Пифагор
Шрифт:
(Ямвлих. Жизнь Пифагора. 28. 142–144)
К вопросу о змеях, которых, как следует из вышеприведенного свидетельства, совершенно не боялся Пифагор. В одном источнике в связи с этим содержится нюанс, производящий просто-таки комическое впечатление: "Укусившую его в Тир рении ядовитую змею он сам убил своим укусом" (Аполлоний. Чудесные рассказы. 6). Пифагор, в отместку за укус змеи сам кусающий ее, — это способно вызвать невольную улыбку.
В целом же можно попытаться систематизировать чудеса Пифагора, о которых свидетельствуют античные авторы. Чудеса эти делятся, так сказать, на несколько классов. Во-первых, пророчества, предсказания, которые будто бы всегда сбывались. Причем давались они мудрецом как по поводу событий значительных (землетрясения и т. п.), так и в связи с какими-нибудь
И еще: в источниках подчеркивается, что с Пифагором связано особенно большое количество чудесных историй. Пророков-чудотворцев, странствовавших по Элладе, в ту эпоху было немало, и в предыдущем изложении некоторые из них уже упоминались: Абарис, Эпименид, Гермотим, Аристей… Так вот: предание настойчиво подчеркивает, что на этом фоне Пифагор безусловно выделялся. Он был, так сказать, "чудотворцем номер один", самым знаменитым из всех прочих. Абарис, в частности, был даже сделан его учеником, а в некоторых свидетельствах — и Эпименид тоже (Порфирий. Жизнь Пифагора. 29). Но это, бесспорно, произвольная выдумка, не имеющая ничего общего с действительностью. В частности, деятельность Эпименида развертывалась в начале VI века до н. э. {115}, когда Пифагор даже еще и не родился.
Подытожим наши наблюдения следующей характерной цитатой. Пифагорейцы "причислили Пифагора к богам, как некоего благого и человеколюбивого демона, одни называя его пифийцем, другие — Аполлоном Гиперборейским, третьи — Пеаном, четвертые — одним из населяющих Луну демонов, другие — одним из олимпийских богов, говоря, что он явился в человеческом образе для пользы и исправления человеческой природы, чтобы дать ей спасительный толчок к счастью и любомудрию, и лучшего дара от богов, чем тот, который явлен в лице Пифагора, не было и не будет никогда" (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 6. 30).
Из этого пассажа видно, что о сущности и статусе Пифагора судили по-разному, сходясь только в одном: в том, что обычным человеком он уж точно не является. Впрочем, процитированная фраза требует некоторых комментариев.
Прежде всего, в каком смысле здесь говорится о демонах? Сразу поясним, что не в нашем современном. Словоупотребление, выработанное христианством, подразумевает под демонами злые сверхъестественные существа: бесов, чертей. Совсем не так было в античной религии. Слово "демон" (оно, кстати, именно греческое по происхождению) изначально означало, в сущности, то же, что и "бог", было его синонимом {116}. Во времена, о которых у нас идет речь, оно звучало несколько иначе: "даймон". Богов вполне могли называть демонами (даймонами), и наоборот.
Ближе к концу античности стали считать, что демоны — это не вполне боги, а сверхъестественные существа, стоящие в иерархии мира чуть ниже богов (но выше героев, и уж тем более выше людей). Сформировалась, соответственно, такая градация статусов: боги — демоны — герои — люди — животные. Особенно подробно это учение было разработано в религиозной философии неоплатонизма. Напомним, что именно к неоплатоникам принадлежал Ямвлих, автор вышеприведенного отрывка. И несомненно, что его воззрения здесь сказались, то есть он привнес в представления ранних пифагорейцев некоторые не свойственные им элементы позднейшего происхождения. Во времена самого Пифагора такого понимания слова "демон" еще не было.
