Пейтон-Плейс
Шрифт:
— Взял и сбросил портрет со стола, — говорила Изабелла. — Кинул его так, что треснуло стекло и погнулась рамка, и еще кричал на меня. Бедняжка Эмили, всего неделю в могиле. Вы видели, как он вел себя на похоронах? Не проронил ни слезинки, не бросился к могиле или что-нибудь еще. Он даже не поцеловал бедняжку в щеку перед тем, как священник закрыл гроб. Подождите, вы увидите. Он снова женится, не пройдет и шести месяцев.
Доктор бережно отложил в сторону последнюю фотографию Эмили. «Я действительно
Сначала был уничтожен ребенок, — думал он, — потому что не было выхода. Потом уничтожена Мэри Келли сознанием собственной вины, которую я не имел права взваливать на ее плечи. Потом Нелли, потому что я не смог контролировать ни себя, ни свой язык, а теперь Лукас уничтожен Селеной, потому что у меня не хватило смелости уничтожить его самому…»
Вечером перед судом над Селеной доктор прошел по дому, собирая пустые бутылки. Он целый час отмокал в горячей ванне, а потом принял холодный душ. Он вымыл свои великолепные седые волосы, побрился и позвонил Изабелле Кросби.
— Где вы, черт возьми, пропадаете? — проревел он в телефонную трубку. — Сейчас лето. Мой белый костюм не отглажен, а я должен в девять утра быть в суде.
Изабелла, которая утро за утром безуспешно пыталась попасть в дом доктора, зло повесила трубку.
— Ну, что ты на это скажешь? — спросила она свою сестру оскорбленным тоном.
ГЛАВА XI
В тот же вечер в Пейтон-Плейс вернулась Эллисон Маккензи. Она вышла из поезда в полдевятого и решила пешком пройти до дома.
— Здравствуйте, мистер Родес, — сказала она станционному смотрителю, входя в здание вокзала.
— Здравствуй, Эллисон, — сказал он так, будто она уезжала из города за покупками в Манчестер. — Надоел большой город?
— Немного, — признала Эллисон, а про себя подумала: «О, если бы вы знали, мистер Родес, как надоел. Я устала, сыта по горло и готова умереть».
— Есть на что посмотреть в Нью-Йорке, да? — спросил Родес. — Подвезти тебя домой? Я закрываюсь.
— Я подумала пройтись пешком, — сказала Эллисон. — Давно я не гуляла по Пейтон-Плейс.
Родес внимательно посмотрел на ее.
— Завтра утром город будет на том же месте. Лучше я подвезу тебя. Ты выглядишь немного устало.
Эллисон слишком устала, чтобы спорить.
— Хорошо, — сказала она, — мой багаж на улице.
Они ехали по Железнодорожной улице, и Эллисон тупо смотрела в окно. Он не изменился, подумала она. Не изменились ни камни, ни травинки, ни дома. Все так же.
— Слышала о Селене Кросс? — спросил Родес.
— Да, — ответила Эллисон, — это главная причина моего приезда.
— О? — спросил Родес. — Все еще пишешь рассказы для журналов? Жена всегда их читает. Ей нравится.
— Да, все еще пишу для журналов, — сказала Эллисон и подумала, что мистер Родес тоже не изменился, такой же любопытный, как и всегда.
Она подумала, что бы он сказал, если рассказать ему о романе, который она писала целый год и который оказался недостаточно хорош. Он был бы рад. Мистер Родес всегда радовался чужим неудачам.
— Как ты узнала о Селене? — спросил он. — Тебе позвонила мама?
— Нет. Прочитала в газете.
Мистер Родес остановил машину.
— Ты хочешь сказать, что об этом печатали в нью-йоркских газетах? Они все знают — там, в Нью-Йорке?
— Нет, конечно, нет. В Нью-Йорке есть человек, который торгует ностальгией. У него киоск на Бродвее, он продает копии провинциальных газет. Как-то я проходила мимо и увидела заголовок в «Конкорд Монитор» четырехдневной давности.
Родес хохотнул.
— Наверное, сильно разволновалась, увидев что-то о Пейтон-Плейс в центре Нью-Йорка.
«Нет, совсем нет, мистер Родес, — сказала про себя Эллисон. — Я была слишком занята мыслями о другом, чтобы интересоваться Пейтон-Плейс. Понимаете, я только что провела весь уикенд в постели с мужчиной, которого люблю и который оказался женат».
— Да, — сказала он вслух, — очень разволновалась.
— Да, здесь из-за этого такая суматоха, — сказал Родес. — На улицах просто не протолкнуться. Полно репортеров, туристов и просто любопытных из Уайт-Ривер. Суд завтра. Ты пойдешь?
— Думаю, да, — сказала Эллисон. — Завтра, возможно, Селене понадобится каждый друг из тех, что у нее есть и были.
Родес хохотнул, и Эллисон показалось, что в смехе старика было что-то непристойное.
— Никто и не думает, что она сделала это. По крайней мере, не сама. Ну, вот твой дом. Подожди минутку, я помогу тебе донести вещи.
— Не беспокойтесь, — сказала Эллисон, выходя из машины, — Майк выйдет за ними.
— Да, Майк, — Родес снова хохотнул. — Этот грек, за которого вышла твоя мать. Как тебе нравится, что теперь он твой отец?
Эллисон холодно посмотрела на него.
— Мой отец умер, — сказал она и пошла по дорожке к дому.
Констанс и Майк вскочили от удивления, когда в гостиную вошла Эллисон.
— Привет, — сказала она, стоя у дверей и стягивая перчатки.
Они подбежали к ней, начали целовать и спрашивать, ужинала ли она.
— Но, дорогая, почему ты не сообщила нам, что приезжаешь? Майк встретил бы тебя на станции.
— Мистер Родес подвез меня до дома, — сказала Эллисон. — В поезде я съела сэндвич.