Пейзаж с Булли
Шрифт:
Морис умолк. Сесиль задумалась. Три недели! А потом? Покачивание машины убаюкивало. Она попробовала возобновить разговор.
— Если б не собака, нас бы никогда не пригласили.
— Как тебе не стыдно! — запротестовал Морис. — Он славный. Не станешь же ты попрекать его тем, что он любит пса.
Сесиль уже не слушала его. Усталость, от которой она вероятно никогда не избавится, навалилась на нее, и она уснула.
Ее разбудило ощущение свежести. Морис при свете фар рассматривал карту. Пытаясь подняться,
— Я уж думал, ты проспишь до конца, — сказал Морис. — Мы приехали… Или почти… Вот уже минут двадцать, как я ищу на подъезде к Льежу нужную нам дорогу. Кажется, нашел.
Он свернул карту. На фоне темного неба как китайский рисунок, вырисовывалась колокольня. Тишина была такая, что шаги на каменной дороге разносились, как под сводами. Они поехали дальше. Сесиль молчала. Она продрогла. Стена справа от них казалась бесконечной. Потом дорога свернула в сторону и они очутились перед огромными, почти незаметными в обрамлении из камня и плюща воротами. Морис затормозил и вытащил тяжелую связку ключей.
— Долго же придется искать нужный, — пошутил он.
Но ключ от ворот отыскался тотчас, и он не без труда отворил их. Машина въехала, фары выхватили из глубины аллеи темный фасад замка.
— Неплохой домик! — заметил Морис. — Право! Только излишне симметричен. Годится под жандармерию. Проснись, графиня! Ты у себя дома.
Он запер ворота и занял место за рулем. Сесиль показала на низкое здание слева.
— Что это такое?
— Судя по чертежу дяди, бывшие конюшни. Агиресы жили там, в конце… в домике, похожем на особняк… Остальное не знаю… Пристройки, гаражи…
Внезапно где-то около замка послышался яростный лай. Сесиль вздрогнула.
— Он заперт, — сказал Морис. — Жюльен сказал, что он не злой.
Лай был хриплый, визгливый — пронзительный и жалкий одновременно. Затем следовало озлобленное рычание.
— Мне это не нравится. Как его зовут?
— Булль д’Эр… Шарик… Он сходу берет высоту более двух метров… Забавно…
Они оставили машину около подъезда и пошли к псарне. Это был сарайчик справа от замка, где обычно держали тачки и шланги для полива. Стоя на задних лапах за пыльным решетчатым окном, пес смотрел, как они подходят. От его дыхания окошко запотевало и глаза горели как светлячки. Сесиль остановилась.
— Я боюсь, — прошептала она.
— Ты с ума сошла. Это умная овчарка, которой сейчас страшнее, чем тебе.
Пес зарычал. Они услышали его дыхание у притолоки, и он стал скрести когтями пол.
— Его надо выпустить, — сказал Морис. — Но сначала покормим. Он успокоится. Обожди меня тут… Поговори с ним. Я попробую что-нибудь найти. — И он побежал к замку.
Пес за дверью кружил на месте и часто дышал, как при жажде. Когда Сесиль положила руку на щеколду, он завизжал, а затем гортанными звуками, поразительно напоминавшими человеческую речь, выразил что-то такое непонятное и трогательное, что Сесиль больше не раздумывала. Она приоткрыла дверь. Пес просунул влажную морду и лизнул ей руку. Воспользовавшись ее замешательством, он раскрыл дверь еще шире, и Сесиль увидела волкодава, который принялся кружить вокруг нее.
— Булли!
Зверь приблизился, и внезапно его твердая как палка лапа легла ей на плечо. Красные глаза собаки теперь были на уровне ее собственных. Она почувствовала теплое дыхание животного.
— Булли… Негодяй… Сидеть!
Пес послушался и Сесиль, нагнувшись, погладила его.
— Хорошая собака, — прошептала она. — Ты меня напугала… Я едва на ногах стою… Почему ты такой сердитый, Булли?
Собака от удовольствия жмурилась, пока Сесиль гладила ее. Между ушами она нащупала хохолок из мягкой шерсти.
— Значит, хозяин бросил тебя, — продолжала Сесиль. — Выходит, и ты не очень-то счастлив. Видишь, я люблю тебя.
Успокоившись, пес улегся у ее ног, навострив ухо, словно не желая упускать ничего из загадочной для него речи Сесиль.
— Ты красивый пес… очень красивый, Бульчик! Хочешь погулять со мной? Завтра…
— Я иду! — крикнул с крыльца Морис.
Пес тотчас вскочил и зарычал. Сесиль обеими руками схватилась за его ошейник.
— Хороший… хороший…
Она надавила на спину собаки, чтобы принудить ее сесть, но Булли оставался неумолим.
— Подходи осторожно! — крикнула она. — Покажи ему еду. Он тебя не знает.
— Ну и дела! — воскликнул Морис. — А тебя, выходит, знает?
— Я другое дело… Поставь миску… Тут. И отойди.
Она чувствовала, как под мягкой кожей у собаки напряглись мышцы и погладила его впалые бока, сильную спину, взволнованную грудь.
— Тихо… тихо… Красавец Булли будет теперь есть. Он голоден.
— Еще бы, — сказал Морис. — Ладно! Оставь его и пошли спать.
— Молчи! Мне кажется, ты ему не по душе.
— А ты? Ты совершенно спятила, дочь моя. Спокойной ночи, влюбленные! Я иду спать. Я устал.
Он зажег сигарету, выдохнул дым в сторону собаки и удалился.
— Видишь, какой он, — прошептала Сесиль. — Сейчас же вспылил… Теперь будет два дня дуться… Ешь, Булли!
Сидя на корточках, она смотрела, как собака пожирает еду. Ей больше не хотелось спать. Рядом с псом ей не было страшно. Окончив есть и понюхав руки Сесиль, пес зевнул.
— Больше ничего нет, — сказала она. — Завтра я тебе приготовлю что-нибудь вкусненькое.
Она встала и вошла в сарайчик. Собака последовала за ней.
— Спокойной ночи, Булли!
Она наклонилась и, прижавшись щекой к шее собаки, почувствовала непонятное волнение. Ей показалось, что пес нуждается в ней.
— Спи спокойно. Ясно? Чтоб я тебя не слышала.
Она прикрыла за собой дверь и тотчас увидела в окошке морду собаки. Передними лапами пес скреб стекло. Она помахала ему, как человеку. Сесиль больше не жалела, что поехала с Морисом.
Морис ждал ее на площадке второго этажа.