Пейзаж с видом на кладбище
Шрифт:
– Давно в монастыре, сестра? – спросила она дружелюбно и даже ласково.
– Вот уже шесть недель скоро будет, – тихо ответила девушка.
– А какое твое святое имя и крещеная ли ты?
Оксана пожала плечами и опустила голову.
– В каком месяце появилась на свет Божий, отроковица? – инокиня прикрыла старческие глаза и вздохнула.
– В декабре, – улыбнулась девушка.
– Не зубоскаль понапрасну – Спаситель твой распят, а ты смеешься, – перекрестившись, монахиня переспросила: – В декабре, говоришь? Хорошо, очень хорошо, – сказала старица, как будто было особенно хорошо, что Оксана родилась именно в этот зимний месяц. – Значит, именоваться Варварой будешь.
В редкие минуты свободного времени она, по привычке поглаживая сухонькой ручкой свое морщинистое лицо, объясняла Оксане закон Божий, растолковывала порядок и суть православных богослужений. Много душевной пользы принесло отроковице сближение с монахиней. Старица видела благое стремление понятливой девушки и со всем рвением многоопытной души спешила посвятить трудницу в тайну величия Божьего.
Вскоре прилежность девушки в работе, ее молитвенное усердие заметила матушка Степанида, и, приняв обряд крещения, Оксана стала послушницей. А через полтора года спокойная, рассудительная, смиренная девушка была назначена келейницей инокини Марфы – прислужницей, то есть, как говорят миряне.
– Господь привел тебя в наш дом, сестра Варвара, – сказала игуменья, оглядывая, собравшихся по такому поводу насельниц. – Куда бы она пошла? К кому бы прибегла со скорбями своими и недоумением к суете, к злобе мирской? Тяжкий крест – сиротство, – вздохнула настоятельница. – Но еще горемычнее сиротство духовное. Плачет горько сирота такая на распутице жизненной, зовет своего защитника и благодетеля, но теряется ее голос скорбный в сумраке. Бредет она дальше во тьме поникшая, не видя света, и думает: «Куда я пойду? Дышать тяжело, ноги устали, а отдохнуть негде». И плачет, плачет, плачет… – матушка Степанида вскинула голову, влажно блеснув очами, и осенила себя крестным знамением. – «Яко скоты мы все когда-то были привязаны к яслям вертепа», но увидел Господь мытарства наши и послал нам Духа Святого. Теперь-то мы знаем: нет скорбей – нет и спасенья. Наше дело терпеть, молиться и любить, – игуменья снова обвела взглядом подопечных и остановилась на Оксане. – Ничего, что ты, сестра Варвара, была бродяжкой. Да и не только ты одна… Однако нищета и смирение – принадлежность благочестивого, и, переступив порог святой обители, ты приблизилась к Господу, – перекрестилась матушка Степанида. – Земная жизнь дана нам для того, чтобы каждый из нас избрал свободно или Создателя, или врага Его – чью волю человек исполняет здесь, на земле, с тем он будет и после смерти. Каждая, вошедшая сюда, должна возродиться Духом Святым и сделаться другим человеком – с новым умом, новым сердцем и обновленной волей, ибо сказано: «кто во Христе, тот новая тварь».
Оксана слушала настоятельницу, и волнение ее сменялось необыкновенной радостью, а может даже и счастьем, которого она никогда прежде не испытывала. «Раньше я чувствовала себя никому не нужной, ничтожной пылинкой, которой-то и под ногами нормальных людей валяться за честь было. Разве что Славка иногда дарил ощущение своей значимости, нужности хотя бы ему, – девушка тряхнула головой. – Не ко времени я думаю о своем бывшем друге». Однако кто-то другой, внутри ее, тут же возразил: «Почему о бывшем? Ты еще с ним обязательно встретишься».
«Бесы! – ужаснулась Оксана. – Бесы искушают… Да еще в такой момент! – Она вспомнила наставления старицы Марфы о том, что враг всегда будет усиленно хлопотать возле нас, и что в моменты искушения и маловерия надо творить молитву Иисусову. – Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную», – зашептала девушка, и тут же Славкин образ стал размытым и далеким, а через пару секунд и вовсе исчез.
