Пейзаж с ивами
Шрифт:
Сзади, из большого зала, доносилось монотонное пение буддийских монахов. Они сидели у высокого погребального ложа, куда для последнего прости положили Мэя, и совершали обряд, сопровождая пение резкими ударами в деревянные гонги в форме черепов. Двоюродный брат покойного принимал немногочисленных соболезнующих, сумевших прийти. Большинство из них представляли благотворительные учреждения, столь щедро поддерживаемые Мэем при жизни, но явилось и несколько значительных лиц. Высокая, стройная госпожа Мэй в белом траурном одеянии скромно стояла поодаль. С высоких стропил свисало множество белых полотен, на коих крупными иероглифами перечислялись разнообразные
– Удивительно, – вдруг пробормотал судья Ди. – Всего три недели назад на этой самой террасе я пил чай с Мэем и он рассказывал, что сам наблюдал за посадками в этом саду. Каким же талантливым он был человеком! Посмотри, как удачно расположены эти кусты молодых побегов бамбука на груде заросших мхом камней! – Он вдохнул тонкий аромат миндальных деревьев в цвету. – Изобилие белых цветов в городе мертвецов кажется не очень уместным, верно, Тао Гань? – Судья погладил длинную бороду и с тяжелым вздохом добавил: – Но ты сейчас говорил о госпоже Мэй… да, она замечательная женщина! Хотелось бы мне знать, каковы ее планы. Я советовал закрыть этот дом и переехать в горное имение.
– По-моему, госпожа Мэй решила поселиться в другом городе, мой господин. Наследник привез с собой несколько слуг, и сейчас они пакуют вещи госпожи Мэй.
– Что ж, у господина Мэя было по дому чуть ли не в каждом крупном городе, и его вдова может выбирать. – Судья ненадолго погрузился в раздумья. – Я давно хотел взглянуть на место, где произошел несчастный случай. Раз уж мы здесь, давай сделаем это, тем более что госпожа Мэй, как ты мне только что сказал, собирается уезжать. Почти все соболезнующие уже ушли, и… – Он вдруг умолк и положил руку на плечо Тао Ганя. – Смотри!
Судья взволнованно указал на несколько белых цветков миндаля, что сорвались с ветки и медленно опускались на мраморную ограду террасы, потом встал и поднял руку:
– А в воздухе действительно ощущается легкое дуновение!
Тао Гань, прищурясь, взглянул на небо:
– Да, похоже, это большое темное облако немного сдвинулось, мой господин!
– Милосердное Небо, значит, погода изменится! – возликовал судья. – Ну что ж, пойдем отыщем домоправителя.
Во дворе еще стояло несколько групп гостей, занятых негромкой беседой. Судья приблизился к домоправителю, прохаживающемуся у ворот, и велел отвести их с Тао Ганем в большой зал восточного крыла.
Старик но длинному проходу вывел их во внушительных размеров зал. Массивная мраморная лестница вела на верхний этаж, окруженный балконом с красной лакированной оградой в виде причудливой решетки. С тяжелых стропил сводчатого потолка свисал огромный красный фонарь, заливая весь зал приятным рассеянным светом. довольно крутая лестница с мраморными перилами высотой всего в два чи выдавала пристрастие хозяина к древним канонам зодчества. Через равные промежутки вдоль перил стояли колонны, увенчанные резьбой в виде бутонов лотоса. Наверху с обеих сторон от лестницы штукатурку стен скрывал шелк, расшитый сценами из легенд и преданий. В дальнем конце зала зиял круглый дверной проем, так называемая лунная дверь с решетчатыми створками, затянутыми
Домоправитель указал на левую нижнюю колонну.
– Вот тут и нашли хозяина, мой господин, – глухо пробормотал он.
Судья, кивнув, оглядел беломраморные ступени.
– Да, подъем тут крутой, – заметил он. – Полагаю, библиотека господина Мэя где-то наверху?
– Да, мой господин. В самом большом покое из всех, что расположены вдоль балкона, напротив лестницы. Остальные комнаты меньше и используются в основном как склады.
Выгнув шею, судья с любопытством посмотрел на гигантский красный фонарь. Каждую его сторону украшал крупно начертанный иероглиф, один из которых означал «Счастье», другой – «Процветание».
– Как вам удается зажигать этот фонарь? – полюбопытствовал судья.
– Ах, это очень просто, мой господин! Каждый вечер в семь часов я поднимаюсь на балкон и длинной палкой с крюком подтягиваю к себе фонарь, потом удаляю огарки свечей и ставлю новые. А поскольку я использую толстые храмовые свечи, их хватает до самой полуночи.
Тао Гань пощупал заостренную грань колонны у подножия лестницы.
– Даже если бы господин Мэй не ударился головой об эту колонну, – сказал он, – одного падения хватило бы, чтобы его убить. При такой высоте любой удар головой о ступеньку или об пол мог оказаться смертельным.
Судья Ди кивнул – он разглядывал три иероглифа, вырезанные на деревянной табличке над лунной дверью: «Приют изысканного досуга».
– Превосходная каллиграфия, – обронил он.
– Это вырезал мой покойный муж, – услышали они тихий голос.
У входа стояла госпожа Мэй, а рядом с ней доктор Лю. Последний низко поклонился судье.
– Лестница и в самом деле очень крутая, госпожа, – проговорил судья, – а перила – слишком низкие, чтобы, оступившись, успеть за них ухватиться.
– Не думаю, мой господин, что более высокие перила спасли бы почтенного Мэя, – возразил доктор Лю. – Должно быть, у него случился удар, когда он только начал спускаться но ступенькам. Скорее всего, Мэй был уже мертв, когда ударился головой о колонну.
Судья повернулся к вдове:
– Нельзя ли нам осмотреть библиотеку вашего супруга, госпожа? Мне бы очень хотелось побывать там, где мой покойный друг любил читать и писать.
Это был приказ, хоть и облеченный в вежливую форму, и от Тао Ганя не ускользнул недобрый огонек в глазах судьи. Что-то из увиденного или услышанного в доме ему очень не понравилось.
– Конечно, мой господин! – любезно поклонилась госпожа Мэй и знаком велела домоправителю проводить судью.
– Осторожно, мой господин! – предупредил старик, когда они ступили на балкон. – На полу еще остался воск от свечи, выпавшей из рук хозяина. – Виновато поглядев на понимавшуюся вслед за ними госпожу Мэй, он добавил: – Я хотел здесь прибрать, да помешала болезнь…
Домоправитель распахнул двустворчатую дверь, пропуская судью с Тао Ганем в большую комнату. Тусклый свет красного фонаря сюда едва проникал, и судья Ди смутно различал справа и слева от двери сплошные ряды старинных полок для свитков, сделанных из покрытого лаком черного дерева и возвышавшихся до самого потолка. У противоположной стены стояла широкая скамья из того же материала под толстой циновкой. У изголовья аккуратно лежала белая шелковая подушечка. Сверху на стене висела большая потемневшая от времени гравюра с изображением Неба Тридцати Трех Будд.