. Через некоторое время она потихоньку от Майка поднялась в комнату Эллисон.

— Что произошло? — шепотом спросила она. — У тебя неприятности, дорогая?

— О, мама, не будь такой глупой! — сказала Эллисон. — Я не ты. Я никогда не была такой глупой, чтобы у меня были неприятности из-за мужчины. Уйди и оставь меня в покое!

И Констанс, которая совсем не имела в виду беременность, когда говорила о неприятностях, дрожа, вернулась обратно и попыталась согреться под боком у Майка.

ГЛАВА XII

В девять часов, теплым июньским утром начался суд над Селеной Кросс. Зал был забит горожанами и фермерами, председательствовал судья Энтони Элдридж. В то утро приезжий наверняка в панике оглядывался бы по сторонам, думая, что он, очевидно, перепутал день или месяц, так как улица Вязов в это время была пуста и все магазины закрыты, как в воскресенье или во время праздников. Скамейки напротив здания суда, где в летнее время пускали корни старики, опустели. Суд над Селеной Кросс, как позднее описывал эти события Томас Делани из бостонской «Дейли Рекорд», начался с удара.

«Удар», по Делани,

это то, что Селена отказалась от своих показаний и просила признать ее невиновной.

Девица, которая называла себя Вирджиния Вурхес, придвинулась к Томасу.

— Проклятье, — прошептала она. — Они собираются выпутаться благодаря временному помешательству.

Девицу звали не Вирджиния Вурхес, а Стелла Орбах, но она писала статьи для приложения к бостонской «Американ Санди» под псевдонимом Вирджиния Вурхес. Ее статьи всегда были под одним и тем же заголовком: «Свершилось ли правосудие?» Селена села, и Вирджиния удрученно вздохнула.

— Проклятье, — бормотала она, — хорошенькая история.

— Заткнитесь, ладно? — шепотом попросил Делани, но зал суда загудел, и она не услышала его просьбы.

Повсюду слышался шепот:

— Невиновна?

— Но она сказала, что сделала это!

— Она знала, где похоронено тело!

Чарльз Пертридж, выступающий в качестве окружного прокурора, говорил, невзирая на шум.

— В наши обязанности входит не обвинение невиновного, — говорил он, — а осуждение совершившего преступления.

Он говорил мягко и будто извинялся за свое присутствие в этом зале. После его слов ни у кого не осталось сомнений в том, что он на стороне Селены и надеется, что Питеру Дрейку удастся доказать ее невиновность.

— Бог ты мой, — бурчала девица, называвшая себя Вирджиния Вурхес, — это же полное фиаско. Вы слышали когда-нибудь нечто подобное?

За спиной Пертриджа, во втором ряду, не слушая своего мужа, беспокойно ерзала Марион Пертридж.

Это, конечно, неблагодарно, со стороны Селены, изменить показания и намеренно выставить Чарльза в глупом виде. Он много работал над этим делом, это был первый случай убийства в его практике, и он отдал ему много сил. Не то что он хотел быть тем, кто обвиняет Селену. Совсем нет. На самом деле, подумала Марион, поджимая губы, похоже, что ее Чарли прилагает больше стараний, чтобы выгородить Селену, чем Питер Дрейк. Но даже если и так, Чарльз — окружной прокурор, а убийству нет оправдания, так что он должен обвинять. О, Марион пыталась объяснить ему, какое внимание привлекает слушание по делу об убийстве, особенно открытое. И что это значит для прокурора. Селена сделала это, она призналась и не должна рассчитывать, что, если она изменит показания, Чарльз проглотит это. Это просто лишний раз доказывает, мрачно рассуждала Марион, что чем больше ты делаешь для этих хижин, тем меньше они это ценят. То, что Джо и Селена жили в доме, который уже нельзя было назвать хижиной, ничего не меняло для Марион. Посели ты их хоть в Букингемский дворец, они все равно останутся тем, кем были. Только посмотрите на эту девицу! Вырядилась, как на танцы.

Марион Пертридж шмыгнула носом: она начала простужаться, но терпеть не могла пользоваться носовыми платками. Глядя на Селену, она небрежно провела указательным пальцем под носом.

На Селене было платье в бледно-лиловую полоску — Марион готова была поспорить, что оно стоило по крайней мере двадцать пять долларов, — и пара чулок «паутинка», которые Марион тут же определила как чулки с черного рынка. На Селене также были новые туфли, и Марион было интересно, использовала ли Селена на их покупку талон, выдававшийся всем в военное время, или Констанс Росси купила их у знакомого коммивояжера.