Шли дни, недели, месяцы. Оксана освоила работу вышивальщицы и многие часы проводила за рукоделием, во время которого так хорошо было читать молитвы. Всё проходит. И ушла в прошлое прежняя бродяжья жизнь, постепенно покрываясь дымкой забвения. Оксана, следя за снующей по полотну иголкой, вспоминала ту жизнь и раздумывала над ней, будто издалека наблюдая, как пятились в темную пустоту небытия кладбищенские нищие: хитроватый дядя Саша, глуповато-пошлая Любка, наглый Гунявый… Оксану вдруг передернуло от внезапно нахлынувшего отвращения. Девушка вздохнула. И Славка… Где он, и что с ним сейчас? Иногда во время этих раздумий наступали часы жестокой меланхолии, бесполезности и тщетности своего поступка – ухода в монастырь. Нет ничего труднее для послушницы, – возможно, будущей монахини, – чем борьба с унынием. Оксана опускалась на колени и неистово молилась, сосредоточенно осеняя себя крестным знамением. Не без борьбы, но враг отступал.
Через несколько лет всё смешалось – не скажешь, была ли она в шайке бомжей, или это только причудилось? Не забывала Оксана лишь своего горбатого напарника по церковной паперти: оставила для милого уродца маленький уголок в своем сердце. В темноте комнаты, под монотонное сопение старицы Марфы, чуть улыбнувшись, она иногда представляла Славкино лицо, но тут же спешно крестилась: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную».
На исповедях она не говорила о своих ночных воспоминаниях, сама себя убеждая: ну какой это грех? Так… Просто вспомнила человека… Однако в глубине души знала, что греховные это помыслы, хотя ни о чем низменном Оксана и не помышляла.
XIX
Прошел еще год. Через неделю после Светлого праздника Пасхи, на Радоницу, матушка Степанида сказала, что несколько монахинь, в том числе старица Марфа и ее келейница Варвара, поедут на пашковское кладбище, где находится могила инока Георгия. У Оксаны екнуло сердце: именно на этом погосте она несколько лет обитала вместе с бомжами.
Игуменья кратко рассказала о старце. Инок Георгий прожил свою земную жизнь (шестьдесят семь лет) в пригороде Краснодара. С детства он был инвалидом – от рождения ноги его остались как у годовалого ребенка, а туловище было взрослого мужчины. С юных лет мать воспитывала сына в православном духе, приобщая его к Богу. Задолго до принятия Георгием иноческого пострига, она духовно готовила сына к другой, чем у мирян, жизни.
Все, кому доводилось встречаться с отцом Георгием, подчеркивали самую главную черту в его характере – несмотря на свои болезни, старец всегда встречал людей с улыбкой, радостью и любовью. Многим посетителям инок Георгий открывал волю Божию об их дальнейшем жизненном пути. По молитвам старца люди получали духовную помощь и утешение.
Главный молитвенный подвиг отца Георгия состоял в том, что он вымаливал не только души грешных матерей, совершивших грех детоубийства, но и души младенцев, убиенных в утробе материнской.
Закончив свой ознакомительный рассказ об иноке Георгии, матушка Степанида сказала еще несколько напутственных слов и, помолившись, благословила монахинь в добрый путь.
К кладбищу тянулся нескончаемый людской поток. В этот день – на Проводы или Родительский день, как называют Радоницу местные жители – люди шли навестить своих умерших родственников и друзей. Столики у могил были покрыты скатертями, на которых громоздилась разнообразная снедь и непременно высились бутылки со спиртным. Каждый из посетителей погоста считал своей обязанностью выпить рюмочку-другую за упокой усопших близких. Шатались по кладбищу и опустившиеся пьянчужки, с трудом передвигающиеся от одного захоронения к другому. Неумело крестясь, они подходили к очередной могилке и бормотали: «Будет земля ему пухом!»
Родственники, естественно, наливали стопку. Некоторые из выпивох, громко похрапывая, уже лежали на майской травке.
Инокиня Марфа ворчала:
– Ну скажите мне, сестры, кто придумал приносить водку на кладбище в этот день? Ведь только бесов этим ублажаем! И почему батюшки в храмах не просветят народ? – она косилась на неуместные тризны, осеняя себя крестным знамением. – Господи, прости нам прегрешения наши.
Оксана с любопытством оглядывалась по сторонам. На погосте мало что поменялось за эти годы. Лишь город мертвых, потеснив кирпичный забор и заняв большую часть пустыря, увеличился в несколько раз. Да старые, оббитые жестью, деревянные ворота заменили на новые – металлические. Сторожка появилась… вместе с охранником, который, видимо, эти ворота и открывал. В окошке дернулась занавеска и мелькнуло чье-то лицо. Оксана, мгновенно остановившись, всмотрелась в давно немытые стекла. «Он!» – в ее груди неистово зашлось сердце. – Или не он?»