Пейтон-Плейс
Шрифт:
— Нет, ты не придешь, — сказала Селена, когда он уходил, но она сказала это тихо и Тед не услышал ее.
В эту ночь Тед не мог уснуть. Меньше чем через две недели он закончит университет и его заберут в армию младшим лейтенантом. Если война еще будет продолжаться, что весьма вероятно при таком положении вещей, его пошлют куда-нибудь для дополнительного обучения. Но голова Теда не была занята этими реалиями. Он думал о будущем, о том, как он закончит учебу и приступит к работе. Как далеко может продвинуться человек, делая юридическую карьеру, если его жена — убийца, думал он. Конечно, он любит Селену и, возможно, всегда будет любить, но какой шанс у них вдвоем? Тед не один час в ту ночь провел, обдумывая свой
Но в эту ночь голова Теда была занята не только будущим, его осаждали воспоминания. Он вспомнил поцелуи, разговоры, мечты и надежды. Он видел холм, на который смотрела Селена, тот, на котором они решили построить дом, состоящий практически из одних окон, и вспомнил споры о том, сколько детей смогут жить в таком доме. Тед вспоминал все годы, когда мысль о том, что он будет жить без Селены, была равнозначна мысли о смерти.
— Ты, я и Джо, — говорила Селена, смеясь у его щеки так, что он чувствовал ее дыхание. — Только мы, и больше никого.
Селена немного изменилась в последнее время, это правда. Она чаще бывала резкой и неразумной. Но так на многих женщин подействовала война. Иногда казалось, что ее раздражает, что он не где-то в окопах, как ее сводный брат Пол. Но Тед не очень-то из-за этого волновался. Закончится война, и Селена перестанет раздражаться и станет такой, как прежде.
— Теодор Картер, эсквайр, — говорила Селена, и глаза ее светились от счастья. — Мистер и миссис Картер — оба эсквайры. О, Тед, как я тебя люблю.
Уже рассвело, когда он уткнул мокрое лицо в подушку. «Но мой план, Селена, — думал он. — Как же мой план? Какой шанс будет у нас в Пейтон-Плейс?» — тихо спрашивал он и все это время знал ответ и знал, что он должен делать. Наконец Тед заснул. Он не пришел к Селене на следующий день. Вскоре после того, как началось слушание по делу Селены Кросс, он написал матери, что не может в данный момент уехать из университета.
Селена не ждала Теда на следующий день после того, как видела его в последний раз. И все же горькая улыбка играла у нее
«Я знала, что он не придет. Больше я не являюсь частью его плана. Он не может позволить себе роскошь не обращать внимания на то, что говорят вокруг. Клянусь — я могу. Если у меня больше ничего нет, у меня есть это. Меня не волнует, что они говорят».
Селена думала о том, что еще совсем недавно она бы не вынесла и мысли о том, что Тед может бросить ее в трудную минуту, но в начале лета 1944-го это оказалось совсем не важно. Все было не важно, Селену только волновало, что же теперь будет с Джо. В том, что ее признают виновной и повесят, она не сомневалась.
— Если бы ты только сказала — почему, — снова и снова говорил ей Питер Дрейк. — Может, тогда я смог бы помочь тебе. Помоги мне помочь тебе.
«Но что я должна сказать? — думала Селена. — Должна ли я говорить о том, что я боялась, что снова забеременею от Лукаса?» Она подумала о Мэтью Свейне, которому дала торжественное обещание хранить молчание, она подумала о лицах своих друзей и соседей, когда она скажет правду о Лукасе. Никто не поверит ей. Почему они должны верить? Почему она молчала столько лет? Почему она не обратилась в полицию, если Лукас насиловал ее? Потому что те, кто живет в хижинах, никогда не обращаются в полицию, подумала она, криво усмехаясь.
Они занимаются своими делами и зализывают свои раны. Она вспомнила, как шериф Бак Маккракен приходил в среднюю школу побеседовать с учениками.
— А теперь я бы хотел, чтобы вы все запомнили: полицейский — ваш друг, — заключил он свое выступление, и Селена вспомнила глаза других детей из хижин в этот момент.
Друг, поцелуй меня в задницу, говорили эти глаза. Занятой парень. Лезет во все дела, кроме своих.
«Я никогда не скажу, — твердо решила Селена. — Не скажу, даже если они потащат меня на виселицу. Они никогда не узнают почему. Пусть спрашивают. Они никогда этого не узнают».
Из всего населения Пейтон-Плейс только одного человека не мучил этот вопрос. Это был д-р Мэтью Свейн, и он прекрасно знал почему. Доктор не работал со дня ареста Селены. Он сказался больным и отсылал всех клиентов к д-ру Биксби в Уайт-Ривер.
— Он, должно быть, болен, — говорила Изабелла Кросби, — всем, кто ее слушал. — Он даже не одевается по утрам и просто сидит весь день напролет. Сидит, смотрит перед собой и ничего не делает.
Это было не совсем так. Очень часто в течение дня и всегда ночью Мэтью Свейн заставлял себя пройти в столовую к серванту, где хранилось спиртное, и возвращаться к креслу, где он проводил большую часть времени. Он размышлял, говорил сам с собой и все это время знал, как он должен поступить.
«Теперь круг замкнулся, — говорил он себе, глядя на полный бокал. — Началось с Лукаса, Лукасом и закончилось. Почти, но не совсем. Вначале я уничтожил жизнь, теперь я должен поплатиться за это своей».
По ночам, когда он действительно сильно напивался, Док доставал из потаенного места фотографию своей покойной жены Эмили.
«Помоги мне, Эмили, — просил он, глядя в добрые, глубокие глаза на фотографии. — Помоги мне».
Вокруг фото было много суеты, сразу после смерти Эмили. Была сделана большая фотография в серебряной раме, которая должна была всегда стоять в его кабинете.
— Я думала, вы захотите, чтобы портрет стоял там, где он стоит, — благочестиво сказала Изабелла Кросби. — Я думала, вы захотите, чтобы она была здесь, чтобы вы вспоминали о ней.
— Вы что думаете, мне нужна фотография, чтобы помнить? — взревел доктор и резким движением руки сбросил фото Эмили со стола. — Вы думаете, мне нужно что-то, чтобы напоминать?
Крик был всего лишь способом спрятать слезы, и Док много кричал в дни после смерти Эмили. Изабелла, конечно, не теряла времени и по всему городу трезвонила о поведении доктора.