Что же касается встретившихся в цитате эпитетов или "прозваний" самосского мудреца, то "Пифиец", несомненно, находится в связи с дельфийским культом Аполлона; напомним, жрица-прорицательница в Дельфах называлась пифией. Свою роль в появлении подобного прозвища могло сыграть созвучие: ведь имя философа тоже начиналось на "Пиф". "Пеан" — это одна из так называемых эпиклез (культовых имен) того же Аполлона. Да и сам этот бог (в ипостаси Аполлона Гиперборейского), как видим, появляется среди предлагаемых "идентификаций" Пифагора.
Борьба за власть над умами и городами
Итак, умами своих учеников и приверженцев Пифагор овладел быстро и всецело. Они его боготворили — в прямом, переносном и абсолютно любом смысле, беспрекословно и фанатично выполняли каждое его указание. Но это было только начало; самосский пришелец жаждал большего.
Дело в том, что пифагорейское сообщество создавалось отнюдь не как кружок "чистых философов", оторванных от жизни, благостно и беззаботно беседующих на разные абстрактные темы в ходе своих идиллических прогулок. Более того, это было даже не только религиозное братство. Нет, в одной из своих важных ипостасей оно представляло собой политический союз {117}, ставивший себе целью овладение властью и после этого — проведение политики в совершенно определенном духе, а именно чисто аристократическом. Оговорим здесь, что последний термин применительно к пифагорейцам следует понимать в исконно греческом, то есть буквальном смысле: аристократия — "власть лучших". Не самых знатных и родовитых, а именно лучших, в максимальной степени обладающих традиционными добродетелями: мудростью, справедливостью, мужеством и т. д. Напомним: об этом прямо говорится и в источниках. Например: пифагорейцы "вели государственные дела так отменно, что поистине это была аристократия, что значит "владычество лучших"" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 3).
Вначале пифагорейский кружок взял под свой контроль Кротон — город, где этот кружок, собственно говоря, впервые и появился. Сложилась интересная ситуация: Пифагор хотя и не занимал в кротонском полисе никакой официальной государственной должности, но тем менее реально являлся первым лицом в государстве. Можно сказать, что он был харизматическим духовным лидером, этаким "аятоллой". В Кротоне ничего не предпринималось вопреки его мнению.
Результаты не заставили себя ждать. К моменту прибытия самосца Кротон — вообще-то одна из самых крупных и сильных греческих колоний Южной Италии — переживал некоторый упадок. В частности, незадолго до того кротонцы потерпели тяжелое военное поражение от одного из соседних городов, а именно от Локр Эпизефирских {118}. И как же быстро всё изменилось! Кротон начал стремительно возрождать свою мощь.
Думается, это вполне закономерно. В пифагорейском учении весьма большую роль играла идея дружеской солидарности. Подобная идея, будучи распространена на весь полис, конечно же способствовала укреплению сплоченности граждан, их слиянию в некий единый "организм". А нарастание коллективизма, патриотизма конечно же идет только на пользу любому государству.
Кроме того, пифагорейская пропаганда со временем сделала весь образ жизни кротонцев более правильным. Ибо Пифагор учил избегать разного рода бесполезных наслаждений, жить строго и чисто. Он, например, убедил жителей Кротона отказаться от наложниц, то есть внебрачных сожительниц (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 27. 132). То время, которое раньше уходило на роскошь, разврат и буйные пирушки, стали посвящать активным военным тренировкам, а также спортивным упражнениям. Бросается в глаза, как резко возрастает после 532 года до н. э. количество кротонских граждан в списках победителей Олимпийских игр. Это никак не могло быть случайностью.
Однако Кротоном дело не ограничилось. Очень быстро "филиалы" пифагорейского союза стали возникать и в других греческих колониях Южной Италии. И подчинять эти города своей власти — один за другим. Эти вторичные кружки пифагорейцев, специально подчеркнем, представляли собой именно "филиалы", то есть управлялись из главного центра, расположенного в Кротоне. Возникла, таким образом, мощнейшая, разветвленная организация, превратившаяся в ведущую политическую силу в Великой Греции, решавшая там судьбы всех сколько-нибудь важных событий. И все нити решений сходились к Пифагору…