Пифагор
Шрифт:
Пифагор уже прошёл несколько домов, когда услышал за спиной поспешные шаги. Оглянувшись, он увидел пожилого человека, явно стремившегося его догнать.
— У меня есть сын Эвримен, — начал незнакомец, подходя ближе. — Он увлекается арифметикой. Сейчас он остался без учителя и очень страдает. Не можешь ли ты с ним встретиться?
— Я рад, что ты ко мне подошёл. Может быть, твой сын и будет моим первым кротонским учеником. Пусть он ко мне приходит. Я с ним с радостью поговорю.
Эвримен
Перед Пифагором стоял юноша, похожий на газель, — тонкий, с огромными чёрными глазами.
— Я —
— Присаживайся. Я таким тебя и представлял. Не удивляйся. Когда отец твой о тебе говорил, я увидел в его глазах твоё отражение. Ты любишь арифметику, Эвримен?
— Люблю. Но я пришёл к тебе по другому вопросу. Не знаю, как это объяснить. Видишь ли, я болел и сгорал в лихорадке и вдруг увидел тебя, стоящего с каким-то старцем у погребальной стелы. Казалось бы, это должно было меня напугать, но я вдруг почувствовал облегчение. Болезнь вышла потоками пота.
— У тебя был критический день, мальчик, — вставил Пифагор, — и я рад, что смог тебе помочь.
Глаза Эвримена расширились.
— Но ты же не знал о моём существовании?
— Это необязательно. Расскажу тебе об одном происшествии. Я по пути на Самос посетил город Китион на Кипре. Был я там впервые. И вдруг ко мне бросается незнакомец и заключает в объятия. Сын его находился при смерти, и я приснился отцу и во сне назначил ему лечение, которое спасло мальчика. Ему сейчас столько же лет, сколько тебе.
— Но это ведь противоречит законам природы! — воскликнул Эвримен.
— О нет. Это говорит лишь о том, что мы ещё мало знаем о собственной природе и её возможностях. Этим эллинские мудрецы не занимаются, ибо исходят из мысли о существовании лишь того, что мы видим и ощущаем. Если что выходит из этого круга, они объясняют непознанное вмешательством богов или каких-то ещё сил, недоступных человеческому пониманию. Таким образом поступают и создатели мифов, объясняя, например, появление огня кражей его Прометеем с Олимпа. В эти мифы продолжают верить, обвиняя тех, кто считает по-другому, в кощунстве. Поэтому те, кто хочет проникнуть в самые жгучие тайны природы, должны держаться вместе, не смешиваясь с невежественной и завистливой чернью, знакомя её лишь с тем, что доступно её пониманию.
— Это так, Пифагор, — проговорил Эвримен. — И я хотел бы стать твоим учеником.
— А кто был твоим первым учителем?
— Фиванец Лисид. Он обучил меня арифметике и геометрии, и я ему благодарен. Но вещей, лежащих за пределами видимости, он не касался. Ему пришлось вернуться на родину, после чего я заболел.
— У твоего учителя, насколько я понимаю, — продолжил Пифагор, — не было заботы, где тебя учить. Он приходил к тебе или ты к нему. Обучение же, соединённое с научным опытом, требует стен, подобных тем, которые защищают города от неприятеля, и особых, приспособленных для занятий и исследований, помещений. Участок нам уже выделен, но плана школы у нас ещё нет. Займёмся этим.
Черновик
Лежит на коленях абакий:
Рождение черновика.
Наносятся линии, знаки —
Покоя не знает рука.
Не так ли, скажите, не так ли
Трудился над миром наш бог?
На небе нет брёвен и пакли —
Умом созидался чертог.
Пять дней ушло на вытаскивание кораблей на сушу и ещё четыре на укрепление камнями и подпорками. И вырос сразу же за стенами Кротона «Самос», как стали называть кротонцы пригород, которому в своё время суждено тронуться с места, оставив после себя ровики, груды камней и многие десятки кострищ.
На плечи тех, кто руководил возведением этой пристройки к кротонским стенам, легли и другие заботы. Надо было думать не только о пропитании, но и о сохранении едоков. Уже в первые дни кое-кто из самосских юношей обзавёлся в городе невестой. И это взбудоражило остальных. В Кротоне, редко посещаемом торговыми судами, не было клоаки, подобной самосской, а в Сибарис после происшествия с Пифагором одни боялись идти, у других на нужды Эроса не хватало денег. Надо было чём-то занять молодёжь, тех, кому опротивели игра в кости и разговоры о женщинах.
И вот тогда-то Пифагору пришла в голову мысль: а почему бы уже теперь не начать строить здание школы на участке, выделенном советом Кротона, благо предприимчивый Никомах обещал поставить сколько угодно леса. Он сразу же после высадки нашёл себе в Кротоне компаньонов, закупил рабов и начал рубить лес в Силле. Дерево представлялось Пифагору хотя и менее долговечным материалом, чем камень, но лучшим для здоровья, особенно в этих местах, где летом дул жаркий южный ветер.
Зимние дни Пифагор проводил, склонившись над абакием. Подобно диковинной геометрической фигуре, вырисовывался, приобретая всё новые и новые детали, план храма Муз — дочерей Мнемозины. Треугольники, квадраты, переносимые из одной части абакия в другую или вовсе стираемые, следовали движению незримой мысли. Казалось, она, подчиняясь какому-то ритму, совершала на доске фантастическую пляску. И вот пришло время, когда Пифагор, откинувшись на сиденье, обратил взгляд к небу, словно кого-то там благодаря за дарованную ему помощь.
Наблюдая за работой учителя, Эвримен мог уже мысленно обойти стену и, вступив через её ворота, остановиться у квадрата, который, как объяснял Пифагор, должен заменить самосскую пещеру и быть приспособленным для того, чтобы заниматься в любое время года и испытывать от этого удовольствие. И он уже знал, что в этом здании не будет окон, а свет и воздух будут проходить через квадратные отверстия в потолке, ибо ничто не должно отвлекать от постижения истины.
В вечерние часы Пифагор вычерчивал сиденья, шкафы для свитков и учебных принадлежностей, попутно объясняя преимущества или недостатки той или иной древесной породы, сетуя на то, что придётся использовать для полок сосну, а не кедр, которому не страшны жучки, источающие папирус. Эвримен узнавал о растениях, запах которых ввергает в сон и исцеляет от болезней или, напротив, порождает дурное состояние духа и которых следует избегать. Пифагор уверял, что каждому из богов угодно своё дерево: Зевсу — дуб, а его матери Кибеле — сосна, и что древние мастера изготавливали ксоаны богов из разных древесных пород. Тогда впервые Эвримен услышал: «Гермеса из любого дерева не вырежешь». Потом он слышал эту акусму от Пифагора много раз, но уже в применении к людям. Пифагор исходил из материала как данности и, видя дурного от природы человека, не старался его исправить. Он просто его не замечал, стремясь работать лишь с добротным материалом.
Женское собрание
После речи в Совете пятисот Пифагор стал городской знаменитостью. Некоторые, повторяя его наставления «разум — сила», «у друзей всё общее», «дети — наша надежда», «Гермеса из любого дерева не вырежешь», стали называть себя пифагорейцами.
Однако весть, что он намерен собрать женщин, вызвала в городе переполох.
— О чём же будет говорить Пифагор с женщинами? — удивлялись кротонцы. — Не намеревается ли он их наставлять, как вести хозяйство, или — о, ужас! — не хочет ли он их обучить арифметике или геометрии?