Пейзаж с видом на кладбище

Вялый Василий

– Всем стоять, господа бомжи, – гаркнул упитанный майор, вероятно, самый главный из них. – Проходим по очереди в автобус, – осклабился блюститель закона, постукивая резиновой дубинкой по ладони. – И не приведи Господь, если кто вздумает бежать, – он пошевелил полными губами и чуть-чуть их раздвинул. Это, видимо, означало, что майор улыбается.

– За что, начальник?! – несколько театрально возмутился дядя Саша, сделав шаг вперед. – Мы – законопослушные граждане, никого не трогаем, живем тем, что люди добрые подадут, – он оглянулся на нищих, указав на них посохом.

– Документы предъяви, законопослушный гражданин, – заорал майор, заметно краснея лицом. – А может из них кто паспорт покажет? – свирепо вращая глазами, он ткнул дубинкой в сгрудившихся бомжей. – До выяснения обстоятельств каждый из вас направляется в спецприемник, – подвел итог милиционер. – В машину бегом марш!

Славка и Оксана, держась за руки, подошли к автобусу.

– Мужчины – в одну машину, женщины – в другую, – майор взял Оксану за плечо. – А что у тебя с лицом? – он слегка сморщился, вглядываясь в девушку. – Откуда у тебя такой шрам? – Оксана ничего не ответила. – Ладно, там разберемся.

Милиционер подошел к Любке, подталкивая ее к микроавтобусу.

– Руки убери, мусор поганый! – взвизгнула бомжиха.

– Я смотрю, среди вас и блатные имеются, – усмехнулся майор. – Ничего, всех по мастям рассортируем.

Автобус, покачиваясь на ухабах, выехал на асфальтированную дорогу, ведущую в город.

– Главное, горбатый, не сболтни чего лишнего, – дядя Саша, наклонившись к Славке, шептал ему на ухо. – Мол, ничего не знаю, милостыню возле церкви просили и всё… А то тебе ж хуже будет, – он покосился на майора. – Ты еще, пацан, не знаешь, как менты «гнилить» могут, – дядя Саша вздохнул. – Типо мы всё знаем, а ты только бумагу подпиши. Не вздумай, – зашипел Папа.

– Прекращай базар, мужик, – рявкнул на него милиционер. – Будет еще время в «козлятнике» наговориться.

Машина на трассе быстро набирала скорость. Трепыхавшиеся на ветру занавески хлестали Славку по лицу. Мимо со зловещим ревом проносились встречные автомобили. Славка, вжавшись в сиденье, со страхом поглядывал в окно.

– Андрей, включи приемник, – сказал сидевший рядом с дядей Сашей милиционер.

Водитель щелкнул ручкой. Салон автобуса заполнил голос Шевчука. «Осень – в небе жгут корабли. Осень – мне бы прочь от земли…» – авторитетно уверял певец. «Эта песня нравилась отцу», – вспомнил Славка. Отцу… Они едут на море. Папа вполголоса напевает. Вдруг страшный взвизг тормозов, вскрик мамы. Завертелись в жутком калейдоскопе небо, земля, деревья…

«Осень – это небо под ногами…» – милиционер подпевал Шевчуку.

Славка глянул в лобовое стекло. С включенными фарами на них стремительно надвигался огромный желтый КамАЗ.

– Он что, спятил?! – закричал водитель, резко выворачивая руль вправо. Снова визжат тормоза, о днище машины злобно стучит щебенка. Славка уже не сомневался в том, что будет дальше. Сейчас зазвенят бьющиеся стекла, заскрежещет гнущийся металл, и в тело сотнями молний вопьется невыносимая боль. И никуда от нее не деться.

– А-а-а-а-а! – возопил Славка и, обхватив голову руками, рухнул на пол автомобиля.

Через несколько секунд автобус остановился.– Что с тобой, пацан? – над Славкой наклонился майор.

– А-а-а-а-а!

–Да больной он на голову, начальник, – дядя Саша многозначительно повертел пальцем у виска. – Убогие мы люди, не понимаешь, что ли, майор? Отпустил бы ты нас, а? – вожак приподнялся с сиденья.

– Сядь, я сказал! – гаркнул милиционер, сморщившись от пронзительного крика задержанного.

– А-а-а-а-а! – не унимался Славка, качаясь по полу и пытаясь залезть под сиденье.

Майор открыл дверцу и вышел из машины. Пошарив в карманах, достал пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой и, оглядываясь на автобус, подошел к кустам.

– Бежим, горбатый! – выкрикнул дядя Саша и, спрыгнув с подножки автомобиля, побежал через дорогу.

