Пикник на Аппалачской тропе
Шрифт:
Наверное, догадался я, ребят вносили в самолет прямо с их постелями: матрасами и одеялами. Так они меньше травмировались. Ну а ремни, по-видимому, нужны, ведь трое из раненых — обросшие, с запекшимися искусанными и сухими губами — не открывали глаз, были без сознания, опутанные паутиной каких-то трубочек. Остальные двое хоть и не спали, но их бодрствование вряд ли приносило им облегчение.
— Развяжите меня! Зачем вы меня украли и везете в Японию? Откройте иллюминатор, мне душно! — кричал один.
Я знал, что у этого человека, как, впрочем, и у всех, помимо переломов и
— Все идет хорошо, ты был болен, и сейчас тебя везут в госпиталь. Ты на американском самолете…
Больной понял, что говорят по-русски, зашептал горячо:
— Послушай, нас же обманом хотят увезти на иностранном траулере, который уходит куда-то на север, а наше судно, наш «Михаил Сомов», — вот оно. И оно идет обратно в Антарктику. Мне так нужно вернуться в. Антарктику. Помоги мне, развяжи, открой иллюминатор, и мы убежим вместе. Ну, пожалуйста, развяжи.
Подошел американский врач. Глаза строгие, серьезные, а взгляд какой-то отцовский, что ли, хоть и молодой еще этот доктор. Почему у него такой взгляд? Это потому, что он, наверное, тоже очень хочет помочь. Как я тогда Джеку.
— О чем он говорит? Что просит?
— Просит, чтобы отвязали и открыли окно. Потому что ему душно. И еще потому, что он думает, что его украли на другое судно, а его корабль стоит совсем рядом и идет в Антарктиду, куда ему так надо.
Врач слушает терпеливо, но я вижу, что следит он за другим раненым, тихо лежащим на спине, на нижних носилках. Он весь обвит трубочками и проводками, прикрученными к голой груди.
— Вот этот меня беспокоит, — сказал озабоченно врач.
— Сестричка, сестра! — кричит человек с носилок из дальнего угла.
— Что тебе, чем помочь? — бегу я к нему.
— Ох, поверни меня, чуть-чуть. Легче, легче!.. И дай мне что-нибудь, попробую помочиться. С тех пор как упали, так сам не мочился. Стараюсь, а сил нету. И терпеть тоже не могу.
Зову американского брата милосердия. Он приносит катетер, я — утку. Вот он освобождает одеяло, делает что надо, горячая жидкость бежит в сосуд, который я держу.
— Ну уж раз мы начали эту процедуру, давайте сделаем то же самое и с тем, кто без сознания.
Американец профессионально и заботливо лезет под грязные простыни и вставляет катетер, и опять горячая жидкость льется в посуду, которую я держу.
Ну зачем я потратил жизнь напрасно, занимаясь льдами! Мне бы с самого начала лечить людей, ухаживать за ними. И оказывается, эти грязные, неухоженные, изуродованные тела, лежащие на окровавленных несвежих простынях, совсем не вызывают чувства брезгливости.
А самолет между тем резко начал терять высоту, крениться в ту и другую сторону, и через несколько минут мы сели. С верхней «палубы», где помещалась пилотская кабина, спустился по крутой лестнице осунувшийся за сутки сидения за штурвалом командир в странной зеленой форме с золотыми крылышками на груди, несколькими разноцветными рядами ленточек незнакомых наград. Подошел к носилкам. Взглянул на них почти тем же взглядом, что и доктор.
— Мой Бог, спасибо тебе, что ты сделал так, что мне удалось довезти их всех живыми, — сказал он и пошел в хвост самолета.
А я вдруг подумал, что помощи от американцев мы могли бы не получить, не будь двадцать пять лет назад заключен поразительный, уникальный международный документ нашего времени — Договор об Антарктике, сделавший этот самый холодный материк местом дружбы и свободного сотрудничества граждан таких различных стран. Я уверен, что это дух антарктического договора дал возможность начальнику советской экспедиции принять нелегкое для каждого советского руководителя решение — послать телеграмму о помощи к американцам, не ожидая указаний из Москвы.
И этот же дух антарктического договора позволил американскому командиру приказать готовить срочный «санитарный рейс» огромного самолета для такого длительного полета, не дожидаясь разрешения своего командования из США, как этого требовали инструкции.
И что удивительно! Никто ни разу не сказал за время этой операции таких прекрасных и в то же время таких затасканных слов: «мир», «дружба», «взаимопонимание»… Хотя я чувствовал, что слова эти незримо витали над всеми.
Несколько дней я жил с Левой в городке Данедин, помогая ему и врачам госпиталя в лечении наших ребят, занимался переводом. Врачи, сестры, пациенты госпиталя — соседи по палатам, где лежали наши ребята, относились к ним очень хорошо. Сама обстановка Новой Зеландии — влажный, приятно прохладный, напоенный ароматами цветов и трав воздух, так контрастирующий с абсолютно сухим, лишенным запахов воздухом Антарктиды, темные ночи, свежие продукты и в особенности обилие самых разных фруктов, ласковые улыбки и нежные руки новозеландских медицинских сестер, считающихся самыми лучшими медсестрами мира, свежее постельное белье — сделала то, что наши ребята вдруг почувствовали, что спасены, более того, почти здоровы. И почти все они действительно пошли на поправку.
Наступил день, когда стало ясно, что наши ребята в госпитале уже могут спокойно жить без переводчиков. По-прежнему плохо было лишь Гарибу, но он не приходил в себя и в переводчике не нуждался. И врачи считали, что вряд ли он когда-нибудь откроет глаза.
И тут я получил телеграмму «из-за моря». Так называются в Новой Зеландии любые международные телеграммы. Ведь страна эта островная и любая заграница — «за морем». Телеграмма была из Москвы, и в ней было сказано: «Академия наук СССР предлагает вам принять приглашение КРРЕЛ и отправиться в США сроком на шесть месяцев за счет приглашающей стороны».
Дорога в Америку была открыта. Я позвонил в Крайстчерч, в американский штаб антарктических операций, рассказал о телеграмме.
Там обрадовались, сообщили, что мой паспорт с визой для поездки в США уже давно ждет меня и что они уже стали беспокоиться, ведь самолет воздушного моста, на котором я мог бы лететь в США, улетает через два дня. После этого рейса будет еще только один рейс, через полмесяца, но он будет последним из арендованных антарктической экспедицией, и на нем может не остаться места для меня. Слишком много американцев из антарктической экспедиции откладывают свой отлет на последний день.