Пейзаж с Булли
Шрифт:
Вернувшись, Морис застал Сесиль на лестнице. На лице ее застыло выражение страха.
— Что ты тут делаешь?
— Уедем отсюда, — прошептала она.
— Уехать? Когда здесь так хорошо? Местность прелестная — сама увидишь. Но люди тут… Я понимаю, почему Жюльен их сторонился как прокаженных… Если бы ты видела взгляд булочника. А хозяйка табачной лавки даже рта не открыла… Они догадались, что я родственник Меденака, то есть «узурпатора»… Может, их предупредили Агиресы… Но нам от них ведь
— Уедем отсюда, Морис.
— Да что с тобой?
— Пошли, я тебе кое-что покажу.
Она повела его к пристройке. Пес брел за ними. Метрах в двадцати от сарая Сесиль отпустила руку мужа.
— Смотри внимательнее.
Она подошла к раскрытым воротам. Пес замер на месте, вздернул морду, словно чуя опасность. Затем рванулся назад и завыл. Челюсти его лязгали, шерсть взмокла. Сесиль вернулась к мужу.
— Видел? Ему страшно. Он разодрал бы в клочья того, кто попытался бы силой затащить его в помещение.
— А что там?
— Старая карета. Больше ничего.
Морис в свою очередь приблизился к воротам. Пес словно с цепи сорвался. Он кружил на месте, рычал, в ярости брызгал слюной.
— Вернись, а то он свихнется.
Морис развел руками.
— Ничего не понимаю… Может этот кобель бешеный?
— Ничуть. Просто он что-то знает. И твоему дяде это тоже было известно. Поэтому он уехал.
Морис был в растерянности.
— Что известно? — Он огляделся. — Знаешь, дорогая, тебя на час нельзя оставить одну. Что ты еще выдумала? Повторяю, Жюльен выглядел совершенно нормальным. Усталым — да. Очень истощенным и постаревшим. А так…
— Тогда чем ты это объяснишь?
— Что объяснять? У тебя разыгрались нервы, вот и все!
Сесиль намеревалась сказать, что ей тоже страшно, но решила промолчать и отвела собаку в сарайчик, служивший конурой. Ей хотелось поскорее проверить одну догадку… К сожалению, она не могла отослать Мориса и снова повела его в каретный сарай.
— Какие красивые фонари! — заметил Морис. — Вот если бы дядя отдал их нам. Я их прямо вижу в мастерской…
Сесиль обследовала пол.
— Я думала, что обнаружу трап, — сказала она.
— И что бы это значило?
— Не знаю. Думаю, там кто-то прячется…
— Пес бы его учуял, можешь не сомневаться. Нет, не то. Поверь мне! Не стоит ломать голову. Вот Жюльен вернется, он сам нам все разъяснит.
— Ладно. Пойдем погуляем с Булли по парку.
Они обследовали все уголки. Пес радостно носился вокруг, позабыв обо всем на свете. Прогуливаясь рядом с Морисом, полным радужных планов, она невольно посмеивалась над собой. Но когда наступили сумерки, беспокойство вернулось. Тщетно боролась она с собой, понимая, что стала жертвой собственного воображения, но вздрагивала при малейшем шуме. Она провела еще одну скверную ночь.
Морис проснулся в восемь. Зевнув, он сладко потянулся.
— Здесь прекрасно спится. Правда?
— Уедем
Она прошептала эти слова так тихо, что он, казалось, не понял.
— Я говорю — уедем, — повторила Сесиль. — Оставайся один, если хочешь.
— Опять ты за свое! Здесь отлично. Я смогу поработать. Чего лучше?
— Мне страшно.
— Страшно? Из-за собаки? Я запру ее и она успокоится.
— Ты забыл, что мы приехали ради нее…
Прошло несколько дней, похожих один на другой. Сесиль спала, ела, снова испытывала страх и горячее желание уехать. Как-то она снова вернулась к этому.
— Так не может продолжаться. Если бы мы хоть знали, когда твой дядя вернется. Может, он умер. Эта мысль преследует меня. А вот тебя я не понимаю. Лишь бы тебя не беспокоили, а на остальное тебе…
Морис закурил трубку. Впервые он выглядел озабоченным.
— Ты так думаешь? — спросил он. — Мне это в голову не приходило. Надо пойти и взглянуть.
— Так сходим.
Морис остановился в нерешительности. Он никогда не торопился действовать, если только это не касалось его удовольствий. Наконец он встал.
— Ты пойдешь со мной?
— Конечно.
— Тогда запри собаку. Она меня раздражает.
Булли спал под столом. Сесиль тихо прикрыла дверь. Они обошли домик.
— Войти невозможно, — констатировал Морис. — Придется взломать ставни.
Он достал из багажника «бьюика» ломик, выбрал ставню похуже и надавил на нее. Дерево с сухим треском надломилось. Морис сорвал доску и распахнул ставни. Затем протер пальцем оконное стекло и тотчас отступил.
— Не подходи, — пробормотал он.
Зрелище смерти не пугало Сесиль. Она прижалась лбом к стеклу и увидела повешенного. Разбив окно, Морис прыгнул внутрь.
— Не стой тут! Ты мне все равно не сможешь помочь, — сказал он.
— На столе записка, — дрожащим голосом сказала Сесиль.
Морис взял ее и дрожащим голосом прочитал:
«Я приговорен. Я знаю это с позавчерашнего дня. Рак крови. Несколько месяцев страданий и мучений для окружающих. Я решил покончить с этим сейчас же. 19 сентября. Три утра. Жюльен Меденак».
Сесиль смотрела на висящее тело, на перевернутый стул, скрюченные руки с желтыми пальцами.
— Мне от души жаль его, — прошептала она.
— Бедняга Жюльен! — сказал Морис. — Теперь понятно, почему он уволил прислугу и так настаивал на нашем скорейшем приезде. Он хотел умереть дома. А я ни о чем не догадывался… Считал, что он где-то в Италии или Испании.
Он положил на прежнее место записку, отпер дверь и потянул за собой Сесиль.
— Надо съездить в поселок и предупредить полицию. И дать телеграмму Фрэнсису де Форланж… Он наследует все состояние… Кажется, он сейчас в Ницце. Остальных Форланжей нет во Франции, да к тому же они в ссоре с Жюльеном… Я жалею, что привез тебя сюда. Но я ведь не знал…