– Стой, козёл! – майор кинулся за вожаком, на ходу застегивая ширинку. Славке хватило доли секунды, чтобы понять, что другого шанса для побега у него не будет. Он скатился на обочину и, мгновенно поднявшись, побежал в противоположную от дяди Саши сторону – в кусты. Оглушительно прогремел выстрел. Славка пригнулся и на четвереньках продрался сквозь заросли дикой акации. В его плечи и руки вонзались иголки, но он, вскрикивая от боли, стремительно удалялся от преследователей. Славка был убежден, что один из милиционеров бросится за ним вдогонку. Словно раненый зверек от охотников, опираясь о ладони и коленки, он всё дальше и дальше удалялся от ментов. Совершенно потеряв счет времени, обессилевший, Славка упал навзничь на мокрую от росы траву. «Всё, больше не могу!» – прохрипел он. Вокруг было тихо. Где-то вдалеке шумели проезжающие машины, да на стволе засохшего тополя выводил замысловатую дробь дятел. Перед Славкиным носом пробежала юркая ящерица и застыла, уставившись на пришельца крошечными бусинками глаз. Окружающий мир жил по своим законам, и каждому находилось в нем место. Не было его только у Славки. «Но почему?!» – он опустил голову и, в который уже раз, горько заплакал.

Переждав день в кустах, вечером Славка двинулся в обратную сторону, к кладбищу. Другого места, где бы он смог укрыться и найти пристанище на ночь, у него не было. Пробираясь вдоль дороги, по лесополосе он вернулся туда, где их задержала милиция. Сквозь в дыру в заборе он проник на погост и, оглядываясь по сторонам, побрел к землянке.

В ультрамариновом небе, окружив себя россыпью зеленоватых звездочек, завис тощий месяц. Со всех сторон на Славку надвигались покосившиеся кресты и мрачные обелиски. Резко закричала какая-то ночная птица, и тут же в зарослях крапивы кто-то зашевелился. Славка отпрянул в сторону. Из бурьяна выскочила потревоженная кошка и бросилась наутек. Славке вдруг стало очень страшно. Он прежде не боялся сумрачных липовых аллей, петляющих в высокой траве кладбищенских тропинок и даже цыганского склепа, а покойники для него были чем-то несущественным и нереальным – как соседи в многоэтажке. Славка опустился на лавочку и ногой отодвинул лежащий на дорожке венок. Присмотревшись к ближайшей могилке, похолодел: пару недель назад они с дядей Сашей в этом месте закапывали Гунявого. Над зеленоватой столетней надписью на выщербленном крупно-зернистом песчанике Славке показалось лицо убиенного вожаком сотоварища. Он попятился от страшного захоронения. Невзирая на опасность снова быть задержанным милиционерами, Славка пробрался к землянке и улегся на свое место. С невероятным беспокойством в сознании и коркой черствого хлеба в желудке он закрыл глаза и представил себя маленьким мальчиком, сидящим за обеденным столом рядом с родителями. За окном чирикают воробьи и приторно пахнет сирень. Мама уговаривает его съесть еще один кусочек торта. Но Славка уже не хочет есть, он очень хочет спать. Заснул он моментально – истощенное физически и морально тело решительно требовало отдыха.

Разбудил его щебет птиц. Было ясное свежее утро. Солнечные лучи, проникая сквозь прорехи в настиле, освещали убогую внутренность убежища. Славка поднялся с нар. Всё тело болело, кости и суставы ныли, словно вчера весь день он выполнял непосильную работу. Славка вышел из землянки и огляделся. Сейчас, в солнечном свете, старое кладбище выглядело едва ли не романтично. С ветки на ветку резво порхали огненные горихвостки, трава сверкала капельками росы, чуть качаясь, благоухали цветущие гроздья сирени. Природа, как это часто бывает в жизни, настраивала на оптимистический лад.

Славка решил в противоположном углу кладбища, возле цыганского склепа, вырыть небольшую пещеру, где бы он мог ночевать и скрываться от посторонних глаз. «А сюда, – он оглянулся на землянку, – могут снова нагрянуть милиционеры. По выходным я снова буду ходить к церковной паперти – глядишь, люди добрые и подадут копеечку на пропитание».

К вечеру новое жилище было уже готово. Славка перенес в нору необходимый для существования нехитрый скарб, среди которого обнаружились кое-какие инструменты: топор, молоток, ножовка да пара десятков ржавых гнутых гвоздей разного размера. Осталось немного продуктов: картошка, сухари, начатая пачка чая. Славка укрепил свою землянку бревнами, пол устлал досками от старых кладбищенских лавочек. Перенес и буржуйку – а вдруг и зимовать тут придется? Когда стемнело, развел небольшой костер. Напек в нем картошки, заварил в котелке чай. Не спеша поел свой скудный ужин и уже хотел было ложиться спать, как тишину погоста нарушил настойчивый колокольный звон. Звуки набата радостно-дерзко разрывали безмолвие ночного неба.